Композитор Сергей Слонимский

– Сергей Михайлович, вы как-то сказали, что «только совестливый музыкант может создать человеческую музыку». Вы считаете, что совесть может быть критерием в творчестве?

– Я считаю, что у композитора и писателя должен быть нерушимый моральный стержень.

– А если подлец научится мастерски писать музыку или рассказы?

– Это будет Сальери. Мне кажется, что у благородного музыканта должен быть моральный кодекс – активное непротивление добру. Именно добру, а не злу, он должен поддерживать добро. И активное противление злой силе, давящему большинству и несправедливости. Да, это тяжело, но мне кажется, что только при этом может выработаться творческая индивидуальность человека, а без нее не может быть индивидуальности в искусстве, в том числе и музыке.

– В советское время вы написали балет «Икар», который был поставлен в Кремлевском дворце съездов. Были ли сложности с постановкой?

– Тогдашний министр культуры Екатерина Фурцева была страшно обеспокоена, что в балете могут увидеть намек на космическую тему. Дело в том, что «Икар» появился буквально через два года после трагической гибели первого космонавта. Она думала, что высшее руководство может неправильно понять тему. К тому же – модернистская музыка. Фурцева страшно беспокоилась и хотела запретить спектакль. Но помог Шостакович. Особенно я это не афиширую, но он пришел на обсуждение, выступил первым. Меня на само обсуждение не пускали, а когда разрешили войти, то услышал диалог Фурцевой и Шостаковича. «Дмитрий Дмитриевич, какие недостатки вы видите в спектакле?». «Екатерина Алексеевна, я должен вместе с публикой еще несколько раз посмотреть его, – ответил Шостакович. – Мне нужно проверить самому, как публика воспринимает этот спектакль». Той нечего было ему ответить.

– Вас не смутило, что «Икар» был поставлен на сцене Кремлевского дворца съездов? Масштабы там – почти как на стадионе, далеко не театральные.

– Я думал, что его поставят в Большом театре. Но ведь там участвует как бы античный хор, используются мелодические обороты, которые были в древности, а ведь тогда театр был на стадионе. Меня трогает, когда старые музыканты Большого театра, встречая меня, говорят: «А мы играли вашего «Икара». То же слышу и в Мариинском.

– В нем сегодня идет ваш новый балет «Волшебный орех». Довольны постановкой?

– Он очень успешно идет. Поставил его Михаил Шемякин, мой большой друг. Он создал фантастическую сценографию, особенно подводного царства. Кстати, в этом балете есть и компьютерная музыка.

– Вы пользуетесь компьютером?

– Мой сын разбирается в этой технике. Я написал музыку, а он обработал ее, как специалист, на компьютере. Если ее показать где-нибудь на Западе, то ее приняли бы не хуже, чем «Икара».

– Как получилось, что вы, серьезный музыкант, вдруг написали музыку к фильму о жизни беспризорников – «Республика ШКИД»?

– Я очень люблю блатную песню. Ее можно назвать и авторской. Например, песни Городницкого или Высоцкого можно отнести к ним. По интерпретации. Я люблю бытовую блатную песню и считаю ее частью городского фольклора.

– Вас не смущает, что в них есть мат?

