Сергей Плотов: "Хорошо не там, где нас нет, а где нет чужих"

Сергей Алиханов

Сергей Плотов родился в Омске 1961 году. Окончил Омское музыкальное училище по специальности «Актер драматического театра». В Хабаровске, по распределению, был актером «Театра Юного Зрителя», потом в Челябинске в «Театре Кукол» проработал 19 лет. Пел с эстрады куплеты собственного сочинения, был конферансье. Писал сценки для выступлений Геннадия Хазанова, которые затем вышли книгой «Каша из топора» в издательстве «АСТ».

В 2003 году переехал в столицу, чтобы писать куплеты для программ радио «Эхо Москвы» - «Бесплатный сыр» и «Плавленый сырок», где проработал три года.

Автор сценария спектакля «Нам все еще смешно» Московского академического театра сатиры, и пьес Государственного академического театра имени Евгения Вахтангова. Шеф-редактор телесериалов «Моя прекрасная няня» (5-й сезон) и «Кто в доме хозяин?». Сценарист комедий и сериалов режиссёров Э. Рязанова, А. Суриковой, А. Барщевского, Э. Радзюкевича. Автор двух опер, пяти пьес, более десяти мюзиклов композиторов А. Журбина, А. Семёнова, Р. Паулса, В. Матецкого.

Стихи опубликованы в коллективном сборнике «Ранний рассвет» под редакцией Евгения Евтушенко, в журналах «Знамя», «Арион». Автор стихотворного сборника «Дефиле». В Интернете более миллиона видеороликов с авторским чтением стихов Сергее Плотовым.

В стихах Сергея Плотова ожидаемое сочетание совершенно привычных, близких, знакомых даже ни до боли, а уже до абсолютной незамечаемости реалий и понятий выливаются в ранящие душу строки:

«И неброского счастья

Нам судьба обещала излишек

Там, на детских площадках

Из покрашенных автопокрышек...»

Поэт передает нам свои ощущения в масштабе один к одному. Чувства бывшего совка и нынешнего погрустневшего обывателя, находящегося внутри антиутопии, возникшей, как проросшая трава, на обломках соцреализма, заполняют пустоту взгляда, отвернувшегося на минутку- другую от телеэкрана...

Едва я встретился с Сергеем Плотовым на Чистых Прудах, как у меня тут же возникло ощущение, что мы с ним знакомы и дружны тысячу лет. Тем более, что он очень сильно похож на друга моей молодости, композитора Бориса Емельянова.

Навык отзывчивости, ощущение зала, профессиональное умение вызвать сопереживание зрителя, передалось поэту от его долгой и успешной актерской работы. Но тут еще более удивительный дар - невольно сопереживаешь тексту, или - чаще всего - звучащим с экранов стихам в авторском прочтении Сергея Плотова.

Поэт абсолютно в курсе всего, что происходит - он держит руку на пульсе каждого дня, всех его событий - что, очевидно, осталось у него от работы на радио. Плотов не даст в обиду ни только себя и свой дар, но защитит и своего читателя. Только открой душу стихам Плотова, и на нее уже ни тень на плетень не навести, ни, тем более, лапшу на уши не повесить.

Поэтическая востребованность еще со времен пушкинской ссылки в Молдавию никому и никогда не прощалась. Даже положенную поэту офицерскую зарплату генерал Иван Инзов, под надзор которого Пушкин и был сослан, выпрашивал, ходатайствуя перед Санкт-Петербургским начальством. Лермонтов все свои великие стихи написал в перерывах между боями с горцами. Осип, хочешь жить и дышать - держись подальше от поэзии. Марине Цветаевой, по приезде из Парижа, товарищ Фадеев рекомендовал заняться переводами с грузинского ...

О творчестве поэта говорит Игорь Иртеньев: «Отличительная черта поэзии Сергея Плотова - интертекстуальность. Хотя игра с цитатами стала почти общим местом, легкость и щегольство, с которыми делает это Плотов вызывает зависть... искусством стилизации, автор владеет в совершенстве. Три года, изо дня в день, как подневольный, он в эфире «Эха Москвы» в рифму откликался на любое историческое событие, в тот день произошедшее».

Успех в Сети поразительным образом способствует прямой поэтической востребованности Сергея Плотова - он единственный поэт, которого приглашают, и зовут, и слушают русские эмигранты на его поэтических вечерах по всему миру.

Журналист и критик Татьяна Строганова пишет: «Драматург и сценарист Сергей Плотов имеет на своём счету множество работ в театре и на телевидении. Его шутки вы сотни раз слышали в многочисленных сериалах и сценической версии шоу «Шесть кадров». Его стихи, написанные на злобу дня, собирают сотни, а порой и тысячи лайков. Некоторые из них, особенно острые, уже пошли в народ»

С радостью пообщавшись с Сергеем Плотовым, я только на другой день вспомнил и сообразил, что мы с ним соавторы!

