Театральный режиссер Алексей Бородин

– Алексей Владимирович, в большинстве театров актеры годами ждут заметных ролей, и молодые в том числе, часть труппы попросту превращается в «балласт». Как с этим в вашем театре?

– Я стараюсь, чтобы «новички» уже в первый сезон получили роли, в которых смогут себя проявить. Например, есть у нас замечательная артистка Даша Семенова. Когда она только пришла в театр, мы дали ей главную роль в спектакле «Таня» по Арбузову, и она сразу ярко о себе заявила. Так мы стараемся работать почти со всеми, мы не берем актеров «на вырост», на всякий случай. На мой взгляд, труппа так формироваться не должна. Здесь требуется пристальное внимание, заинтересованность в новом человеке. Конечно, кто-то дольше ждет своего часа. Но, кстати, в ожидании многое проверяется. Я всегда говорю своим ученикам и вновь пришедшим артистам, что готовность к большой роли видна, даже когда актер работает в массовой сцене. Например, когда у меня училась Чулпан Хаматова, у нас в театре шел спектакль «Сон с продолжением», в котором было много пластики, танцев – человек пятнадцать на сцене. У Чулпан была такая степень отдачи, что все взгляды были устремлены на нее. Индивидуальность «вываливается» сразу.

– В вашем театре молодые режиссеры сами по себе «произрастают» или вы продолжаете их «культивировать», занимаетесь с ними как педагог?

– Естественно, я отвечаю за все происходящее в театре, в том числе и за то, что делают молодые режиссеры. Понятно, что такой мастер, как Миндаугас Карбаускис, совершенно не нуждается в дополнительном внимании. Хотя общение с ним лично для меня было чрезвычайно интересным. Он очень щедро делился своими замыслами и планами. А с молодыми режиссерами нужно постоянно держать контакт, отпускать их по воле волн нельзя ни в коем случае. Я внимательно наблюдаю за ними, могу высказать свои замечания. Но у меня все-таки есть педагогический опыт, и я понимаю, что молодые режиссеры должны чувствовать себя в театре свободно, а не нести передо мной отчет.

– Вы их как-то ограничиваете в выборе материала? Какие пьесы они чаще всего приносят?

– Ограничивать приходится. В рамках проекта «Молодые режиссеры – детям» я предлагал им сказки – это уже ограничение. Теперь нужен детский спектакль на большую сцену, но все несут взрослую классику. Дело в том, что они отравлены большой литературой. Когда я говорю, что позарез нужны современные пьесы, не получаю никакого отклика. В лучшем случае кто-то один приносит что-то и очень стыдливо показывает, дескать, почитайте. Но мое дело все равно толкать их и себя самого в сторону современной темы, современной литературы. Без сегодняшнего взгляда на жизнь театр полноценно существовать не может.

– На ваш взгляд, новых худруков можно воспитать внутри театра? Чьей задачей это должно быть – худруков старшего поколения или провинциальных театров, в которых некоторые молодые режиссеры сразу становятся главными режиссерами?

– У меня нет готового рецепта, но я могу судить по своему опыту. Помню, после института, помыкавшись в Москве, я вместе с семьей поехал в Киров – мне предложили место главного режиссера в Кировском ТЮЗе. Спустя шесть с половиной лет меня перевели сюда. Позвонили из министерства и сказали: «Хотим предложить вам Центральный детский театр». Но тогда режиссеров в провинции не оставляли без внимания. Меня сразу приняли в СТД (тогда ВТО), и на второй год моей работы в Киров приехали Мария Кнебель, Зиновий Корогодский, Лев Додин, Адольф Шапиро – все, кто работал в лаборатории режиссеров ТЮЗов. Тогда мы не были оторваны друг от друга. Постоянно наведывались критики из Москвы. Анатолий Миронович Смелянский каждый год приезжал и обсуждал наши спектакли. Мы все время чувствовали себя под присмотром. Сегодня этого нет. Но, мне кажется, очень полезно попробовать свои силы в провинции, прежде чем получать столичный театр. Мой опыт в этом отношении был правильным и логичным. Кстати, Анатолий Эфрос за несколько лет работы в РАМТе (тогда он назывался Центральный детский театр) поставил большое количество спектаклей «под надзором» Марии Осиповны Кнебель. Она была его педагогом и привела в театр сразу после института. И только когда он окончательно «созрел», ему дали Театр Ленинского комсомола. Львов-Анохин, Шатрин – все эти худруки взращивались внутри театра. Вот почему я радуюсь тому, что к нам пришли молодые режиссеры, что они хотят работать в театре, а не в подвале, не с двумя артистами и залом на восемь человек. Мне кажется, недаром сейчас и Олег Табаков в «Табакерку» приводит молодых, и Галина Волчек – в «Современник», и мы пытаемся привлекать новое поколение режиссеров. Они могут двинуть процесс в сторону оснащенного со всех точек зрения театра, не только с точки зрения сегодняшней конъюнктуры. Театр должен развиваться по линии школа-студия – театр. Конечно, «вычленить» студию довольно трудно с организационной точки зрения. Но проект «Опыты» в «Современнике», наши проекты «Молодые режиссеры – детям» и «Большая сцена – детям» – это и есть своего рода студия внутри театра.

