Музыкальный критик Артемий Троицкий

– В стране идет активный законотворческий процесс, то и дело появляются новые проекты: закона о запрете употребления иностранных слов, матерной лексики, проект основ государственной культурной политики. Вы знакомы с ними?

– О проекте основ государственной культурной политики я слышал. И слухи, как всегда бывает в таких случаях, – самое устрашающее. Ко всем этим слоганам вроде «Россия – не Европа» и так далее я отношусь более чем спокойно, поскольку большую часть своей жизни я прожил в СССР, где все это видел. В той стране ко всем этим идеологическим императивам относились иронично и цинично. Думаю, что в России отношение будет такое же: громкие декларации будут обходиться и высмеиваться.

– Но закон о запрете употребления иностранных слов вы поддерживаете.

– Все решили, что я глумлюсь, поддерживая этот проект. Но меня действительно раздражает обилие крайне неказистых, очень дурно звучащих по-русски «мерчандайзингов» и «краудфандингов». Было бы прекрасно, если бы эти слова были заменены на что-то более естественно и гладко звучащее по-русски. В этом смысле на теоретическом уровне я такого рода проекты поддерживаю, но дьявол, как известно, кроется в деталях. Я боюсь, что на практике все упрется в некомпетентность и взяточничество.

– А что с обсценной лексикой?

– Это тоже непростая история. Мне не нравится, когда матерные песни звучат со сцены. По-видимому, с этим надо что-то делать, но делать умно, а не по лекалам «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина: «Тащить и не пущать». Очевидно, что мат – важная часть русского языка, русского быта и психики. Должна быть какая-то сертификация пластинок, концертов, театральных постановок, но заниматься этим должны, повторюсь, компетентные люди. Мне кажется, что все идиотские законы у нас принимаются неспроста: законотворческое пространство засоряется ими, чтобы люди реагировали. А тем временем Госдума и аппарат президента будут потихоньку принимать законы более жесткие и серьезные, тот же закон об авторских правах, фактически подрубающий свободу слова в Интернете.

– Сказывается ли на вашей работе на поприще музыкальной критики сужение свободного информационного пространства?

– На моей работе – практически нет, зато сказывается на моих коллегах. Я же не политический журналист, все мои высказывания на эту тему – хобби. Моя специализация – музыка и культурология – соприкасается с политикой в меньшей степени. Хотя нельзя не заметить, что в последние два года вся медийная среда целиком находится в состоянии страха, ужаса и панических настроений. Прекрасно себя чувствуют журналисты, входящие в провластные пулы, те же, кто привык говорить и писать, что думают, пребывают в состоянии глубокой скорби.

– Но ведь даже с некоторыми вашими музыкальными проектами были проблемы? Например, с «Опытом рока», который убрали с телеканала TVjam.

– Да, это было связано, с одной стороны, с переформатированием канала, а с другой стороны, с тематикой передачи. «Опыт рока» – это программа просветительская, причем на определенную тему. А телевидению не нужна просветительская программа о рок-музыке, которая корнями уходит за границу. Если бы я трудился на ниве православного обучения, думаю, с моими эфирами было бы все в порядке. Хотя тут тоже могли бы возникнуть проблемы: вот дьякон Андрей Кураев – типичный православный просветитель. Но он позволил себе какие-то неосторожные и не слишком лояльные высказывания и тоже впал в опалу.

– Какая-то не очень оптимистичная картина происходящего получается. Наверное, это должно пробудить протестные настроения среди музыкантов, как это случилось в 1980-е годы?

– Не совсем так. В начале 80-х, когда это закипало, все было черно-белым. Стимулами Виктора Цоя, Михаила Борзыкина, Ильи Кормильцева и многих других к написанию протестных гимнов была не только общественно-политическая ситуация, но и конкретное положение рок-музыки: она была запрещена и гонима. В песне Борзыкина «Три-четыре гада» есть строчка: «Я точно знаю, что они ненавидят рок» – это о чиновниках, кгбистах, членах ЦК. Сегодня это не так. Какие-то концерты отменяются, но сказать, что эта музыка в положении гонимом – было бы сильным преувеличением. Концерты играются, пластинки выходят, Интернет раздувается от музыки и протестной, и нигилистической.

