Posted 15 декабря 2009,, 21:00

Published 15 декабря 2009,, 21:00

Modified 8 марта, 07:12

Updated 8 марта, 07:12

Лидер группы Deep Purple Ян Гиллан

Лидер группы Deep Purple Ян Гиллан

15 декабря 2009, 21:00
Группа Deep Purple – из числа тех коллективов, которые, с одной стороны, традиционно почитаемы в России, с другой – регулярно балуют отечественных меломанов гастролями. В ближайшую пятницу легендарный вокалист «темно-пурпуровых» Ян ГИЛЛАН выступит в Москве без звездной команды, зато с целым симфоническим оркестром. Нак

– Ян, выступать с симфоническим оркестром для вас не в новинку. Достаточно вспомнить, что вашей первой работой в составе Deep Purple 40 лет назад была пластинка Concerto For Group And Orchestra. Чем привлекает вас оркестровое звучание?

– Я вообще люблю заниматься различными вещами. А песни Deep Purple очень подходят для оркестра и для джаз-бэнда – из-за конструкции, мелодики и динамики музыки. Даже без вокала оркестровые версии звучат очень хорошо. В общем, для меня это хорошее развлечение. С оркестром не пропадешь.

– Следите ли вы за современной музыкой?

– Нет, не особо, но, конечно, я вижу молодых музыкантов на телевидении... Довольно трудно быть критичным по отношению к любому современному искусству: живописи, фотографии, музыке, танцу, если ты не часть этого поколения. Лет через 20 только, может быть, мы скажем, хорошо это или плохо. Мне неприятно, когда по отношению к молодым людям выносятся окончательные приговоры. Я уверен – у них невероятное количество таланта. Но нам надо время, чтобы разобраться.

– Тогда поставлю вопрос по-другому. Если бы сегодня вы были молодым музыкантом, вокалистом начинающей группы, стать популярным для вас было бы легче или труднее, чем 40 лет назад?

– Сейчас больше конкуренции. Гораздо больше. Тут, однако, важно определиться: успех – это качественное или количественное понятие? Когда мы были молоды, нас интересовало только получение удовольствия от музыки. Идея быть знаменитыми не волновала нас вообще. Знаете, как бывает: «А, мы сначала добьемся успеха, а потом уже станем хорошими музыкантами». Я думаю, что это уже какая-то совершенно другая жизнь.

– А есть ли такие личности в музыке, искусстве, которых вы могли бы назвать своими учителями?

– О, конечно. Великое множество. В литературе Джефри Чосер был моим вдохновителем. В музыке – молодой Элвис Пресли и еще множество людей. Клифф Беннетт был отличным примером, ну и, возможно, еще Элла Фицджеральд, Рэй Чарлз. Вот такой шорт-лист получился (смеется).

– Кстати, о вашей литературной деятельности (Гиллан – автор нескольких книг. – «НИ»). Что она значит для вас? Это хобби или нечто более серьезное?

– Я думаю, и то и другое. Я пишу каждый день, часами. Это один из способов самовыражения. Как бы это объяснить... Вот наш гитарист Стив Морс, например, упражняется на гитаре по шесть часов ежедневно, даже если в этот день концерт. Это его стиль жизни. В самолете, в автобусе Стив тренируется на гитаре, а у меня свои занятия. Иногда я придумываю всякие сложные кроссворды, особенно в дороге. Все мои писательские навыки я должен поддерживать в рабочем состоянии. Так что я пишу песни, эссе, записываю идеи, работаю над изучением жизни. Это совершенно личное, никто не знает об этих вещах, но я провожу много времени, изучая теологию для своей работы о вечности и Боге. Это то, чем я занят в последнее время. С одной стороны, это профессиональное, с другой – можете назвать это хобби.

– А когда у вас появилось это серьезное отношение к слову?

– С восьми лет.

– И к чему же вы пришли, занимаясь всю жизнь изучением жизни? Как думаете, наш мир становится лучше или наоборот?