– С какими трудностями вы столкнулись в Кирове? Как сейчас работает на молодого режиссера провинциальный опыт? Говорят, на многих провинция действует отрезвляюще.

– Это как повезет. Приехав в Смоленск, я попал в потрясающую атмосферу театра, но столкнулся с совершенно жутким обкомом, который притеснял и главного режиссера, и директора, предъявляя все известные обвинения, закрывая спектакли. А вот в Кирове мне с обкомом страшно повезло: в руководстве были замечательные люди, которые с уважением относились к любым творческим поискам. И сейчас происходит то же самое: можно попасть в театр, где все для тебя будут открыты, или в ситуацию, которая тебя забьет. Провинция бывает разной, многое зависит от того, какой в регионе губернатор, какой комитет по культуре, какой художественный руководитель стоит во главе театра.

– Когда вы вернулись в Москву уже в качестве худрука театра, насколько сложным был переход?

– Когда я приехал, у меня была только одна задача – сохранить себя. Естественно, были какие-то сложности, но я понимал, что в огромной степени все зависит от меня самого. Нужно прежде всего к себе предъявлять требования. Хуже нет, когда молодые режиссеры начинают все валить на обстоятельства, а надо бы устоять перед проблемами, проявить упорство. Режиссерская профессия, между прочим, требует сильной воли и «морозоустойчивости». Я считаю, что у меня все прошло более или менее нормально. Хотя акклиматизация продолжается до сих пор: как только я пойму, что испытания закончились, то все для меня закончится. Вообще, строительство театра – труднейшая задача, если оно не с нуля начинается. Если театр уничтожается, а на его пространстве создается новый – это уже другая история. Когда я пришел в РАМТ в 1980 году, у меня было ощущение, что я принимаю эстафету. Я понимал, что в этом здании работал МХАТ второй, что здесь начинали Анатолий Эфрос, Олег Ефремов, ставила Мария Кнебель, с которой мы продолжали общаться. Театр переживал тогда трудное время, чего уж говорить, но у меня было позитивное отношение, мне хотелось максимально помочь общему делу. Мне кажется, это правильно, когда человек приходит не себя утвердить, а максимально вложиться в театр, сделать все, что в его силах, чтобы театр этот двигался дальше. Как Вахтангов говорил: «Нет сегодня. Есть из вчера в завтра». Мой учитель Юрий Завадский всегда эту фразу повторял. Очень интересно наблюдать сейчас за Карбаускисом в Театре Маяковского. Я с колоссальным уважением отношусь к его работе с актерами в «Талантах и поклонниках». Я просто вижу, как идут навстречу друг другу Карбаускис и труппа. И это правильный путь. Созидательный.

– В чем вам видится главная проблема смены худруков? Почему она так обострилась?

– Случился провал в поколениях. Нет преемственности. Хотя Товстоногов, например, всегда был против преемственности и во всеуслышание говорил: «Я не понимаю, как можно растить себе заместителя». И я его понимаю, растить трудно. Но преемственность обязательно должна быть и не обязательно в руках самого худрука. Сейчас очень ответственный период и для чиновников, и для худруков, и для критиков, которые должны внимательно относиться к новым именам. Просто надо заботиться о тех, кто начинает свой путь.

– Чиновники от культуры могут как-то поспособствовать молодому поколению режиссеров?

– В огромной степени это зависит от культурных чиновников. Мне кажется, им надо шире смотреть на вещи и понимать, что в Москве, театральной Мекке, театры должны развиваться в разных направлениях. Для кого-то идеал – немецкий театр, а для кого-то Товстоноговский театр по-прежнему жив. Уникальность театра в том и состоит, что он может быть разным в зависимости от индивидуальности режиссера. И это разнообразие надо поддерживать. Тогда со временем возникнут театры тех ребят, которые сейчас начинают. Мы все должны этому способствовать.