– Слова меня меньше всего интересуют. Мат бывает и в крестьянском фольклоре. С моей точки зрения, это продолжение разбойничьих песен, и этот песенный пласт в нашей культуре мне кажется более правдивым, чем советская патриотическая и гламурно-эстрадная песни. Хотя композиторы, которые писали и пишут такие песни, – веселые, шуточные, патриотические, лирические – наиболее популярны. Большинство уверено, что в «Республике ШКИД» – фольклор. Поэтому мало кто знает, что эти песни написал Слонимский. Мне хотелось сделать приятное другу моего отца Пантелееву (Леонид Пантелеев – соавтор книги «Республика ШКИД» и сценарист одноименного фильма. – «НИ»). Я понимал, что мне нужно было войти в стиль, и я обратился к директору «Ленфильма» Алексею Николаевичу Киселеву, бывшему беспризорнику. Он нашел для меня время – мы общались целый час. Он запер кабинет и пел мне песни беспризорников. Я ничего не использовал из того, что услышал, только усвоил стиль. После встречи договорились, что если ему не понравится то, что напишу, то я откажусь писать музыку к фильму. Он хорошо помнил текст одного куплета «По приютам я с детства скитался, Не имея родного угла. Ах, зачем я на свет появился? Ах, зачем меня мать родила?». Эту песню я написал легко. На самом деле легче написать песню, чем симфонию. Уверяю вас, хоть сейчас могу написать песню на любой текст. Просто я не промышляю этим. Когда я показал Киселеву готовую песню, заметил, что у него появились слезы. Он также помнил строчки из другой песни – «У кошки четыре ноги», и я сделал эту песню в стиле фокстрот. «Нет, – сказал он, – это какие-то другие беспризорники пели. У нас была жалобная песня». «Так спойте». «Не помню». И я буквально тут же сочинил песню, которая и звучала в фильме. Алексей Иванович обрадовался: «Музыка точно почти такая же была». Правда, к самому фильму у него потом было много претензий.

– Ваши песни в фильме «Интервенция» спел Высоцкий. В прессе писали, что у вас недавно были проблемы с доказательством своего авторства. Что случилось?

– Наследники Высоцкого и их юристы подвергли сомнению, вопреки прямым указаниям в титрах фильма «Интервенция», мое авторство песен. Это был единственный случай, когда Высоцкий пел не свои песни, а другого композитора. Наследники уверены, что это Высоцкий сам написал и «Деревянные костюмы», и даже вторую песню «До нашей эры соблюдалось чувство меры», которая не вошла в фильм. Режиссер Геннадий Полока посчитал, что не может большевик Бродский петь такую песню. Наследники доказывают, что Высоцкий не мог петь чужие песни. Так это же, наоборот, только красит его. Он не только поет чужую песню, но и смог выучить сложнейшую трехчастную арию «Деревянных костюмов». Учил он ее с пианистами и спел лучше любого оперного певца. Когда мы начинали работу, Полока предупреждал меня, что Высоцкий сам пишет мелодии. Тогда я сказал Владимиру: «Может, сами вы напишете песни?». «Попробуйте сами, а я посмотрю», – сказал Высоцкий. В итоге он записал не одну, а две мои песни. У меня была запись, потом я подарил ее фонду. Я сам собирал музыкантов для записи в филармонии. Так эти наследники в письме в издательство заявляют: так как в записи Высоцкий поет с оркестром филармонии, то песню написал он, а не композитор. Хамство какое-то... Ведь известно же, что он пел только под гитару, а при записи этой песни ансамбль собирать пришлось мне. В этой истории много странного и непонятного. Почему многие люди из театрального мира вдруг стали потакать версии наследников? Полока сказал мне, что если будет суд, то он – на моей стороне.

– Оперу «Мастер и Маргарита» вы писали в 1970-72 годах...

– В 1972-м в Доме композиторов состоялось известное исполнение первой ее части.

– Скажите, как вы решились на такой поступок? Ведь в то время для этого нужно было мужество.

