Posted 15 мая 2012,, 20:00

Published 15 мая 2012,, 20:00

Modified 8 марта, 05:29

Updated 8 марта, 05:29

Генеральный директор киностудии «Чеченфильм» Инал Шерипов

Генеральный директор киностудии «Чеченфильм» Инал Шерипов

15 мая 2012, 20:00
Киностудия с говорящим названием «Чеченфильм» планирует снимать свой первый фильм на основе творчества великого русского писателя Чехова. Сегодня руководство компании сталкивается со многими проблемами, в том числе и не имеющими отношения к самому процессу кинопроизводства. Обо всем этом гендиректор «Чеченфильма» Инал

– Инал, на ваш взгляд, насколько актуален Антон Павлович сегодня не только в Чечне, но и в России?

– Лично для меня как для режиссера фильма большая честь прикоснуться к творческому наследию великого классика, развить те мысли и идеи, которые были высказаны почти 150 лет назад, преломив их через себя, и озвучить в контексте сегодняшней действительности. Разве это не замечательно? В нашем случае Чехов – это метафора, и если кто-то думает, что мы делаем фильм про каких-то недотеп из позапрошлого века, то это не так. Чехов актуален всегда, а мы создаем зеркало.

– Где вы намерены снимать и как вообще складывается творческий процесс?

– «Чеченфильм» в сложном положении. Мы понимаем, что сегодня для нас единственная возможность общаться с внешним миром – это использовать потрясающие психологические портреты, которые создал Антон Павлович. При этом от нас ждут кинематограф не просто как феномен, а по Луначарскому.

– Это как?

– Еще в 19-м году Луначарский сформулировал главную государственную задачу кинематографа – пропаганда. В принципе власть использует не только кино и искусство в целом, но практически все, включая религию, святых, духовных учителей, используются все. И так было всегда, посмотрите на историю. Другое дело, что мы все хотим, чтобы власть, используя этот ресурс, служила идеалам, а не упивалась нарциссизмом.

– Говорят, что проект финансирует правительство Чеченской Республики?

– Нас поддержало Министерство культуры РФ и киноконцерн «Мосфильм», лично Карен Георгиевич Шахназаров, за что я ему безмерно благодарен. Согласно бюджету фильма часть денег на производство должно было выделить правительство ЧР, об этом руководство республики просил глава Минкульта РФ Авдеев, указывая на уникальность проекта. Но правительство республики ответило отказом, и мы были вынуждены искать соинвестора. Соинвестор быстро нашелся в Люксембурге, который также считает наш проект интересным. Поэтому, согласно договоренностям, часть работ мы должны сделать в Европе совместно с люксембургскими и бельгийскими коллегами.

– Получается, что уникальный проект, который делает чеченская киностудия, поддерживают везде, кроме вашей республики. Какими ценностями руководствуются местные чиновники, когда принимают такие решения? В таком случае что является ценностью для чеченцев?

– Здесь очень важно отделять одно от другого. В смысле слуг народных от самого народа. У слуг – свое измерение, у народа – свое. С вашего разрешения, для большей объективности и во избежание банальной интерпретации нашей беседы иногда буду использовать более сложную терминологию. В традиционном чеченском обществе всегда существовала единица измерения, и этой единицей измерения была человеческая жизнь, человеческая добродетель, справедливость, мужество, умеренность. Этому воздвиг монументальный памятник Пушкин в его гениальном «Тазите». Даже Сталин не смог лишить этого чеченцев. Да, он уничтожал физически, но духовно народ сохранял свои внутренние качества и оставался монолитом. И если мы проведем параллели с театром и с драматургией, то чеченское общество можно было бы сравнить с театром Сартра и Камю. Человек предстает целостной личностью, которая берет на себя ответственность перед вызовом судьбы, предстает мерой всех вещей, и в основе всего лежит человеческая жизнь. Вся человеческая сущность, от зарождающейся мысли до конечного действия, была беспредельно преданна человеческому достоинству и фактически стала неотъемлемой ее частью. В обществе слуг народных ситуация другая и скорее напоминает драматургический мир Ионеско. В «Лысой певице» персонажи Ионеско обмениваются бессодержательными языковыми шаблонами, утратив свое первоначальное значение, превращаясь в театр абсурда. Господин Смит говорит, что неделя состоит из трех дней – вторника, четверга и вторника. а Когда часы бьют семнадцать раз, госпожа Смит восклицает: «Ну вот, девять часов». Неумение излагать, неумение мыслить, невозможность чувствовать, превращает людей в механизмы и вызывает чувство экзистенциального кризиса. Трагедия заключается в том, что абсурду ничего не противостоит. Главное искусство общества слуг – искусство версификации.