– Одним словом, есть какое-то музыкальное протестное движение?

– Есть, даже очень широкое, но абсолютно неоформленное. В нем участвуют самые разные артисты. С одной стороны – это наши славные ветераны, бронзовая братия: радикал Борзыкин, Вася Шумов, тот же Андрей Макаревич с альбомом «Хроника текущих событий», группа Крематорий, Юрий Шевчук, Борис Гребенщиков. С другой – это музыкальная молодежь. В первых рядах можно было бы назвать Pussy Riot, но это не совсем музыкальная группа. Это и многие другие ребята, например, рэпер Noize MC, которого я очень люблю, или Вася Обломов, группа Louna, исполняющая модный металл, у многих провинциальных групп я слышал такого рода песни.

– Видимо, рок-музыке в этом движении уже не занять лидирующего положения?

– Надо понимать, что золотая эра этой музыки позади. В России она гремела в 80-х, и эти героические времена не повторятся. Рок как жанр существует, молодые люди продолжают покупать себе электрогитары и собирать группы, среди которых очень много талантливых. Недавно мы вручали премию «Степной волк», я прослушал много записей и был очень доволен. Лауреатом нашей премии стала группа «Окуджав» ярко выраженного лирического свойства. И я не считаю, что ей, например, непременно надо вливаться в протестное движение. Более того, мне кажется, нет ничего более жалкого, чем надуманные протестные интонации.

– Получается, что рок-музыканты либо участвуют в протестном движении, либо обходят его стороной по дороге лирической музыки. А есть ли третья категория – которые стоят на стороне власти?

– Безусловно, среди рокеров, причем и ветеранов (я знаю как минимум двух) есть те, которые проявляют себя ярыми лоялистами. Я имею в виду Константина Кинчева и Александра Ф. Скляра. Но главные в провластном музыкальном пуле – это попсовые певцы. Они абсолютно лояльны, более того, есть такие, кто бежит впереди паровоза и кричит: «Слава президенту!». Большинство же просто помалкивает. К этому же пулу относится и творческая элита: кинорежиссеры, театральные деятели и работники телевидения. Если они ни в чем предосудительном замечены не были, это не означает, что они разделяют политику партии и правительства. Думаю, что многие из них в ужасе от того, что происходит в стране. Они видят, как нас отсекают от Запада – а это очень комфортная сторона их жизни, там учатся их дети, там они строят дома и покупают квартиры. Они жалуются на это в частных разговорах, но публично молчат, потому что боятся впасть в немилость, лишиться эфиров и субсидий. Певцы боятся лишиться корпоративов. Ведь корпоратив – сертификат твоей лояльности, поскольку туда всегда приглашают начальство. На эту публику мне просто горько смотреть. Это невеселое зрелище: люди, которые ради материальных привилегий растоптали чувство собственного достоинства.

– А что можно сказать про Андрея Макаревича?

– Да, Макаревич – удобная мишень для нападок, поскольку его творческая жизнь долгая и извилистая. Тем не менее, чтобы за что-то его попинать, не надо большого ума. Я считаю, что Андрей – талантливый музыкант и хороший человек, а его «дружба с властями» была завязана на то, что он искренне питал иллюзии вплоть до конца президентства Медведева. Дмитрий Анатольевич ему на самом деле очень нравился. Сейчас же самая невинная протестность может быть самоубийственна для публичной карьеры, но при этом Андрей выступает против аннексии Крыма и против войны с Украиной. У него есть твердая позиция в отношении текущих событий, хронику которых он старается писать, – за что я лично его очень уважаю.