Пора на парады-алле

Вообще, образ клоуна – один из самых показательных и глубоких в мировом искусстве прошлого столетия. Он перешагнул далеко за границы циркового шатра – в кино (Чаплин), в галереи (авангард и поп-арт сделали его своей эмблемой), в рестораны и парки развлечений. Он продолжает традиции придворных шутов, говорит правду тогда, когда за нее можно поплатиться жизнью, он амбивалентен по сути: когда плачет – все смеются и, наоборот, в голливудских «ужастиках» под клоунской маской творятся страшные дела. В нынешней экспозиции одна из центральных и знаковых инсталляций посвящена именно клоуну. Леонид Тишков в центре зала соорудил небольшой манеж, на бортик которого усадил коверного клоуна, с грустью созерцающего мельтешение видеорядов из фильма «Кояанискатси» (о распаде современной цивилизации). Рядом, в клетке, словно домашний попугай – крохотная Луна, фирменный знак тишковской меланхолии. Сегодняшнему клоуну передает привет и подмигивает клоун из 1960-х – с одного из лучших листов Анатолия Зверева. Эта клоунская грусть и усталость звучат особенно пронзительно как раз в те моменты, когда публика требует веселья.

Другая сквозная линия почти всех картин и объектов в «Домике Чехова» – цирковая эксцентрика как способ искусить и изменить устоявшийся порядок вещей. Цирк – это всегда за гранью мира и понимания. Вот в остроумной инсталляции Людмилы Мабри цирк опускается под воду, в качестве зрителей выступают рыбы, восхищенные мастерством килек-гимнастов на обручах. В гомерически смешном видеоколлаже Александра Долгина и Ироиды Юсуповой другой художник, Герман Виноградов, один изображает масштабное представление со слонами, пуделями, глотанием огня и прочими безумствами, над которыми нависает огромная фигура «кукловода» или директора.

В цирке очевиден элемент чертовщины: это в середине ХХ века остро почувствовала Наталия Северцева. Серия ее роскошных картин с цирковым кордебалетом могла бы послужить отличной иллюстрацией к знаменитому шоу Воланда из «Мастера и Маргариты». Тут же, рядом, Татьяна Баданина выставила несколько котелков фокусника со сложными оптическими зеркальными играми – если заглянуть внутрь, попадаешь в почти инфернальные колодцы, откуда может выскочить далеко не только кролик. И в этом ряду объект Владимира Наседкина, переиначивающий сталинские парады на Красной площади, кажется жутковатым завершением шутовского парада-алле. В качестве шпрехшталмейстера – вождь всех народов на мавзолее.

Удивительно, что в последнее время о цирке говорят самые разные политические силы и в самых неожиданных контекстах, далеких от искусства. Если до сегодняшнего дня «цирком» называли все, что происходит во власти – народ был зрителем, то после многотысячных митингов роли поменялись. Теперь уже в блогах и обзорах власть предстает в качестве зрителя того «цирка», что происходит на улицах. И вот тут приходится признать, что нынче важнейшим из искусств оказывается искусство циркача и эквилибриста.