Шлейф большого взрыва

В нынешнем сезоне первый «круглый стол» прошел в августе под эгидой Конфедерации союзов кинематографистов стран, поделивших меж собой советскую территорию, а второй собрался на «Киношоке» (так по старинке называют Анапский фестиваль, порой извлекающий из тьмы безвестности кинопроизведения ужасающего качества) под председательством Никиты Михалкова, который, будучи с Конфедерацией в давней ссоре, не упускает случая показать, кто в этом деле главный. Первое заседание было относительно конкретным в том смысле, что спорили о фильмах и тенденциях, а второе погрузилось в жалобы на современное состояние национальных киноотраслей, ностальгию по золотым советским денечкам и грезы о совместном кинопроизводстве и общем кинопрокате. Погрузилось так глубоко, что представительница Общественной палаты госпожа Лукьянова, видимо, впервые попавшая на такое ритуальное действо, потребовала прекратить толочь воду в ступе и вносить конкретные предложения, напомнив председательствующему о давнем соглашении между экс-советскими странами, которое до сих пор не работает. Кроме того, она выразила готовность стать посредником между кинематографистами и межгосударственными инстанциями, чем проявила полное непонимание сути дела, которая как раз и заключается в том, что дело приравнено к слову.

Иначе не может и быть, поскольку «общее культурное пространство» – симулякр, образованный из слов и имеющий чисто сакральное значение. Большие кинодела на постсоветском пространстве невозможны, а малые неизбежны, как неизбежны локальные контакты между соседями, не отгороженными друг от друга рвами, берлинскими стенами, минными полями и колючкой под током. Фильмы национальных республик и в советские времена не пользовались большой популярностью, а сейчас интересуют мизерное число людей, так что ни о каком сколько-нибудь массовом их прокате нечего и думать. Что же касается фестивального и ограниченного проката, то существующие фестивали и дистрибьюторы картин с малым зрительским потенциалом с головой покрывают имеющийся спрос. И скорбные крики кинематографистов, оставшихся без публики, этого обстоятельства не изменят.

Что же касается картин совместного производства, то и они – иллюзорный выход из положения. Если это производство курируется на межгосударственном уровне – сразу пиши пропало, так как произведение, сделанное под надзором, исходящим из единственно возможного на этом уровне принципа «кабы чего не вышло», не может иметь ни художественной, ни коммерческой ценности и останется сугубо имиджевым продуктом, позволившим кому-то нажиться на стадии производства, а кому-то поставить галочку в соответствующей графе. У совместного проекта нескольких частных продюсеров шансов на действительный успех больше, но и тут режиссеру приходится идти на множество «политкорректных» компромиссов, не способствующих появлению значимых произведений. Так что если в такой ситуации кинематографистам и можно помочь, то лишь ослаблением налогового бремени и устранением таможенных и прочих преград вроде тех, из-за которых в России не найдешь грузинского вина. Кстати, между «кином и вином» больше сходства, чем кажется. Можете себе представить вино совместного грузино-литовско-туркменского производства? Это к тому, что неплохо бы подумать о качестве кино, сделанного подобным способом…

Впрочем, главное на «Киношоке» все же не разговоры, а просмотры. В этом году конкурс нешуточный – достаточно сказать, что в главную программу попали такие именитые ленты, как «Счастье мое» Сергея Лозницы, «Евразиец» Шарунаса Бартаса и «Овсянки» Алексея Федорченко, не говоря о «темной лошадке» неизвестной национальности, то бишь породы, на которую намекают организаторы кинофорума. Но так как хорошие фильмы на просторах бывшей империи встречаются не слишком часто, всегда есть риск натолкнуться на нечто такое, от чего хочется либо немедленно забыть профессиональный долг и смыться из зала на пляж, либо добежать до ближайшего бара, дабы запить плохое кино хорошим вином. Такой мощный эффект производит, к примеру, «Странник» Талгата Бектурсунова (Казахстан), снятый так, как будто не было «казахской волны», давшей национальному кинематографу современный киноязык. Сделано это диво аж за 7 тыс. долларов, из которых половину стоило бы отдать хорошему редактору, который убрал бы из авторской киноречи повторы, заикания и косноязычную бессмыслицу.

Зато после этого смотреть «Евразийца» было особенно приятно. Профессиональная по всем параметрам картина в жанре «нуар» о криминальном странствии маргинала через евразийское пространство с неизбежной смертью героя в конце ненавязчиво вызывает в памяти ленты классической эпохи с Жаном Габеном, Хэмфри Богартом и Жан-Полем Бельмондо, но отличается от них отсутствием романтизации и большим авторским присутствием. Главную роль играет сам Бартас, благодаря которому ничтожный, в общем, сюжет и ничтожный персонаж (обедневший наркодилер, отправившийся взимать долги из Парижа в Вильнюс, а потом в Москву и через Польшу назад) приобретают другое значение и наводят на мысли, далеко оторвавшиеся от вызвавшего их повода. В чем и заключается воздействие настоящего кино.