Актриса Елена Санаева:

– Елена Всеволодовна, в начале этого года судебные приставы опечатали здание, где находился Фонд Ролана Быкова, а сам фонд выселили. Долго оставалось неясным – как сложится его судьба?

– На это здание покушались давно, поскольку оно в самом центре Москвы. Отстоять его не удалось. Но, слава Богу, там будет не очередная коммерческая структура, а Министерство по миграционным делам. Но то, что фонд потерял не только дом, а вообще место под солнцем, это чрезвычайно обидно.

– Правда, что архив разошелся по квартирам?

– Практически все у меня.

– За фонд заступались многие общественные организации – писали открытые письма, обращались в суды…

– То, что фонд должен покинуть Чистопрудный бульвар, – решило правительство. С правительством у нас не спорят. Пытались бороться через суд – суды проиграны. Поэтому, снявши голову, по волосам не плачут. В последние годы мы, как могли, отбивались от всевозможных попыток захвата здания. Желающих туда попасть было очень много. Теперь нас выселили, хотя здание было предоставлено фонду еще в советское время решением председателя правительства Рыжкова и подтверждено указом президента СССР Горбачева. Затем, когда распался Союз, издал указ Борис Ельцин: фонд имел право занимать здание вплоть до 2044 года.

– Сейчас работа фонда окончательно остановилась?

– Практически да. Ведь в том здании были не только офисы, но и студии, где шла работа над фильмами. Начнем с того, что фонд снял 86 художественных фильмов для детей и юношества. Это очень серьезно, тем более что сегодня нет детского кинематографа. Фонд проводил фестивали, финансировал детское кино. Теперь этот кинематограф никому не нужен – ни прокату, ни режиссерам. Единственные, кто в нем нуждается, – дети и подростки.

– Вам предложили что-то взамен?

– Поскольку Ролана Антоновича нет уже десять лет, ничего взамен нам не предлагают. А позиция была такая: «Здание было дано не вам, а Ролану Быкову. Его давно нет, поэтому и вам здесь не место».

– Видимо, это болезнь такая в России: с уходом человека стирают и его дела?

– Трудно сказать. Например, в этом году ушел из жизни оперный режиссер Борис Покровский, который прожил огромную жизнь. Он гений чистой воды. И то, что он сделал, мы еще не очень можем оценить – должно пройти время. Но совершенно точно, что его вклад в национальное искусство – просто колоссальный. На Покровского будут ориентироваться и спустя многие десятилетия. По счастью, он прожил огромную жизнь, на которую пришлись революции, четыре войны, культ личности, «оттепель» и дикий капитализм. Он все пережил и остался таким вот мастодонтом, который оказался несокрушим. И это, в общем, воодушевляет – оказывается, что в любую эпоху можно находиться на территории искусства.

– Скоро в «Школе современной пьесы» состоится премьера спектакля «Русское горе» – современная, музыкальная версия «Горя от ума»…

– Еще идут репетиции, но музыкальные монологи Чацкого и Софьи я слушала в исполнении Сергея Никитина (автор музыки к спектаклю. – «НИ»), и они показались мне интересными. Это не пляска на костях классика, а попытка в доступной форме поговорить не только о минувших двух веках культуры и жизни нашего отечества, но и перекинуть мост в нынешний день. Знаете, как Пушкин говорил, я за точность цитаты не берусь, но смысл ее в том, что история тяжелая у нас, но другого отечества мне не надо. Люди, исповедующие русскую культуру, никогда от своего горького отечества не откажутся. И не важно, кто ты по национальности. Ты родился здесь и поэтому действительно «дым отечества нам сладок и приятен». Но больно, что этот дым часто связан с гибелью выдающихся представителей отечества. Вот это – боль, настоящее русское горе. Жизнь прекрасна в нашей стране, только жить больно.

– Разный смысл вкладывался в современную пьесу при советской власти и сейчас…

– Театр не может не отражать той эпохи, которая на улице.

– Но акценты тем не менее сместились?

– Сместились. Сейчас я читаю второй том Товстоногова. Замечательный человек Семен Лосев записал его уроки режиссерского мастерства. И Товстоногов говорил о том, что театр не может существовать вне контекста времени. Если вспомнить, допустим, Вампилова и его потрясающую пьесу «Утиная охота», то этот термин «потерянное поколение» – прорвался именно оттуда. Как люди талантливые, не находящие выхода своему таланту, своей энергии, расстреливают собственную жизнь. По сути, он предрек то, что произошло довольно скоро: когда распалась наша страна, очень многие специалисты, выпущенные советскими вузами, оказались потерянным поколением. Актеры, режиссеры, писатели, ученые – имя им легион. Инженеры, металлурги, дорожники, мелиораторы. Вот уж воистину русское горе.

– Тем не менее для театра есть положительная тенденция. Например, никто больше не навязывает пьесы таких конъюнктурщиков, как Софронов, и некоторых других…

– Здесь я согласна с вами. Впрочем, и в ту эпоху видные режиссеры старались избегать конъюнктуры. Это мужество Рубена Николаевича Симонова, который благодаря таланту своих необыкновенных актеров, молодого Михаила Ульянова, Николая Гриценко и многих других, так «раздраконил» «Стряпуху» Софронова, что она смотрелась блестяще.

– Как вы считаете, в театре многое зависит от случая?

– Во МХАТе была хорошая актриса Татьяна Ленникова. У нее был готов весь женский репертуар. И когда кто-то ломал ногу, попадал в больницу, рожал, она немедленно вводилась и таким образом переиграла огромное количество ролей, стала народной артисткой РСФСР. И если бы не эта ее готовность, она случая бы не дождалась. Но зрители ее не знали, поскольку она мало снималась в кино. Мог бы в безвестности погибнуть и мой отец, если бы не ушел вовремя из МХАТа. Настоящие роли в кино к нему пришли уже после сорока. Кстати, в пьесе того же Софронова «Сердце не прощает» он играл вместе с Аллой Константиновной Тарасовой, которая была в ту пору директором театра. Жили мы в одном доме. И идя однажды после спектакля, не получив разрешения на очередные съемки, отец сказал: «Алла Константиновна, я решил уйти из театра» – «Севочка, почему? К вам все хорошо относятся в театре» – «Да, но это не увеличивает мой репертуар». – «Ну, вообще вы правы, потому что, пока они живы (имелись в виду Белокуров, Ливанов, Грибов, Яншин), они вам играть не дадут». И спасение отца было в том, что он ушел в кино. Сейчас я готовлю к изданию дневники Ролана Быкова, поскольку все погибает в безвестности, если об этом не позаботиться. Память – предатель. Я, например, знакома с монтажером, которая монтировала три картины Ролана Антоновича – «Внимание, черепаха», «Телеграмма» и «Чучело». В нее когда-то был влюблен один из крупнейших режиссеров отечественного кино. И у нее сохранились его письма. Я уже давно пытаюсь объяснить, что это не ей и не ему принадлежит (режиссера нет уже давно), а это часть его души, его мироощущения. И публикация этих писем стала бы еще одним кирпичиком в фундаменте нашей культуры... Поэтому для меня публикация дневников Ролана Быкова – очень необходимое дело.