Сшить китайское кино

Впечатление, произведенное «Гоморрой» на фестивальную и кинематографическую публику, объясняется тремя причинами – она снята в модной квазидокументальной манере, в ее основе лежит популярный документальный роман, чей автор, как упоминают все до одного источники, связанные с картиной, вынужден жить под охраной полиции.

Рассказ начинается со сцены, никак не связанной с последующим действием: одни плохие парни картинно убивают других плохих парней, загорающих в солярии. Это режиссерское пижонство сразу ставит под сомнение последующий документализм и наводит на мысль, что предуведомление «based on true story» («основано на реальных событиях») следует читать как «не верь глазам своим».

Превозносимая неортодоксальность Гарроне заключается прежде всего в том, что он пренебрегает обычными повествовательными приемами, позволяющими зрителям разобраться, кто есть кто. Поэтому некоторые персонажи, прежде чем станет понятно, кто они и что делают, сперва проводят на экране столько времени, что нормальные люди, скорее всего, покинут зал, оставив в нем пару продвинутых зрителей, а также критиков, которым чем невнятней, тем приятней. Раньше в подобных случаях учителя чистописания говорили ученикам: «Не коверкайте буквы – все силы уходят на то, чтобы разобрать почерк!».

Хотя масса познавательных усилий пропадает впустую, через полчаса после начала картина более-менее проясняется. Имеется пять перемежающихся пунктирных сюжетов, почти не связанных один с другим и не сходящихся в конце. В первом из них действуют два отмороженных придурка, которые хотят стать самыми крутыми в округе, во втором – закройщик, тайком от своего хозяина обучающий китайцев шитью, в третьем – кассир наркомафии, выплачивающий компенсацию семьям посаженных мафиози, в четвертом – пацан, выбирающий, к какому из двух враждующих кланов примкнуть, в пятом – бизнесмен, зарывающий в землю ядовитые отходы, и его молодой помощник – единственный, кроме, может быть, закройщика, симпатичный персонаж фильма. Остальные не вызывают вообще никаких эмоций – ходячее человеческое мясо, не более. Перефразируя Бродского, можно сказать: взгляд, может, и верный, но варварский. Что для потомка римлян довольно оригинально.

Комизм ситуации в том, что постановщик разбирается в устройстве Гоморры не намного лучше, чем два отморозка – прирожденные убийцы. Лоскутный мир фильма – не столько художественный прием, сколько свидетельство отсутствия целостного режиссерского видения. Если не поддаваться магии призов и смотреть не только туда, куда смотрит камера, в картине то и дело видны прорехи.

Не видно крыши, то бишь мафии, которая крышует китайцев из подпольного пошивочного цеха. А у итальянского фабриканта, который в принципе может производить свой товар легально, крыша почему-то есть. А закройщик, по идее вольнонаемный спец, почему-то не может уйти от фабриканта к цеховику, который гораздо больше платит. Можно поверить, что так оно и есть, но скажите на милость, как система работает? Нет ответа.

Еще забавнее, хотя опять без тени юмора, показана деятельность наркомафии. Как она умудряется зарабатывать на продаже наркотиков, если все, кто на экране их покупает, сами принадлежат к наркомафии? Она что, вечный двигатель? Молчит режиссер, как зубрила, которому задали вопрос не по шпаргалке, а по существу. Между тем та часть городского населения, которая обеспечивает наркомафии прибыль, попросту оставлена за кадром. И, увы, понятно, почему: ведь если показать, как обычные итальянцы тратят немалые деньги на удовольствие вынюхать дорожку, концепция фильма рассыплется в тот самый кокаиновый порошок, из которого она сделана. Или в прах, который в современном итальянском кино остался от неореализма.