Posted 15 сентября 2005,, 20:00

Published 15 сентября 2005,, 20:00

Modified 8 марта, 09:20

Updated 8 марта, 09:20

Рифмованные пословицы

Рифмованные пословицы

15 сентября 2005, 20:00
Рифмованные пословицы

«Мирская молва, что морская волна». Кто знает – когда это было сказано впервые? При Иване Калите? При Иване Грозном? При Петре Первом? Кем было сказано? У кого бы ни сорвалась с уст эта пословица, ее автор в этот момент был гениальным поэтом. Эта крохотная поэма одинаково драгоценна и по ее смыслу, приложимому к стольким разным случаям в разные эпохи, и по чарующей слух музыкальной инструментовке, когда каждое слово перезванивается с другим. Услышав такую пословицу однажды, невозможно не запомнить ее на всю жизнь, и не отдельными словами, а так, как есть, целым слитком слов. Рифма придает дополнительную магическую власть незабываемости. Афоризм становится музыкой.

Таких рифмованных пословиц множество в русском фольклоре. Первичное значение рифмованной пословицы безгранично расширяется, становится всеобъемлющей метафорой. Например, «Рыбак рыбака видит издалека» можно сказать и о мошеннике, легко узнающем «своего» в другом мошеннике, и о пьянице, чувствующем себя сразу, как с родным братом, с другим таким же пьяницей и т.д. «Черного кобеля не отмоешь добела» – это совсем не о собаке, а обо всех «сукиных сынах» на свете.

А рифма, сцепляющая слова воедино! «Нет пророка без порока», «Мороз не велик, да стоять не велит», «Где бабы гладки – там воды нет в кадке», «Была бы булава, найдется и голова» – какое рифменное многоцветье, не говоря уже о темах. Именно в пословицах, даже в старинных, больше всего свежих ассонансных рифм. Неизвестные нам авторы этих пословиц предугадали музыкальное развитие русского стихотворного языка, подсказали А.С. Пушкину, что можно рифмовать «шубу – шуму» («Возьми себе шубу, Да не было б шуму»), Александру Блоку – «вечер – ветер» («Черный вечер. Белый снег. Ветер, ветер! На ногах не стоит человек»), и это подхватили поэты-шестидесятники.

Существует такое определение: «евтушенковская рифма». На самом деле это рифма пословичная, частушечная. Я не изобрел ее, а лишь разработал, когда еще в детстве днями и ночами просиживал над словарем Ожегова, пытаясь к каждому слову найти еще не употреблявшуюся рифму, и составил подсобную антологию таких рифм. Эту тетрадку у меня слямзили, но, может быть, даже к лучшему, потому что я запомнил принцип рифмовки и стал обходиться без шпаргалки. Все старые словари рифм ограничивались совпадением концевых звуков, начиная с ударных гласных, скажем: победа – обеда, соседа – непоседа, бреда – людоеда, беседа – привереда и т.д. Или: снега – телега, бега, коллега, печенега. Я стал рифмовать «побега – победа» или «снега – с неба», когда участниками рифмы становятся все звуки, исключая именно опорные согласные: «-ега» или «-еда». Я развил ассонансную рифму вослед Семену Кирсанову, «заразив» этой рифмовкой во второй половине XX века не только Беллу Ахмадулину, Андрея Вознесенского, но и многих других поэтов, казалось бы, непреодолимо далеких от меня, например, Евгения Рейна, Иосифа Бродского и даже старших – Александра Межирова, Булата Окуджаву, Юрия Левитанского, Константина Ваншенкина.

Некоторые длинные стихи еще в древности становились как бы расстилающимися во всю длину развернутыми пословицами. Есть одна старинная лихая припевочка «Усы», которая ногами еще застряла в жиже нерифмованного силлабического стиха, но бедра, грудь и мониста рифм на груди – все так и ходит ходуном в такт полусвободного танца. Вот-вот и ритм высвободится, обрастет другими рифмами, как елка – игрушками, засверкает, засветится. Замечателен по музыкальной энергии запев: «Эй, усы, усы, усы появились на Руси». Потом автор растерялся, потерял рифму и вдруг снова нашелся: «У них усики малы, колпачки на них белы». Никак, видно, бедный не мог найти рифму на «бархатные», на «стеганые», плюнул, оставил, как получилось. Попробовал было зарифмовать подряд: «сапоги», «воротники», «носки», «покати» – все рассыпалось: созвучия были слишком глухие, приблизительные. Заскучал, потом решил еще раз попробовать. Получилось: «Да ну ее к черту... рифму...» Почти случайно получилось созвучие «толокна-молока». А в самом конце зазвучали глагольные рифмы – пособил залихватский ритм. Раньше думалось: рифмы – это кандалы, в них не попляшешь. Оказалось – мониста! Русский Омар Хайям – Николай Иванович Глазков – написал когда-то еще в сталинское время:

«Кому нужны стихи?
Кому, какая польза
От ритма, рифм и прочих пустяков.
А вы попробуйте запомнить столько прозы,
Сколько на память знаете стихов!»


