Режиссер Иржи Страх

– Иржи, вы ведь начинали как актер, у вас достаточно большая именно актерская фильмография…

– Я дебютировал еще ребенком. Когда мне было 10 лет, я начал сниматься на студии «Баррандов», а лет примерно в 15 понял, что меня не так уж интересует актерское ремесло и что я не хочу учиться на актера. Что для меня гораздо интереснее быть не куклой, а кукловодом. В киноакадемию FAMU на режиссерский меня приняли с первого раза, и нас, таких ребят, было всего четыре человека. Потому что комиссия обычно принимает на режиссерский взрослых людей, более опытных. Режиссер должен уметь рассказывать истории, то есть он уже должен что-то пережить. А мне было 18. Я сегодняшний себя не принял бы. Потому что я сам теперь преподаю и понимаю, как сложно молодым ребятам.

– Подростком вы снимались у классика чешского кино Карела Кахини в фильме «Смерть прекрасных косуль». Этот режиссер в 1969 году снял знаковую для своего времени картину-гротеск «Ухо», которая сразу легла на полку на 20 лет и была запрещена до 1990 года. И у Кахини, и у вас в фильме «Зубы мудрости», действие происходит в тоталитарном обществе. Ваш интерес к подобной тематике, к истории правозащитного движения не случаен?

– Для меня главная фигура в картине – жена героя. Потому что она прощает. Эта эпоха создает цену для человеческой истории. Есть архетип мужчины и женщины. Мы, мужики, напиваемся и делаем глупости, спим с молодыми секретаршами, а потом, когда получаем по морде, как побитые собаки, возвращаемся домой. А дома – она, которая умеет прощать, и она же является большим носителем надежды. Поэтому для меня не политика и не права человека на первом плане в этой истории. А то, на чем выросла европейская культура. Большая христианская тема, одна из основополагающих в христианстве – это надежда.

Кстати, с дуэтом, сыгравшим супругов (а то были реальные тогда супруги в жизни Иржина Богдалова и Радослав Брзобогаты) в фильме «Ухо», я встретился, когда позвал их работать в моей картине «Морщины от любви». Оба мощные актеры, сильные люди. И это было невероятно трудно – уговорить обоих, так как после развода они 30 лет даже не разговаривали друг с другом. Но вот в 2012-м состоялся их совместный камбэк, а через пять месяцев Радослава Брзобогаты не стало… Возможно, это самое мое большое кинематографическое достижение – то, что удалось их примирить перед уходом Брзобогаты.

– У Ивана Трояна, играющего главную роль в фильме «Зубы мудрости», очень нервическое лицо, это типаж, который равно убедителен и в драме, и в комедии. Для вас его Рихард – это маленький человек в непростых обстоятельствах или герой поневоле?

– Это обычный человек. Так, как он, жили 99% людей при коммунистах. Все знали, что коммунизм – это глупость, но никто, кроме нескольких диссидентов, не нашел в себе смелости выступить против. Это вопрос храбрости. Если бы 100 тысяч человек выступили сообща, как бы это для них закончилось? Как в Венгрии в 1956 году? Как в Чехословакии в 1968-м? Опыт борьбы с режимом, конечно, порождал страх. Но я не могу упрекать людей за то, что они не нашли в себе отвагу. Наш фильм никого не судит. Иван Троян играет типично то, что представляли из себя мои родители. Дома мы слушали «Голос Америки», во всей семье никто не состоял в компартии, но хотели как-то жить по-человечески, дать детям нормальное образование.

– Но есть и другой персонаж, друг главного героя, Янек, у которого и тогда все было хорошо…

– Мне думается, это та фигура, которая и тогда уже, все понимая, себя осуждала. Ведь мы же в 1988-м все еще ездили на «Жигулях» и 120-х «Шкодах», представьте, и вдруг появляется кто-то на «Ягуаре», с дипломатическими номерами. И он регулярно бывает в Лондоне. Всем было ясно, что такой человек должен быть проверенным, он сотрудничает с органами, иначе как бы он попал в Лондон? Такие люди есть в любой эпохе. Они живут материальными ценностями и для материальных ценностей.

– Вы снимали в Брно. Город сохранил приметы социалистической эпохи, вам не сложно было воссоздавать антураж?

– Это небогатый город, туда не ездит столько туристов, как в Прагу. Брно не имеет столько денег, чтобы многое перемонтировать. Там такие улицы, как вы видите в фильме, много где сохранились. Только вывески закрывали, и мы сразу возвращались на 30 лет назад. Квартира, где живет Рихард с семьей, изначально была старым магазином, в подвале, где продавали фрукты-овощи. Мы там все заасфальтировали, потом положили пол и ковер, а позже, для сцены, когда в квартире героя прорвало трубу, приехали пожарные и пустили воду.

– Почему сантехники, все эти коммунальщики, у вас в картине такие алчные, карикатурно-всесильные лентяи, которые только вымогают деньги, но ничего не делают? Это же рабочий класс.

– Потому что так было. Именно рабочий класс и был выше всего. Им давали орден Готвальда, орден Красной Звезды. Ведь и у вас так было. Они просто все могли, вообще все. Потому постоянно ждали, что вы им дадите взятку.

