Не бал Сатаны

Мэнсон – это сложный феномен, состоящий из простых вещей. В его творчестве нет ничего, чего не существовало бы в рок-н-ролле до него. Так называемым шок-роком занималась куча хороших музыкантов в 70-е. Эпатаж? Антирелигиозная позиция? Это не просто было, это, вообще говоря, соль рок-н-ролла. Если говорить об успехе тяжелой музыки, нужно заметить, что тяжела она только для тех, кто не слышал грайндкор и, скажем, команду Napalm Death. А музыка, между нами, средняя – песни как песни. Правда, сделаны изумительно хорошо. Звук, аранжировки, инструменты – фирменные. Плюс еще и дорогостоящие шоу со всякими отменно придуманными, бьющими в солнечное сплетение деталями.

Вообще подобное, с позволения сказать, «искусство» – оно все держится на качественных технологиях, в том числе маркетинговых. До Мэнсона шок-рокеры считались маргиналами для подростков, их мало кто принимал всерьез даже в лояльной рок-среде. Даже Элис Купер, автор прекрасных песен, умеющий собрать вокруг себя лучших рок-музыкантов своего поколения, – и тот отчасти жертва подобного поверхностного отношения. А Мэнсон стал культурным и общественным феноменом, нравится нам это или нет. Главное достижение Мэнсона состоит в том, что из нехитрых привычных ингредиентов артист (а ему, кстати, английское artist – «художник» подходит больше прозаичного «певец» или «музыкант») сварил такую забористую бормотуху, что она опьянила огромное количество людей. Мэнсон купался в славе и деньгах. Потом его дела, правда, пошатнулись, так что даже у нас этот концерт уже не воспринимался как культурное суперсобытие. Это его четвертый визит в Россию, а еще один раз он приезжал к нам как художник. Привозил полотна, смахивающие на автопортрет в гриме. Цельная натура. Самодостаточная. Хотя понятно, что лучшее его творение – это он сам.

На первый концерт Мэнсона в «Олимпийский» шла бесконечная толпа, разодетая как для карнавала. Ненакрашенных и без пирсинга во всех открытых местах просто не было, а костюмы… Достаточно сказать, что одна барышня пришла тогда в подвенечном платье. Сейчас тоже много было чудиков: густо накрашенных, с дредами на полувыбритой голове. Но большинство по виду напоминали нормальных советских металлистов с волосами средней длины, приемлемой на военной кафедре, наряженных плоховато, безвкусно и, чего уж там, банально.

Начали концерт с диким опозданием. Сцена удивила отсутствием экранов и вообще какого-либо антуража. При том что для клубного выступления коллектив привез целый трейлер и 40 человек команды. Звук, правда, хороший. И свет. Фронтмен все время переодевался. Первой сыграли Cruci-Fiction in Space. Звук был бодрым и очень правильным. Между песнями, правда, возникали какие-то странные, мертвые паузы. На композиции из последнего альбома Pretty as a Swastika сцену украсили кроваво-красным полотнищем с черным знаком доллара в белом круге. Ну, то есть $ вместо свастики.

Сет-лист, как и предполагалось, включал в себя новые и старые песни. До большого хита, песни Dope Show, дело дошло во второй половине концерта. Гимны своего времени, Rock is Dead и Sweet Dreams (Are Made Of This), прозвучали под занавес. Как и еще одна кавер-версия – Rock’n’Roll Nigger авторства Патти Смит. К этому моменту публика уже прилично набралась и наоралась, люди по-доброму, лучезарно улыбались, глядя на ломающегося во все стороны Мэнсона, и даже не забывали приносить извинения за отдавленные ненароком ноги. То есть это уже был вовсе не бал сатаны, а очень даже позитивный карнавальчик. И если такая реакция публики не входила в планы скандалиста Мэнсона – это его личные проблемы.