Богатые не плачут

«Слуга/служанка в хозяйском доме» – мотив с почтенной художественной историей. Но если слуг, как правило, использовали в комедиях, где они частенько обводили господ вокруг пальца, то служанок – в мелодрамах, где они подвергались секс-эксплуатации со стороны хозяев, выступая в сугубо страдательном залоге. История бедной девушки, нанятой в богатую семью, соблазненной и покинутой, однажды даже послужила завязкой классического романа «Воскресение» Льва Толстого, в котором совратитель, спустя сколько-то лет встретив соблазненную, ставшую проституткой, раскаялся и вознамерился на ней жениться. Уже здесь угадывается возможность более радикального поворота: что, если бы жертва, встретив обидчика, вздумала с ним рассчитаться за погубленную жизнь?

Пассивный залог сменился активным в ХХ веке – вероятно, не без влияния революций и других «восстаний масс», показавших художникам, что отношения между слугой и господином обоюдоостры, а эксплуатируемый в определенных обстоятельствах становится несравненно более жестоким, чем эксплуататор. Таковы, например, «Слуга» Джозефа Лоузии и Гарольда Пинтера (1963 год), где лакей постепенно начинает помыкать барином, «Требуется няня» Ларисы Садиловой (2005 год) и первая «Служанка» Ким Ки Ена – все это картины из ряда «перевертышей».

Новая «Служанка» обозначает обратный поворот: в положение, формально близкое к исходному, но по сути отличающееся от него межеумочной авторской позицией. Им Санг Су, не может ни отнестись к старому сюжету с искренностью сентиментальных авторов XIX века, ни перевести его целиком в иронический регистр, как сделал бы режиссер эпохи постмодерна, и со всей своей незаурядной режиссерской техникой застревает где-то на полпути между смешным и страшным, стебом и хоррором.

Классовая точка зрения, к которой склоняется южнокорейский режиссер, поднаторевший на социальных драмах, препятствует углублению в индивидуальные характеры и замораживает зрительское сочувствие к героям, на котором строится «буржуазное» кино. С другой стороны, Им Санг Су не может целиком встать на позицию тоталитарного северокорейского кино, где масса – все, а отдельный индивид – ничто. Поэтому в его фильме нет масс, но нет и личностей, а герои смахивают на сборные модели из типовых элементов.

Хозяин дома выглядит так, будто постановщик пытался перенести на революционную строчку Маяковского – «чисто стрижен, гладко брит – омерзительнейший вид», то есть внушить неприязнь к тому, что считается нормой в «буржуазном» обществе. Вид усугубляется столь же лощеными манерами: ритуальной дегустацией вина, музицированием на пианино и предельной вежливостью, которая, по мысли режиссера (она прямо озвучена дочкой героя), является формой презрения к нижестоящим. Вдобавок ко всему этот абстрактный буржуй (род его деятельности намеренно оставлен за кадром) вне дома показывается только в сопровождении охранника и секретаря, несущего портфель босса. Беременная жена хозяина и ее мать поданы уже с нескрываемым отрицательным нажимом – особенно мать, которую мало беспокоит супружеская измена зятя, но страшат ее воображаемые последствия.

Что до страдательной стороны, то она помимо горничной представлена пожилой экономкой, внешне исполнительной и лояльной, но в душе таящей классовую ненависть к работодателям и отвращение к своей работе.

Предпосылкой коллизии служит эпизод, в котором неудовлетворенный женой господин входит в спальню к служанке с недвусмысленными намерениями, которым она не только не препятствует, но воспринимает как честь, словно действие происходит при проклятом феодализме, когда южнокорейские женщины еще не слышали слов «эмансипация» и «феминизм». Конфликт происходит исключительно из-за тещи, которая узнает о беременности горничной и после безуспешной попытки заплатить ей круглую сумму за избавление от плода идет на преступление, из-за которого все и разгорается в буквальном смысле этого слова. А когда от совершенного остался лишь пепел, нам показывают счастливое буржуазное семейство, с которого, как подсказывает финальный кадр, все как с гуся вода.

Здесь фильм тоже «опошляет» ситуацию. В современной Южной Корее за такое дело полагается столь же серьезное наказание, как и в остальном цивилизованном мире, и явно расчетливая женщина не могла не понимать, что скрыть содеянное можно только убийством самой служанки. В противном же случае огласка повлечет осуждение или такой материальный убыток, который покажется мелочью по сравнению с ущербом от появления у зятя внебрачного ребенка.

Иными словами, для осуществления своей классовой позиции постановщик совершил такое же насилие над жизнью, как нелюбимая им героиня фильма, и этот, бесспорно, революционный акт умаляет лишь то, что он является несомненным следствием художественной слабости картины.