Картина о художниках

Александр Митта мог бы стать автором первой российской художественной кинобиографии Марка Шагала, но... он не снимал биографию. Первоначально один из самых известных российских кинорежиссеров собирался делать нечто вроде притчи «Миракль о Шагале». И в самом деле, Витебск эпохи молодости художника – в начале ХХ века – был по-настоящему мистическим хасидским городком – эдаким «белорусским Цфатом». Однако потом название посчитали недостаточно коммерческим, и оно поменялось на менее замысловатое – «Комиссар Шагал и гражданин Малевич»... Ну а потом и вовсе сократилось до двух фамилий. Но каких! Появись такой фильм в пору «перестройки», очереди бы стояли длиннющие. Сейчас – иные времена, как говаривал один весьма известный телеведущий – современник и ровесник, кстати, Александра Митты. И фильм тотчас же попал в разряд едва ли не арт-хаусного кино. То есть для киногурманов.

Гурманства и впрямь тут хоть отбавляй. Витебск со всем его колоритом начала прошлого столетия (не увидеть где-нибудь на его улицах летающую корову или какого-нибудь бородача с пейсами – значит быть попросту незрячим), молодой Шагал (в исполнении харизматичного Леонида Бичевина, известного зрителю по «Грузу 200») – несколько более красивый, чем сто лет тому назад, и, наконец, вся эта витебская еврейская «тусовка»…

Малевич (Анатолий Белый), приглашенный Шагалом в основанную им школу живописи и преподающий свой супрематизм полуголодной витебской молодежи. Они, конечно же, бунтари. Но не по зову «Авроры», а по зову сердца. Муза живописи заставляет их ломать копья в муках творчества. Эти самые муки поссорят в конце концов – не на жизнь, а на смерть – Шагала и Малевича, как в ту же эпоху Пикассо и Модильяни. Последнему, кстати, тоже нашлось место в небиографической картине Митты.

Да и как снимать биографию того, кто диктату времени как раз так отчаянно и противостоял? Даже и самой своей жизнью, что длилась почти весь ХХ век... Поэтому его имя стоит в названии картины первым. Гуру мирового искусства, снискавший себе славу во всем мире и немалое финансовое благополучие, что позволяло жить, а не существовать. Причем на берегах Сены, в Париже, плафон «Гранд-опера» которого Шагал расписал все теми же коровами на лугу.

Малевич, работы которого лишь значительно позже оказались на третьем этаже петербургского Эрмитажа, долгое время именно существовал – гонимый и непризнанный. Впрочем, об этом периоде жизни художника в фильме ни слова. В картине Митты вообще нет горя, боли и «чернухи» – в том виде, в котором они то и дело преподносятся зрителю сегодня. Этот фильм даже визуально раскрашен очень ярко – в «шагаловской палитре».