Автор сценария последней комедии Эльдара Рязанова «Карнавальная ночь -2», Сергей Плотов, сам прекраснейший бард, пригласил меня написать стихи «Пусть 50 промчалось лет, а пять минут – идут» - на которые исполнила песню в этом фильме Алена Бабенко.

Спасибо, дорогой Сергей Юрьевич!

И вот стихи:

МАРШ ЛЕММИНГОВ

Назови кота Гондурас и его чеши.

Хорошо не там, где нас нет, а где нет чужих.

И крепость не там, где дом, а там, где вискарь -

Это вся премудрость, что следует знать, пескарь…

Лемминги, стройся!..

Поломай все спички – волшебной меж ними нет.

Если нечем гордиться - гордись количеством лет,

Торсом тирана, острожной силой страны.

Или задёрни шторы и скройся в сны…

Лемминги, шагом марш!..

Изучай не сольфеджио, а как собирать АК –

Это знанье тебе пригодится наверняка.

Боевые песни свистеть обучи чижа,

Чутко спи и ладонь никогда не снимай с ножа.

Лемминги, шире шаг!..

Ты не то чтоб свободен – просто длиннее цепь.

Грудь четвёртого – это сразу маяк и цель.

А рассказ о тебе уложится в пол-листа:

Синица в руке, тополя в пуху, голова в кустах.

Лемминги, бегом марш!..

То ли стрелами небо штрихует с утра ор

Вопросы?..

Вопросов нет.

Первая сотня – вперёд!..

Вторая сотня, вперёд!..

Третья сотня, вперёд…

Вперёд…

Вперёд…

Вперёд…

***

День начинается с мысли: надо бы съездить в город...

Воробьи в пыли щебечут на птичьем идиш.

День проходит мимо.

Ты никуда не едешь.

Ты лежишь в гамаке — не чёсан, не брит, не молод.

Ты лежишь в саду, в обществе падших яблок.

С падшими много проще, чем со святыми.

Жил бы раньше — писал бы мудрое на латыни.

Жил бы проще — строчил стишки пятистопным ямбом.

Ты не едешь в город. Не ищешь беседы с другом.

Не гуляешь по ярмарке. Не покупаешь хлама.

Не бросаешь мелочь нищему возле храма.

Не вдыхаешь трепетно запах ночного луга.

Ты живёшь по памяти, с тихим пейзажем слившись,

Ты лежишь в гамаке, кружевною укрывшись тенью —

Так старик машет вялой любовной строчкой прохожей стерве,

Так петух продолжает движенье, башки лишившись.

***

Пел мимо нот, но бежал вприпрыжку

На каждую карусель.

Смотрелся в пряжку. Влезал на вышку.

…Теперь твой размер XL.

Теряют яркость слова и лица.

Погашен судьбы кредит.

…Гуляешь с мамой, как будто с птицей –

Того гляди улетит.

ИЗБИТЫЕ ИСТИНЫ

Пиво – под пеною…

Лучшие – первыми…

Младший – за водкою…

Таня рыдает…

Волга впадает…

Лето короткое.

Помощь – талантам…

Небо – атлантам…

Ленин - с бородкою…

Мама - при раме…

Паперть - при храме…

Лето короткое.

Годы - кукушке…

Няня - при кружке…

Чацкий – с каретой…

Лето короткое, словно кольчужка…

Куцее лето.

***

Приходит время о погоде говорить,

Шуршать листвою и задумчиво курить,

Поскольку – осень…

Есть другие времена,

Но не найти поры банальней, чем она.

Она банальна, как в открыточках трельяж,

Как увядающей красотки макияж,

Как философские открытья пацана,

Как мемуары отставного полкана…

Впиши и ты хоть пару строчек ей в альбом,

Уняв немного летний гонор и апломб.

Уходит день за горизонт, за гаражи.

Закат такой – хоть подорожник приложи.

***

…Зима и двор… Из шланга хлещет кипяток -

Там дядя Юра заливает нам каток.

Там марка в кляссере лежит «Монгол Шудан» -

На ней (не помню) то ли як, то ли баран.

Льдом на «канадках» покрываются шнурки.

Друзья пока что не отбросили коньки.

Горбушка с маслом, сверху – сахарный песок.

Пятиэтажный дом солиден и высок.

Ковбои едут по дороге по ночной

Под вечный бой лихой «восьмёрочки» блатной.

Придёт пора – её никак не избежать –

«Братушка» бойко с «бормотушка» рифмовать.

Пора немарких (значит – правильных) вещей

И огуречного лосьона от прыщей.

И где-то в Рим ведут пути, а здесь – в кювет.

Ты скажешь «Азия-с…». И я кивну в ответ.

Перетряхни весь этот хлам. Перебери.

Что сможешь – вспомни. Остальное переври.

Хоккей. Гагарин. Пролетарии всех стран…

Монгол Шудан, мой друг…

Воистину Шудан…

***

Он и она. Женщина и мужчина.

Осень. И в парке крутит листва фуэтэ.

Он заказывает «американо». Она – капучино,

Но в последний момент меняет заказ на «латтэ».

