Posted 15 ноября 2011,, 20:00

Published 15 ноября 2011,, 20:00

Modified 8 марта, 06:05

Updated 8 марта, 06:05

В аду и его окрестностях

В аду и его окрестностях

15 ноября 2011, 20:00
В финском Турку состоялась премьера «Karamazov Workshop» в рамках программы культурных столиц Европы-2011 – Турку и Таллина. Один из самых провокационных режиссеров современности Кристиан Смедс и двенадцать выпускников академии культуры Вильянди, создали своего рода панк-приношение Федору Достоевскому.

Материал романа Достоевского, по словам самого Кристиана Смедса, «включающий полный спектр театральных техник и бросающий вызов традиционным методам работы», лег в основу серии мастер-классов, которые еще в 2008 году режиссер начал с эстонскими студентами-первокурсниками. Из этих мастер-классов и сложился спектакль, который, в свою очередь, не подчиняется законам ни драматического, ни музыкального театров. Это скорее своего рода сюрреалистическое панно из тем и сцен романа, в котором перемешаны эстонский, финский, английский и русский языки. Двенадцать актеров – двенадцать братьев и сестер Карамазовых – универсальный и пластичный ансамбль Смедса. Образы персонажей причудливо сдваиваются и распадаются. На небольшом игровом пятачке, с трех сторон окруженном зрительскими местами, появляется плотоядная Грушенька в окружении других «инфернальниц». Вот они, совсем юные девчонки, хихикают, носятся со стремянкой по сценической площадке. Из этой стайки вдруг выделится одна, которая, забравшись на стремянку, прочтет текст письма Лизы Хохлаковой к Алеше. Другая потом вдруг окажется Илюшей, в которого каждому из зрителей предлагается бросить бутафорский камень.

Смедс заставляет своих зрителей ощутить неопределенность и неконтролируемость происходящего, затягивая и вовлекая в прямой контакт. Зрителям наливают водку, раскуривают с ними общую папироску, разговаривают… Когда на сцене появляется собранная из картонных коробок лошадь в натуральную величину, один из Карамазовых начинает яростно рубить ее топором – «по глазам, по глазам», а потом предлагает зрителю «добить лошадь»… Также публике предлагается выбрать, голосуя аплодисментами за одного из четырех актеров, – главного героя следующей сцены. Выбранный Иво Реинок играет Митю в сцене «предварительного следствия». После грохота аплодисментов – унижение допроса, во время которого актера привязывают к столу, поливают горячей водой, бьют.

Заявленная этюдность постановки, как и очевидная ее дробность на песни и сценки идеально ложится на восприятие современной, молодой публики, привыкшей к коротким мыслям и быстрым впечатлениям. Смедсу удается собрать из отдельных законченных элементов целостный спектакль. Драматические сцены чередуются с музыкальными номерами, написанными самими актерами, а они, в свою очередь, – вставными сценами-инсталляциями, впрямую отсылающими ко дню сегодняшнему.

В одной из сцен, например, перед зрителями оказываются три жалкого вида babushki с кульками с логотипами излюбленного россиянами финского торгового центра. В их копошении и бормотании начинают угадываться имена – Ольга, Маша, Ирина – и разговоры соответственно о Москве. Чеховские отсылки вообще часты в этом спектакле. Четырех солдат, один из которых, кстати, почти обнажен, с терновым венцом на голове, муштрует «Вершинин» (он же и Великий Инквизитор, и Федор Павлович Карамазов), приказывая, когда им плакать, когда смеяться, когда совокупляться. Наконец, зрителей неожиданно просят встать: ведь приехала звезда «прямо из Москвы!». Эстонский актер в красном платье приветствует публику на английском, потрясающе копируя своеобразный словарный запас иных из наших соотечественников.

Россия часто возникает в постановках Смедса. Иногда как вражеская страна («Неизвестный солдат»), иногда, как в его чеховских постановках, – в качестве давно ушедшей Атлантиды… Для Смедса, как и для многих сегодняшних европейских режиссеров, Россия стала своеобразным мифологическим пространством, на котором действуют иные законы природы человеческих взаимоотношений.

Лучшее и святое, воплощавшееся в идеальном русском мальчике Алеше Карамазове в спектакле Смедса, обречено и нежизнеспособно. Оно буквально «проглатывается» плотоядными грушеньками. Худое, слабое тело Алеши (Джим Ашилеви) распростерто на столе, по нему проходятся вилками и ножами. Вспоминается картина Дали, на которой образы католических святых пожираются бордовыми личинками – «злыми насекомыми». Ближе к финалу спектакля на сцене появляется огромная бутафорская бензопила, косящая всех подряд.

А в самом конце первые зрительские ряды сдвигаются так, что образуют как бы танцпол перед сценой, под заключительную композицию зрители выходят на него, и спектакль заканчивается потрясающим по силе чувством единения всех со всеми, что иногда бывает на хороших рок-концертах…

"