Коктейль для хора с оркестром

Разговорились как-то раз режиссер Дмитрий Крымов и Александр Титель, художественный руководитель оперы Музыкального театра. Первый поделился кое-какими замыслами, которые второму показались достойными воплотиться в жизнь именно в оперном коллективе. Так создатель Лаборатории при театре «Школа драматического искусства» получил особое приглашение. Впрочем, задолго до премьеры было ясно, что на оперу в прежнем смысле слова зрелище похоже не будет. Для этого не надо быть пророком. Достаточно знать творчество Крымова.

Чтобы достигнуть камерности, как у себя в Лаборатории, постановщик сократил число мест на Малой сцене, и без того не масштабной. Для публики осталось четыре ряда кресел, зато на сцене было едва ли не больше народа, чем в зале, а зрители, наверно, чувствовали себя на посиделках в теплой компании. Спектакль Крымова, как всегда, мультижанровый, пластика и свет значат не меньше, чем музыка и речь, и над всем царит сценография. Главное – итоговая картинка, ведь Крымов – прежде всего визионер, его спектакли – повести об ощущениях, которые у людей никогда не бывают логичными. Автор «проецирует» видения, выводящие зрительское восприятие «за рамки очевидного», а тексты сопоставляются, чтобы выявить подтекст, обозначить эмоциональные и информационные колебания в данном смысловом поле. Для этого надо смешать и взболтать разнородные, казалось бы, события. Над постановками Крымова должен висеть плакат со словами Иосифа Бродского: «При всей своей красоте четкая концепция всегда означает сужение смысла, отсечение всяческой бахромы. Между тем бахрома-то как раз и важнее всего в мире феноменов, ибо она способна переплетаться».

На этот раз в коктейль понадобились квартира одинокой дамы, речка с купающимися детьми, любовь между мужчиной и женщиной и советская кинокомедия «Цирк». Из каждой мизансцены Крымов выжал максимум ассоциаций. В квартире усталая девушка (Анна Синякина) пела по-немецки без музыки, принимала душ и жарила яичницу. В комнате валялся пушистый кот и работал живой телевизор. Диктор в изображении Максима Маминова сообщил квартирантке сладчайшую любовную арию и виртуозно подражал говорящим головам из телепрограмм, успевая здороваться с музыкантами, что-то играющими прямо в кухне и в гостиной, и с рабочими сцены, приносящими и разбирающими реквизит. На речке из струящейся ткани летали комары, которых нещадно били исполнители, из береговых кочек торчали цветочки на палках и длинные уши зайцев, в воздухе летали модели вертолетов. Два мальчика, стрелявшие из рогаток, превращались в агрессивных пацанов постарше, катавшихся в затяжной драке. Певица в украинском национальном костюме и снопом пшеницы в руках бесконечно тянула «Реве та стогне Днiпр широкий». Солдаты в гимнастерках исполнили «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат», Хор мальчиков в коричневых рубашках и со свастикой на рукавах пел гимн гитлерюгенда.

Для сцен любви Музыкальный театр предоставил двух солистов – певицу Наталью Мурадымову и певца Дмитрия Кондраткова. Дирекции стоило бы выдать артистам тройную премию. Они не только спели трудный оперному человеку джаз, но надели к вечерним костюмам ласты и трубки для подводного плавания, залезли в одежде в бассейн с водой, где, вздымая брызги, изображали сперва секс в глубинах моря, а потом парочку утопленников. Когда дошли до «Цирка», случился форменный цирк. На экране – знаменитые кадры с колыбельной, которую чернокожему младенцу поют советские люди разных национальностей. На сцене – то же самое: сверток с ребенком передают из рук в руки, напевая в унисон с кинокадрами. Тема материнства растет и множится. Утопшая ранее героиня Мурадымовой выносит ребеночка в подводных очках и с ножками-ластами. Из кулис, смешно переставляя ноги-колонны, выходит громадный бутафорский слон со слоненком (довольный смех в зале). В финале появляется толпа с портретами детей в руках и звучит еврейский плач на идише.

Почему этот спектакль вообще назван оперой, вопрос сложный. В опере действие исходит от партитуры. У Крымова все наоборот: звуки «приклеиваются» к идее, а музыкальной драматургии не найдешь днем с огнем. Да и связной музыки в общем-то нет, только коллаж из опусов предков. Инструменты и вокал сами по себе автора вообще не интересуют: они то и дело заглушаются шумами. Наверно, зрелище можно назвать оперным перформансом, поскольку Крымову добавлено то, чего у него нет в собственном театре – хоры, взрослый и детский, а также миманс. Все это предоставил Музыкальный театр, а в увлекательном процессе перекодирования культурных кодов постановщик задействовал композитора Кузьму Бодрова, создавшего компиляцию. В программке почему-то не упомянут ни один из многочисленных композиторов, использованных Бодровым, а это (перечислены не все) Вагнер, Монтеверди, Доницетти, Вивальди, Моцарт и Чайковский.

В новой постановке Крымов снова идет по пути, который критики окрестили «театром художника». Манипулируя предметами и людьми, он ждет, что публика станет его соавтором. Правда, психологической тонкости в этих играх стало меньше, а иронии прибавилось. Но все равно, в итоге глаз и мозг смотрящих должны соединять несоединимое, создавая новую реальность из разрозненных фрагментов и личных трактовок. Хочется верить, что в «Смешанной технике» это кому-то удалось.