– Честно говоря, я взял на себя смелость устами булгаковских героев сказать буквально все, что я думал о мире, власти и советской атеистической идеологии. Это вызвало ярость партийных органов и, прежде всего, в нашем обкоме партии. Конечно, не обошлось без доносов коллег, но эти доносы были поддержаны, и получилась парадоксальная ситуация. Мравинский, Ойстрах и Рождественский очень одобрительно отозвались об опере, ее драматургии и, прежде всего, о музыке. Партработники обкома решили, что если такие специалисты считают, что музыка не лишена выразительности, то тем хуже. Они сочли, что моя опера крайне вредная. Тема власти – основная в булгаковском романе и, на мой взгляд, несколько нивелируется, непонятно почему, почти во всех инсценировках. «Всякая власть – это насилие над людьми. Настанет время, когда не будет никакой власти – ни кесаря, никакой другой. Настанет царство истины и справедливости». Поэтому Пилат, как раненый зверь, ревет: «Оно никогда не настанет!», и хоровое эхо в конце первого акта ему отвечает: «Станет... Станет». Мне кажется, что эта тема – неконтролируемой власти – основная в романе. Власти не как порядка, а неограниченной власти, тем более если она еще неправой веры или вообще атеистической, то есть коммунистической. Она дискутируется с победой Воланда, хотя он и дьявол, но он – оборотная сторона божества, силы, которая карает неверие и зло. К добрым людям Воланд добр. В силу булгаковского мировоззрения дьявол становится оборотной стороной божества, бесконечно доброго в лице Иешуа, настолько доброго, каких не бывает на свете и быть не может. Эта тема есть и в романе «Идиот». Воланд – скептик, смотрит на мир с его теневой стороны и совершает возмездие, которое не к лицу божеству. В этом романе Булгаков выразил свое мировоззрение – сугубо христианское. При этом советская действительность изображена совершенным абсурдом, в котором ничего нет – ни бога, ни дьявола, вообще ничего. И человек не знает, что с ним будет завтра, но он страшно напыщен и думает, что он – властелин мира. Это не могло не разозлить власти, и сочинение было запрещено в гораздо большей степени, чем сочинения Шнитке, Денисова или Губайдуллиной, которые все-таки исполнялись за границей. Рукопись оперы я держал не у себя дома: ее могли конфисковать в любой момент. На ее исполнение было наложено официальное вето, и в этом была связь не только с музыкой, но и с идеологией. Авторскому агентству было категорически запрещено передавать ноты в гамбургский театр. Если бы оперу исполнили тогда, то я стал бы известен за границей с 70-х годов. Через 35 лет постановка в Германии все-таки осуществилась. Это случилось в 2000 году, на международной ярмарке в Ганновере, на немецком языке, в немецком павильоне, как явление немецкой культуры и силами немецкого оперного театра города Росток. Дирижировал тогда Михаил Юровский. Через 10 лет его сын Владимир решил отметить мое восьмидесятилетие и сорокалетие запрета оперы исполнением первого акта оперы. Это произошло через 40 лет в том же самом Петербурге, в переполненном Малом оперном театре, который мне как родной, потому что там шли мои оперы «Виринея» и «Мария Стюарт».

Причем нужно отдать должное директору театра Кехману и его администрации. После многолетнего отсутствия исполнения современных музыкальных сочинений вдруг такое непривычное для аудитории театра событие – симфоническое отделение авангардной музыки и первый акт оперы «Мастер и Маргарита». Полный театр! Дважды. Это итог работы администрации театра, которая никого не могла заставлять покупать билеты. Они показали пример другим концертным залам и театрам, которые говорят, что современная музыка народу не нужна. Так же говорили в сталинское время Шостаковичу: «Ваши сочинения, Дмитрий Дмитриевич, народу не нужны. Учитесь писать песни у мастеров патриотической советской песни».

Сейчас некоторые говорят с каким-то презрением: «Никому не нужна академическая музыка, тем более – современная, тем более – авангардная». «Вот авангардный джаз, авангардный рок – пожалуйста. А авангардная симфоническая оперная музыка никому не нужна. Мы говорим от имени народа: никто не придет и не купит билеты».

Сегодня на смену идеологической цензуре пришла коммерческая. Дескать, мы вас не запрещаем, но, так как никто не придет на концерт, исполнять не будем. И вот Михайловский театр доказал, что, оказывается, авангардная музыка востребована. Мои концерты анонсировались как концерты авангардной симфонической и оперной музыки. Мне кажется, это большой урок.

Я очень рад, что мне разрешили, и дирижер Юровский поддержал меня, включил в первое отделение симфонические произведения моих любимых, талантливых учеников разных поколений. Это композитор Александр Радвилович, который уже более 20 лет руководит авангардным фестивалем «Звуковые пути». Прозвучала его «Чехов-симфмония». И Настасья Хрущева, она написала блестящий концерт для басовой флейты и оркестра – «Крошка Цахес». Хрущева – высокообразованный музыкант, великолепный знаток классики и современной музыки, авангарда и новых приемов инструментального письма.

А в начале концерта была исполнена моя последняя 32-я симфония, наиболее авангардная из моих произведений.