Он безусловно был учеником русской пословицы:

«Я на мир взираю из-под столика.
Век двадцатый – век необычайный.
Чем столетья интересней для историка,
Тем для современника печальней».
(1937 г.)

Вся литературная Москва знала на память его насмешливые строки:

«Мне говорят, что окна ТАСС моих стихов полезнее.
Полезен также унитаз, Но это не поэзия».
(1937 г.)

Рифмы настолько звонки и так ввинчиваются в сознание, что попробуй не запомни!

В стихотворении «Карьера» у меня есть строфа, которая с Глазкова не списана, но и не могла быть написана, если бы его не было в поэзии:

«Ученый-современник Галилея
Был Галилея не глупее.
Он тоже знал, что вертится земля,
Но у него была семья».

Все объясняется просто: у нас общая учительница – русская пословица.

Многие западные поэты давным-давно перестали рифмовать серьезные стихи, потому что словари их созвучий так бедны по сравнению с русским языком. Ведь, к примеру, окончания существительных в английском, испанском, итальянском, французском изменяются только во множественном числе. Нерифмованный стих требует еще большей концентрации смысла, чем рифмованный, еще большей насыщенности неслучайных слов. Таков Шекспир, но там и пятистопный ямб держит форму, как железные обручи, и страсть, и мысль, и чеканная афористичность. Очаровательны нерифмованные «Александрийские песни» Кузмина – легкие, как белоснежная кисея, трепещущая над альковом от дыханий, перепутанных страстью. Гениальны «Вольные мысли» Блока, «Обезьяна» Ходасевича. Но в них – железная дисциплина формы. Если рифмованный стих жидковат, он безвольно расползается, как кисель. Недавно прочел огромную антологию русского зарубежного стиха. Как всякая антология, она представляет познавательную ценность, но, за редкими исключениями, почти ничто не запоминается. Да ведь и сами поэты, пишущие без рифм, чаще всего не помнят собственных стихов. Самоцветное игрище русской рифмы – это русские пословицы.

Рифмованные пословицы – школа поэтической афористики. Пословицы – подсказки на все случаи жизни. Но что надо сделать, чтоб эти подсказки были всегда под рукой? Держать их в памяти. А как? На то и рифма.

Пословица-прабабушка, спаси меня, пропащего.

Идет-бредет пословица, где надо – остановится. Всё ею чутко ловится. Она не суесловится, подсказывая нам, а сказанет сноровисто – и враз не поздоровится всем на земле лгунам.

Идет-бредет пословица. Ее клюка не сломится. А за плечьми котомочка, где мудрость про запас, нам вырастит потомочка умней всех сразу нас!

Доброго здоровьица, прабабушка-пословица!



«Авось» да «как-нибудь» до добра не доведуть.
Беда вымучит – беда выучит.
Блин – не клин, брюха не расколет.
Бог не поберег – что вдоль, что поперек.
Будь хоть пес, лишь бы яйца нес.
Была бы спина, найдется и вина.
Было ремесло – да хмелем заросло.
Весь тут – гол, как прут.
Взяв у черта рогожу, отдашь ему кожу.
Вопрос: что-де бос? Ответ: Сапогов нет.
Вот тебе кукиш – чего хочешь, то и купишь.
Времена шатки – береги шапки.
Горе, что море, – ни переплыть, ни вылакать.
Двое пашут, а семеро руками машут.
Жилы рвутся от тяжести, слезы льются от жалости.
Жни, баба, полбу да жди себе по лбу.
Знает и ворона, в чем оборона.
Зять любит взять, а тесть любит лесть.
И бородавка – телу прибавка.
Каковы сами, таковы и сани.
Кто желает власти, в том ему и пропасти.
Либо сена клок, либо вилы в бок.
Москва бьет с носка.
Народ не кажный, кто с ложкой за кашей.
Небо в тумане, земля в обмане, пусто в кармане.
Недосол на столе, пересол на спине.
Не струшу – хоть на грушу.
Власть не перезубасть.
Лучше в рот ей пальца не класть.
Не указывай пальцем – сам будешь старцем.
Плюнешь в рот – еще больше врет.
У Фили пили, да Филю же и били.
Хоть церковь и близко, да ходить склизко,
А кабак далеконько, да хожу потихоньку.
Щи – хоть порты полощи.

"