– О, это большой вопрос! В любом случае появляется больше понимания. Если вы изучите историю человечества, вы заметите своего рода пульсацию. Как медуза пульсирует – то немного вперед, то немного назад. Но в данный момент мы все еще ищем правильные идеи. Дарвин говорил нам о выживании, об адаптации, об изменении с целью выживания. Но я думаю, он упустил нечто важное в последней главе. Выживание в физическом смысле – да. Но главное – это борьба за превосходство в сфере идей: когда ты думаешь, что твоя идея сильнее, чем идея другого человека. Это везде – в идеологии, политике, религии. И все зависит от среды. Если вы родились в Мекке, то маловероятно, что из вас вырастет католик. Мы должны понимать, что наш внутренний мир определен нашим окружением. Если есть это понимание, значит, мы, по крайней мере, движемся куда-то, и в этом смысле ответ на ваш вопрос будет оптимистичным.

– Вернемся к музыке. Что вы думаете об эпохе 1980-х? Мне кажется, что многие рок-музыканты, стартовавшие в 1960-х и имевшие большой успех в 1970-х, чувствовали себя несколько неуютно в 1980-х.

– Да, вы верно подметили. И у этого есть несколько причин. В первую очередь это изменение технологий. В 1982 году появился первый компакт-диск. Цифровая эпоха изменила музыку, изменила способ создания музыки. Изменился пульс, вошли в употребление драм-машины, началось конструирование музыки. Это уже не было делом пяти-шести парней, которые собирались вместе в одной комнате, играли, экспериментировали и сочиняли. Это стало делом тех, кто сел за машины. Огромная производственная система. Другая причина в том, что люди, которые начинали в 60-х, достигли к тому времени среднего возраста и столкнулись с кризисом доверия, встретились лицом к лицу с новым поколением, новыми технологиями. Не все выжили в этот период, это было своего рода шоком. Так что вы правы, это было трудное время для музыкантов моего поколения.

– А волна панк-рока, которая прошла чуть раньше, – как вы ее восприняли? Панк ведь тоже был направлен против вашего поколения?

– По-моему, он был направлен против всего (смеется). Мне тогда показалось, что это фантастически прекрасно. Я застал самый разгар этого движения в Лондоне. Меня в то время уже просто тошнило от помпезного рока, слишком величественного, раздутого. Этот рок потерял идею, свежесть, волосы, фигуру – в общем, полностью исчерпал себя. Так что панки, даже при всем том, что они были маломузыкальны, прошлись по миру как ураган, который повалил все мертвые деревья. И это была хорошая вещь. Для меня это было интересно в том смысле, что рок как бы вернулся на улицу. Панк был силен не столько музыкой, сколько духом молодости. Это была небольшая, но эффективная революция.

– Каков ваш сегодняшний музыкальный рацион? Что слушаете?

– Я не слушаю много музыки в поездках, потому что, как правило, пишу. Постоянно смотрю международные новости – «Аль-Джазира», CNN, «Би-би-си». Телек включен у меня как фон, когда я пишу за компьютером. А музыка может варьироваться. Например, когда светит яркое солнце, я люблю слушать гитару фламенко. У меня есть коллекция редких малоизвестных пластинок. Классику – в том числе классический рок – особенно не слушаю. Не слушаю и все то, что можно услышать на радио. Обычно у меня звучит инструментальная музыка, под настроение.

– А что самое ценное для вас в песне?

– С годами я понял, что для большинства людей звучание слов важнее смысла этих слов. Так что у меня есть своя небольшая игра: слово должно звучать хорошо, но под красивой поверхностью должно прятаться еще какое-то значение. И я думаю, простота – очень важное качество. Трудно оставаться простым, ведь некоторым кажется, что нет ничего интереснее, чем бесконечная смена ритма, аккордов и мелодий. Многие музыканты по мере того, как они становятся старше, теряют контакт с обычными людьми. Они становятся настолько хороши, что их музыка получается слишком сложной (смеется). Я думаю, что простота – это правильный ответ.

– Есть какие-нибудь планы насчет нового альбома Deep Purple?

– Да, конечно. Мы как раз обсуждали это в баре вчера вечером. Не знаю, когда именно – может быть, в феврале мы примемся за дело.

– Новые песни уже есть?

– Нет, ничего нет. Только время примерно намечено. Мы никогда не строим точных планов и никогда не приходим в студию с готовым материалом.

"