Солнечный удар

Со стороны организаторов было правильно начать вечер с хроники. Кинокадры напомнили современникам Плисецкой, как она танцевала. На экране мелькали ее Китри и Айседора, Лауренсия и Зарема, Царь-девица и Лебедь. Плисецкая взмывала воздух в таком ликующе-отчаянном порыве, что брала оторопь. Это был вихрь и солнечный удар, экстаз и прорыв в неведомое. Казалось, эта женщина сообщает нам важную весть, от которой зависит многое. И когда Майя Михайловна после кино появилась в ложе, зал встал в едином порыве. В тот вечер балерина получила три долгие овации, обожающие глаза зрителей, море цветов и, надеюсь, чувство красиво отмеченного личного праздника. А балетный концерт, как бы кто ни танцевал, не добавил эмоций сильнее тех, что случились в моменты единения таланта и поклонников.

Тем не менее два отделения танцев для Плисецкой следует признать весомым вкладом в чествование, хотя в иные моменты думалось: прав был Андрис Лиепа, сказавший во вступительном слове «нам всем далеко до нее». Например, «Болеро» на музыку Равеля дали, понятное дело, ради напоминания о волшебном танце Майи Михайловны – она танцевала этот номер в знаменитой хореографии Мориса Бежара. Беда в том, что хореограф Сморигинас, поставивший свою версию музыки, увы, не Бежар. И долгое невнятное топтание исполнительницы Илзе Лиепы вокруг табуретки сильно утомило публику.

Впрочем, несуразный номер был, пожалуй, единственной глобальной неудачей концерта. Мелочи, вроде корявых танцев Анжелины Воронцовой в вариациях из «Дон Кихота» или Ильи Кузнецова, в роли испанца Хозе («Кармен-сюита») похожего на забитого ярмарочного Петрушку, будем считать частными проявлениями общего правила – ничто не бывает совершенным на сто процентов, в том числе балетные концерты. Да и не хочется копаться в недостатках по случаю юбилея. Лучше поговорить о том, что в тот вечер радовало качеством. То есть соответствовало вектору, заданному Плисецкой в профессии.

Прежде всего это фрагмент «Жизели» в исполнении примы Мариинского театра Евгении Образцовой и премьера Музыкального театра Семена Чудина. В памяти надолго останется трагически-просветленный танцевальный диалог – ее бесконечная, прямо-таки пронзительная трогательность, с лихвой замещавшая у превосходно обученной балерины некоторый недостаток романтической «протяженности» линий, и чистота легкого танца партнера, замирающего в безупречных позах после труднейших вариаций.

Хорошо смотрелся и фрагмент старинного «Талисмана», ставший в последнее время фирменной «фишкой» солистов Большого театра Марии Александровой и Михаила Лобухина. Здесь было главное – нюансы, не только «голая» техника. А Плисецкая постоянно твердит о необходимости чего-то большего в танце, нежели трюки, на которые так соблазнительно и так легко «купить» аплодисменты. Добротно сплясала «Дон Кихота» петербуржанка Виктория Терешкина, хотя выглядела ее Китри чересчур сурово (все-таки номер из балетной комедии, да к тому же и эпизод финального хеппи-энда). Сверкнул умением прыгать и вертеться земляк Терешкиной Андрей Баталов (па-де-де из «Корсара»), в бесчисленных показах на десятках концертов отточивший поведение своего героя до автоматического блеска. А мини-балет «Послеполуденный отдых фавна», конечно, не вызвал скандала, аналогичного тому, что разразился на премьере балета в 1912 году (тогда парижское общество возмутилось финалом, где Фавн-Нижинский сексуально взаимодействовал с забытым Нимфой покрывалом). Кого в наши дни удивишь откровенностью! Да и Николай Цискаридзе-Фавн проделал необходимые манипуляции с такой скрупулезной серьезностью, что его позы поверх ткани напоминали больше гимнастику, чем эротику.

После концерта был банкет, на котором усталая, но счастливая юбилярша в окружении возбужденной толпы принимала поздравления министра культуры Александра Авдеева и подписывала экземпляры нового издания своих мемуаров. А балетные критики предсказывали друг другу, что, когда выйдут их тексты, везде будет написано одно и то же: стоило прийти на концерт, чтобы увидеть финальный выход Плисецкой на сцену. И запомнить ее руки, в изумительно красивом порыве простертые к публике.