– А как у вас с версификацией?

– Я не Маяковский, не могу наступить себе на горло. А вообще, эта тема весьма интересна и стара как мир. Мой старший товарищ и наставник Владимир Наумович Наумов рассказал мне, как он вместе с Александром Аловым выполнял поручение Сталина. Дело в том, что их учитель, режиссер Игорь Андреевич Савченко, сделал фильм «Тарас Шевченко» и умер. Тогдашний министр кинематографии Большаков сдавал картину лично Сталину. У Сталина были замечания по фильму, всего двенадцать, которые он велел передать режиссеру. А режиссер, как я уже сказал, умер, причем в возрасте сорока четырех лет. Большаков побоялся сообщить о смерти Савченко и сказал, что обязательно ему передаст. А потом в панике позвал Пырьева и Ромма, чтобы они выполнили поручение Сталина. Те прекрасно понимали, что такое поручение очень опасно, и уговорили Большакова, чтобы фильм закончили ученики Савченко – Алов и Наумов. Версия была убедительная, учитель жив, пока его дело продолжают ученики. Алов и Наумов успешно справились со своей задачей, и фильм был сдан. Рассказывая эту историю, Владимир Наумович мне говорит: «Инал, ты даже не можешь себе представить, какое жуткое время было. Вся страна пела:

«Спит Москва. В ночной столице
В этот поздний звездный час
Только Сталину не спится –
Сталин думает о нас!»

А я слушал и думал: «Почему я так легко могу себе представить это жуткое время, как будто только что прилетел оттуда?»

– Так что же делать? Кому кричать, чтобы хоть что-то изменить?

– К сожалению, никогда и никто не докричится туда, где должен тихо шептать голос совести. Пушкин писал: «Совесть – когтистый зверь, скребущий сердце», – хотя у некоторых совесть – мягкая пушистая игрушка, прекрасно владеющая искусством той самой версификации и с хорошими лирическим сопрано. А если серьезно, Ганди говорил: «Если ты хочешь перемену в будущем – стань этой переменой в настоящем». Начинать перемены необходимо с себя. Убить дракона в себе. Ощущение свободы, ощущение целостности – это внутренние установки, которые вы не можете купить в магазине. Если это не привито на генетическом уровне, вам нужно над этим работать, и это тяжелый труд. Нелегко отказаться от привычек, которые выработаны годами, нелегко отказаться от потребительского мировоззрения. И самое главное: «Кто может научить другому?» Как в Новом Завете: «Ибо будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух и обратятся к басням». Вы знаете, в двадцать лет главное для меня было заниматься кинематографом, сейчас мне сорок, и для меня главное – остаться человеком.

– Если я не ошибаюсь, до Чехова вы хотели делать Шекспира?

– Да, хотел и очень хочу делать Шекспира. Драматургия Шекспира удивительным образом перерождается и дает новый импульс на кавказской земле. Давайте возьмем любое произведение, да того же «Гамлета», и переместим его в Чечню. Как сразу напрашиваются различные аллюзии, аналогии! Но уверяю вас, что все эти параллели намного сложнее, чем кажутся на первый взгляд.

– Интересные параллели! Тень отца Гамлета?

– Это внешнее сходство, которое и делает видимой кажущуюся общность двух персонажей. Но главное фундаментальное различие – внутреннее, и их два. Первое – Гамлет абсолютно целостная личность, и у него нет двойных стандартов, у него нет фальши, он искренен во всем. Второе – главным драматургическим движением Гамлета является его падение. Ведь для того, чтобы отомстить, он должен опуститься на уровень банальной мести. Это противоречие мстить и духовно пасть или не мстить и встать выше этого, но предать зов крови и есть драматургическая завязка. Понимаете, вместе со сменой элит в стране, в том числе и на периферии, произошла смена ценностей. Еще Ортега-и-Гассет в своем «Восстании масс» писал: «Особенность нашего времени в том, что заурядные души, не обманываясь насчет собственной заурядности, безбоязненно утверждают свое право на нее и навязывают ее всем и всюду». А мы ждем от них «служения идеалам…»

"