Режиссер Иван И. Твердовский

– Название вашего фильма побуждает к обобщениям. Можно подумать, что в коррекции нуждаются не один, а все классы нашего общества…

– Так широко мы не замахивались, но я не против такого вывода.

– В документальном кино снимается много картин про инвалидов. Не страшно было браться за столь исхоженную тему?

– Потому-то я взялся за игровой фильм.

– На кого вы ориентировались?

– На «Чучело» Быкова и «Идиотов» фон Триера. Очень разные, в чем-то противоположные фильмы, но в обоих есть нечто очень важное. Манера существования героев больше триеровская, когда все делается импровизационно и нет диалогов. А история ближе к Быкову – и у нас, и у него травят девочку.

– Я вспомнил еще «А если это любовь?» Райзмана, где влюбленную парочку затравили педагоги с родителями, и «Класс» Ильмара Раага, в котором два сексуально униженных подростка перестреляли своих соучеников.

– Не могу сказать, что эстонский фильм мне понравился. Больше впечатлил «Класс» Лорана Конте. Это даже мешало, потому что я попал под его влияние, а надо было двигаться в свою сторону.

– Импровизационность означает, что вы работали с исполнителями без сценария?

– Изначально мы со сценаристом написали диалоги. Очень приблизительные, только намечающие направление разговора. Я не хотел давать актерам готовый текст для заучивания, это бы убило картину. Они должны были искать свои слова, запомнить то, что происходит в этой сцене и от этого отталкиваться.

– Мне как человеку, работавшему в школе, показалось, что вы знаете учеников лучше, чем учителей, и точнее их изображаете. Просто потому, что имеете опыт ученика и не имеете учительского опыта.

– Ну да, это же мое представление об учителях, которые работают в этой школе. Но я не хотел рисовать их одной краской – они же по-разному относятся к ребятам.

– Я не об этом. Возьмем эпизод, в котором учительница объясняет десятиклассникам, как надевать презерватив, используя в качестве модели банан. Смешно, но это же анекдот.

– Я и хотел, чтобы было просто смешно. Конечно, все, что она делает, нелепо, но это потому, что ее из-за случившегося ЧП принудили провести это занятие, и она впервые в жизни рассказывает о сексе.

– Не верится. Тем более, что в фильме нет предыстории этого эпизода.

– Я решил, что она загромоздит фильм и уведет от главной линии ко второстепенной.

– Главная линия у вас тоже с разрывами. Герой полфильма ухаживает за героиней, а в конце вдруг отворачивается от нее. Поворот тот же, что и в «Чучеле», но там он четко мотивирован, а у вас – нет. Что с ним случилось?

– Медкомиссия признала его здоровым, его перевели в нормальный класс, и ему уже не нужна девушка в инвалидной коляске.

– Почему же вы не показали этот перелом?

– Мы же занимаем позицию девушки и ведем повествование от нее. А она о его мотивах ничего не знает. Просто видит, что он ее бросил.

– Но в фильме есть сцены, при которых героиня не присутствовала.

– Тем не менее, главное для нас – она. А эпизоды, в которых он меняет свое отношение к ней, были сняты, но мы не стали их включать.

– Еще один вопрос. Из-за того, что девочку застукали с мальчиком во время невинной эротической игры, поднялся дикий шум, а когда ее почти изнасиловали – ни звука. Почему?

– Родители часто вообще не замечают, что происходит с их детьми. А школа вообще не обращает внимания на то, что делается вне ее стен, так как она за это не отвечает.

– Согласен, но мне хотелось бы знать, как брошенная у железной дороги и растерзанная и полупарализованная девчонка добралась до дома и как на ее вид отреагировала мать.

– Чтобы зритель задумался, не обязательно и просто не нужно показывать ему все. И даже в грубых стыках нет ничего страшного.

– Стыки бывают разные. При одних рождается знание, в других – недоумение.

– Мне кажется, что в фильме проявлен характер героини, а он многое объясняет. Она из тех девушек, которых вываляют в грязи, оскорбят и унизят, а они встанут и без жалоб пойдут дальше. Она вообще способна делать то, на что не способны другие.

– А если вы сами, глядя фильм, не можете протянуть смысловую связь между двумя эпизодами, разделенными пробелом?

– Тогда у меня, как и у вас, возникают вопросы к автору. Но я не вижу тут проблемы. Кино – живой материал, а не совершенный механизм. Мне нравится небрежность в изображении, в стилистике, в драматургическом построении, когда все перемешано и странно развиваются образы. Мне кажется, что это нормально.

– Документалисты стали часто заходить на территорию игрового кино, а иногда и поселяться на ней, как Алексей Учитель или Сергей Дворцевой. Каковы ваши намерения?

– Мне интересно и то, и другое, и я не хочу ни от чего отказываться. Сейчас снимаю два чисто документальных фильма, из которых один уже почти закончен, и ставлю спектакль в Гоголь-центре. Пишу игровой сценарий, продюсером фильма снова будет Наталья Мокрицкая.

– У вас уже есть «свои» актеры?

– Моя любимая актриса – Наталья Павленкова, которая сыграла маму героини в «Классе коррекции», а до этого исполнила роль в «Снеге». Очень люблю ребят из Гоголь-центра, это единственное место в России, где можно найти классных молодых актеров, способных работать 25 часов в сутки. Кирилл Серебренников передал им представление о том, что сегодняшний актер – это человек-космос.

– Вы ведь уже успели столкнуться с неприятием ваших работ?

– У меня бывали периоды, когда я не принимал сам себя. Думал, что ничего не могу, ничего не умею, ничего не знаю, и начинал что-то делать, чтобы изменить ситуацию. Когда я делал дипломную картину, «Снег», мы были уверены, что получится фестивальный хит, с которым мы везде побываем, а она вообще никому не понравилась. Все сказали, что это не документальное кино, а игровая провокация. Это был удар, но хорошо, что я пережил его в самом начале и понял, как надо принимать отношение к тому, что ты делаешь – отстраняться. «Класс коррекции» был закончен в феврале, и для меня этот период уже закрыт. Важно понимать, что надо идти дальше, независимо от того, что об этом будут говорить. Недавно делали читку в театре, многим не понравилось, а нам казалось, что это классный материал. Всем не угодишь, это нормально. Может, сниму очень плохое кино – ничего страшного. Не стоит ориентироваться на внешние вещи. Идти надо от того, что хочется делать. Притом, что сейчас сложно найти продюсера, так как то, чего хочется тебе, неинтересно ему, и наоборот. Надо искать точки соприкосновения, чтобы можно было работать с драйвом.

– Вы ощущаете себя частью поколения?

– У меня есть друзья, которые хотят снимать кино, и друзья, которые снимают кино. Это люди, которые находятся в поиске. Наверное, это и есть мое поколение…