– У вас камертоном в картине звучат пролетарский марш и хулиганский рок-н-ролл. Как вы работали над музыкальной составляющей?

– Я вообще люблю, когда музыка максимально громко звучит. Франтишек Влачил, наш выдающийся режиссер, однажды сказал гениальную вещь. Он сказал, что фильм стоит на двух столпах: один – это архитектура, а второй – это музыка. Это логично. Архитектура осязаема, ее можно потрогать. Изобразительное искусство – это архитектура, и актер тоже архитектура, и костюм на нем – часть архитектуры. Но голос актера – это уже музыка, носитель эмоции. То есть это как легкие, которыми дышит фильм, эти две составляющие – архитектура и музыка. Но так как наш сценарий построен на разговорном юморе, музыки здесь немного. Она комической природы, то есть немного дурашливая. Марш из 1950-х годов, на него были положены позывные чехословацкого радио. Уже в 1970-е годы таких сталинских маршей в стране не создавали. А мне нужно было передать давление эпохи, все эти военные парады, и танки, и «МиГи» летят, и колючая проволока сдерживает прорывы на Запад, вот эта атмосфера. И для меня победа рабочего класса сконцентрирована в этом марше. Победа вот этих сантехников. Это их гимн. А рок-н-ролл, символизирующий стремление к свободе, – это та музыка, какую мы слушали по «вражеским голосам».

– С приходом Горбачева «железная хватка» ослабла?

– Да, но при Брежневе-Андропове-Черненко все гайки были закручены. Я помню, что папа обещал нам с братом, что режим падет в 1988 году. А восьмерки всегда играли особую роль в чешской истории. 1918-й – год основания независимой республики Чехословакия, раньше, в 1848-м, – пора политических волнений, в 1938-м пришел Гитлер, в 1948-м – большевики, а в 1968-м пришли русские танки. Но на год папа ошибся, все случилось годом позже.

– Со сценаристом Мареком Эпштейном, как и с актером Иваном Трояном и с оператором Владимиром Крепелкой, вы сотрудничаете не впервые. Для вас важно работать с постоянной командой?

– Принципиально. Чехия – маленькая страна. А маленькая страна рождает свое промилле талантливых людей. Так как я уже 20 лет занимаюсь режиссурой, я искал повсюду, создавая свою команду. То есть постепенно я себе создал свой футбольный клуб «Барселона»: Иван Троян – это Месси, мой оператор – это Роналдо. Они как игроки в футболе. Мы уже такие «сыгранные», мы с Крепелкой 12 фильмов вместе сняли. Нам уже друг другу ничего говорить не нужно. Я прихожу на съемочную площадку, я только вздохну, а он уже знает, о чем это я. И такое сотрудничество, как вот эта «сыгранность», когда мы знаем друг друга до мозга костей, отлично экономит время.

– Можно ли говорить сегодня о некой генерации, поколении в чешском кино, как это было с румынской «новой волной»?

– К сожалению, нет. Пришла рыночная эпоха. У кинематографистов же 1960-х годов была идеологическая платформа, на которой они объединились. Противостояние режиму, которое нарастало до 1968 года, стало их мотивацией, их идеей. У нас ее нет. С рынком пришла конкуренция, а мы ее раньше не знали, не умели с ней работать. Теперь все одиночки, у которых тенденция не сотрудничать вместе, а соперничать друг с другом. А я считаю, что это неверно.

– Жанровое разнообразие – это благо для художника?

– У меня очень большой разброс. Я снимаю сказки, драмы, военные драмы, триллеры, комедии. Фильм ведь, как радуга – рисуешь разными красками. И мне было бы неинтересно выбрать одну часть радуги, только один цвет.

– И что же в ближайшей перспективе?

– В начале следующего года я начну снимать сиквел «Ангела господня» и хочу, чтобы он был еще лучше, еще смешнее. Не хочу сделать дурацкую «двойку».

– Для семейной аудитории?

– Конечно, это же рождественская сказка. Но там много шуток именно для взрослых. Там Бог на небесах (кстати, играет его Ежи Бартошка, один из лучших наших актеров, и он же директор кинофестиваля в Карловых Варах), комментируя, что ангел что-то там рассыпал, произносит: «Господи, что вы тут натворили!» А Дева Мария поворачивается к нему и говорит: «Не упоминай свое имя всуе». Это не пародия на христианство. Это христианство, «обернутое» ласковой интонацией. Например, Дева Мария спрашивает младенца Иисуса, мол, куда ты бежишь, а он отвечает: «Бегу поиграть с Иудушкой». И тогда она ему вслед: «Ну смотри, а то опять вернешься в слезах».

– Да, в российском кино сегодня подобную рождественскую сказку трудно даже представить…

– В православии каноны более заземленные и жесткие. А западноевропейские католики, к которым я себя отношу, многое вобрали из еврейского юмора и еврейских анекдотов. А в них нет приколов над Богом, но есть приколы над нашим отношением к Богу. Это принципиальная разница, это «Ангел господень».