Posted 16 февраля 2009,, 21:00

Published 16 февраля 2009,, 21:00

Modified 8 марта, 07:36

Updated 8 марта, 07:36

Черствый хлеб любви

Черствый хлеб любви

16 февраля 2009, 21:00
Премьерой «Река Потудань» по прозе Андрея Платонова открылась Малая сцена в театре «Студия театрального искусства». В фойе зрителей встречали алюминиевые кружки с горячим чаем, картошка в мундире и бутерброды с домашним салом, чтобы каждый почувствовал себя гостем. Недаром режиссер и руководитель театра Сергей Женовач

Когда знакомые женщины делились с Надеждой Мандельштам рассказами об ухаживающих за ними мужчинах, она обычно деловито осведомлялась: а в койку они вас пробовали затащить? И если выясняла, что нет, то вздыхала: какая же это любовь?! Сейчас койка стала универсальной проверкой чувств. В кино и на телевидении герой, если любит героиню, то хочет ее, и везде. На рельсах, на канатах, в погребе, на рояле. Хотя, если немного подумать, то общего между любовью и койкой примерно столько же, сколько между рождением ребенка и приобретением курицы. И то, и другое события радостные: появление в твоей жизни чего-то нового. Только радость эта разного качества, и дистанция между ребенком и курицей как от забора до Светлого Воскресения. Куриц можно покупать, сколько душе захочется. И делать с ними что угодно, согласно воображению и поваренной книге. Курица – анонимна. Каждый ребенок – он единственный. По чужим рецептам не повоспитываешь, чужим опытом не воспользуешься. Все будет впервые: смесь боли и восторга, счастье и бессонные ночи будут только твоими и ни на что не похожими.

Рассказ Андрея Платонова «Река Потудань» – он как раз о любви. Той самой, когда и смотреть-то долго на любимую страшно: вдруг помешаешь ей своим взглядом! Когда ничего тебе от нее не надо, только чтобы была где-то рядом и чтобы было ей хорошо. В темных, бедных, с перекрученной жизнью героях Андрея Платонова непременно живет эта мука любви. Иногда ко всему угнетенному человечеству или всей угнетенной женственности Земли. А иногда – к одной отдельной женщине с впалыми от недоедания щеками. Демобилизованный красноармеец, ныне плотник низшего разряда в мастерской крестьянской мебели, Никита, влюбившись в девушку Любу, открывает для себя, что весь его мир поместился в подол ее коротковатого (материи видно не хватило) платья. И «сердце его продрогло от долгого терпения и неуверенности – нужен ли он Любе сам по себе, как бедный, малограмотный, демобилизованный человек».

Человек сам по себе Сергею Женовачу особенно интересен. Приступая к «Реке Потудань» вместе с художником Александром Боровским, режиссер, похоже, старался убрать со сцены все лишнее. Голый пол с единственной домотканой дорожкой. Доски, из которых отец героя сколотит шкаф в подарок молодым и маленький стульчик будущему их младенцу. Актеры на Малой сцене театра «Студия театрального искусства» приближены к зрителям на расстояние вытянутой руки: недаром жанр спектакля в программке определен как «сокровенный разговор». Можно рассмотреть вытертый жакет рытого бархата и бумажные чулки Любы (Мария Шашлова), и неожиданно новые замшевые ботинки (из стиля постановки явно выпадающие). Дырявый свитер отца (Сергей Качанов), белое солдатское исподнее Никиты (Андрей Шибаршин). Зрители вдыхают запах буханки черного хлеба, с которой Никита приходит к любимой в гости. Видят, как ходит кадык у отца, когда он пытается выдавить из себя слова: «Ну, как там, ну, и ладно!». Видят закипающие слезы обиды Никиты. И мгновенный промельк женского лукавства в глазах Любы, объясняющей, что она еще успеет ему надоесть: «Нам еще всю жизнь придется жить!». Чуть отодвигаются от летящих на них брызг от тряпки, когда Никита после неудавшейся первой брачной ночи моет дома полы.

Вопреки «коечной» теории, Платонов убежден, что сильная любовь не то что не равна желанию, но парализует его: «Не могу мучить Любу ради своего наслаждения!».

Муж, оказавшийся не на высоте в брачную ночь – любимый персонаж анекдотов, – у Платонова вдруг взбирается на такую головокружительную высоту чувства, что и Ромео есть чему поучиться и позавидовать. Вторую часть рассказа о скитаниях Никиты, сбежавшего от чувства вины перед женой за собственную слабость, Сергей Женовач почти полностью купировал. В спектакле не осталось ни выгребных ям, которые он чистил, ни милиционера, который отпустил задержанного по подозрению в краже Никиту. Ведь этому равнодушному ко всему человеку явно не осталось никакой жадности, которая могла бы толкнуть на присвоение чужого имущества.

Дойдя до дна отчаяния и равнодушия, платоновский герой воскресает, узнав о том, что жена топилась с горя по нему, а теперь кашляет кровью. Спешит к любимой, и тут происходит обыкновенное чудо: «Он почувствовал, что сердце его теперь господствует во всем его теле и делится кровью с бедным, но необходимым наслаждением». Повзрослевшие и умудрившиеся герои рассказа по мысли Платонова обретают права на счастье.

Герои спектакля пока кажутся младшими братом и сестренкой платоновских героев. И их отчаяние, и их страдания еще полудетские, неоформившиеся. Режиссер оставляет финал открытым: прижавшись друг к другу, сидят Никита и Люба, а что получится с их жизнью – Бог весть.

"