Композитор Кшиштоф Пендерецкий

– Пан Пендерецкий, вы не перестали говорить молодым польским композиторам о том, что лучшая в мире публика – в России?

– Кое-что за последние годы у вас изменилось, не скрою. Наверное, общее настроение стало более нервным. Но несмотря ни на что, когда здесь, в России, дирижируешь, по-прежнему ощущаешь всей спиной, что в зале сидит публика, которая пришла слушать музыку, а не для того, чтобы показаться в свете. У вас действительно искренне и глубоко любят музыку, литературу, поэзию, театр.

– Ваша тесная творческая связь с городом на Неве вызывает вопрос: какой город вы больше любите – Варшаву или Петербург?

– Петербург конечно! (Смеется.) Это самый главный музыкальный город России, и мне кажется, что архитекторы, которые его создавали, вообразили его как необычную партитуру. А главное, люди сохранили Петербург, несмотря на войну и социализм. Что до Варшавы, то, к сожалению, это уже не тот теплый город, каким он был когда-то в XIX веке. Варшава возрождается, однако теперь это чужой современный город с небоскребами, с современными зданиями.

– В 2003 году вы дали жизнь новому музыкальному фестивалю «Музыка большого Эрмитажа», открыв вместе с Михаилом Пиотровским отреставрированные Царские врата под звуки «Семи врат Иерусалима». Насколько концерты созвучны музеям?

– Дело все в том, что Эрмитаж – музей необычный. Это не абстрактное пространство, где находятся коллекции замечательных произведений искусства, не мертвая лавка древностей, где люди ходят в мягких тапочках. Это живой дом, и в нем весьма уместна музыка, он должен быть наполнен звуками.

– Быстро время летит: кажется, еще совсем недавно вы в Москве отмечали 90-летие Шостаковича, и вот уже минуло 100-летие ленинградского композитора. Вы дружили?

– Не могу сказать, что мы с Шостаковичем были друзьями, с ним вообще было довольно трудно сблизиться, это был человек со сложным характером. Но мы несколько раз встречались, общались. Благодаря его влиянию совершенно четко изменилась и моя музыка. Я впервые услышал музыку Шостаковича более сорока лет назад от своего ученика. И с тех пор меня стало тянуть в Ленинград. Я очень подружился с Мравинским, он меня часто приглашал в филармонию. Теперь приглашает Темирканов, который как музыкант мне тоже очень близок и тоже часто в гости зовет. Мы также очень дружны с композитором Сергеем Слонимским.

– После знакомства с Россией вы увлеклись православной духовной музыкой. Насколько помог вам в этих поисках художественный руководитель Певческой капеллы Владислав Чернушенко, который первым в нашей стране стал проводить ассамблеи духовной музыки?

– Да, конечно, мы совместно с Чернушенко и капеллой много работали. Но я начал искать вдохновение в старинной церковной музыке давно, в 60-х годах. Поэтому ездил в поисках этих звуков и текстов песен по церквям, по монастырям. В Советском Союзе в те годы добиться разрешения властей на такие поездки было очень трудно. А вот на Балканах, в Болгарии, с жизнью монастырей знакомиться было легче. Там я многое услышал и записал.

– Что вы можете сказать о сегодняшнем духовном состоянии Польши? Как относятся ваши соотечественники – глубоко верующие католики – к классической, к церковной музыке?

– Увы, вся Европа сейчас залита жвачкой поп-музыки в самых разных ее вариантах. И, конечно, музыкальный пейзаж по сравнению с тем временем, когда я рос, существенно изменился. Во времена моей молодости и зрелости исполнялось очень много классической музыки. В социалистической Польше существовал запрет на духовную музыку, тем не менее мы этой музыкой занимались вопреки всему. Так что нынешнее духовное состояние польского общества гораздо хуже прежнего. Сейчас у нас царит музыкальная посредственность, людей захлестнул китч. Видимо, в музыке все-таки не должно быть вседозволенности и полной свободы.

– Как же бороться с китчем?

– Не знаю. Возможно, он воцарился навсегда, и я вообще не уверен, может ли человечество вернуться к тому высокому уровню культуры, который у него был. Китч впитался в кровь, в мозги, и у меня такое ощущение, что люди не хотят больше слышать ничего другого.

– Любопытно, что, борясь с запретами, вы стали в музыке признанным авангардистом. Потом произошел поворот в вашем творчестве – к неоромантизму. Кто вы сейчас?

– Ну, неоромантиком я был всего три года. А сейчас я создаю музыку, которая, может быть, не совсем моя, потому что она имеет разные источники вдохновения. Но это уже не романтика. В моих новых симфониях, например в восьмой, есть красивые мелодичные фразы, но это уже не романтизм.

– Как себя чувствует ваш знаменитый сад, собранный из растений вашей родины?

– Очень хорошо развивается и занимает уже более тридцати гектаров. Это не сад как его понимают, это дендрологическая коллекция растительного мира Польши, в ней сейчас 1700 видов.

– Там есть розовые персиковые деревья?

– Плодовых деревьев у меня нет, а персик в Польше вообще растет плохо. Хороши мои любимые платаны, клены, буки. В честь них я написал свою седьмую симфонию и думаю, что это единственное в мире музыкальное произведение, посвященное саду.

СПРАВКА

Композитор Кшиштоф ПЕНДЕРЕЦКИЙ родился 23 ноября 1933 года в городе Дембица (Польша). Окончил государственную высшую музыкальную школу в Кракове. В качестве профессора полифонии и композиции преподавал в Эссене (Германия) и Йеле (США). В 1972 году стал ректором краковской государственной высшей школы музыки. С 2002 года возглавляет международный центр музыки, балета и спорта в Люславице. Автор восьми симфоний, четырех опер, множества хоровых, вокально-симфонических, камерных произведений. Среди них «Псалмы Давида» (1958), «Преломления» (1960), «Канон для оркестра и магнитофонной ленты» (1962), «Страсти по Луке» (1966), «Дьяволы из Лудена» (1969), «8-я эклога Горация» (1972), «Потерянный рай» (1978). Почетный профессор 17 университетов и академий, в том числе почетный доктор Санкт-Петербургского госуниверситета (2003), королевских музыкальных академий в Лондоне и Стокгольме. Лауреат самых престижных музыкальных премий мира, в их числе премии имени Сибелиуса (Хельсинки), «Грэмми» (США).