Официантка ненавязчиво поправляет: «лАттэ»,

Так как закончила не пригодившейся ей «ин-яз»,

Получает улыбку с пожеланием «Да пошла ты…»

И с лёгким поклоном идёт выполнять заказ.

Это любое кафе на любом вокзале -

Транзитной жизни гармонично-транзитный кров.

Они молчат. Потому что неважное всё сказали,

А важное больше не требует лишних слов.

У неё гипотония. Без кофе верхнее – где-то возле ста.

У него – повышенное. И сын живёт в Туапсе.

Он и она – граждане предпокойного возраста.

Такие же точно, как мы. Такие, как все.

ИСХОД

Брести, не поднимая глаз, не отпуская фраз.

Как в прошлый раз. Как в этот раз. Как в следующий раз.

Поскольку век всегда свиреп и плеть в его руке.

И песню старую свирель играет вдалеке.

«Раскалённые камни… Пески густые…

Шепоток мудрецов затих…

Никогда не выйти рабам из пустыни,

Ибо пустныня – в них…»

Работа – дом… Работа – дом… И вновь – работа дом.

Потом закончится твой путь, но это уж - потом.

Потом - и молоко, и мёд. Сейчас - беда и страх.

Так слушай, что свирель поёт, фальшивя на верхах.

«Миражи не радуют, опостылев.

Дрожит песчаная взвесь.

Никогда не выйти рабам из пустыни.

Они пустыня и есть…»

Меняй декабрь на апрель.

И муть меняй на жуть…

Пустыня. Долгий путь. Свирель.

Свирель.

Пустыня.

Путь.

***

Ноябрь. Месяц-рентген. Деревьев костяк.

Обычно его проводят, как вечер в скучных гостях –

Смотрят на книги, тарелки, ровняют салфетки края,

Торопят мысленно стрелки, ибо кажется, что стоят.

Скоро Новый год. Копилка почти полна.

Ещё пара строк едва ль удивит Парнас.

Философски утюжит город

азиатский дворник с метлой.

Когда б не тема погоды,

все молчали бы, как в метро.

До зимы – всего-ничего. Дотяни до весны.

В ноябре за закаты отвечает небесный мясник.

Ты сидишь сычом и глядишь врачом на деревьев костяк.

«Как-то так…» - бормоча себе - «В целом - как-то так…»

***

Иглою мороза пейзаж процарапан

На белой доске.

И сосен торчат пергидрольные лапы

В соседнем леске.

А лес этот гулок, как будто казарма,

Барак – накрайняк…

На этой картинке цветным оказался

Один товарняк.

Похоже, что до неопрятного марта

Он врос в этот лёд.

Шесть ржавых вагонов - слепая команда,

Что Брейгеля ждёт.

И на автобазах и овощебазах

Тепла ни на грош.

И так беспросветность их разнообразна,

Что только вздохнёшь.

И кошка не греет, и мышка вздыхает,

Под полом скребя.

И жаль ямщика, что в степи замерзает,

Почти как себя.

СТАРЫЕ ИГРЫ

«…И бешено встречают Рождество…»

(А. Вертинский)

Сквозь привычный свист синичий

Старый двор меня позвал

Тонким голосом девичьим:

«Вы поедете на бал?»

Я набегался по свету,

Наломал не мало дров.

Нет, на бал я не поеду –

Как-то мне не до балов.

Не спеша, по январю я

Тихой сапою шуршу.

«Да» и «нет» не говорю я,

Чёрный с белым не ношу.

Но смеюсь и улыбаюсь

Заразительно вполне.

Зря ты, барыня, признаюсь,

Сто рублей прислала мне.

В этой бешеной неделе

Прежних праздничных химер

Сто рублей – давно не деньги,

Старый хрен – не кавалер.

Кончен бал. Допето танго.

Тает искоркой вдали

То ли грустный жёлтый ангел,

То ли китайчонок Ли.

***

Нам предъявлен февраль для того, чтоб мело и мело,

Чтоб свеча на столе и скрещённые тени над нами.

И, воспитанный книжною стаей пацан пожилой,

Ждёт, когда Пастернак разбодяжит чернила слезами.

Эти строки легли в лексикон, словно пакля в пазы.

С детства их прививали, совместно со свинкой и корью.

Что за май-чародей, если нету в начале грозы?

Что за август без Анны Андревны с бедою и скорбью?

Рыбий жир фонарей мы ещё по традиции пьём,

Но фонарь без аптеки уже привлечёт нас едва ли.

Как нам быть, если станет понятно, куда мы плывём?

Что читать, если список чужих кораблей до конца дочитали?

***

С тем она разделит сон, с тем - бессонницу.

Для кого-то это грех, ей – безделица.

С молодых годков жила наособицу.

Просто принца не ждала красна девица.

Просто знала, что она не красавица.

В лучшем случае - «сойдёт… не уродина».

С кем крутила – это вас не касается.

Спрятал в парке городском куст смородинный.

Да продавленный топчан в комуналочке.

Голубиный чердачок на Чичерина…

Скачет дочка во дворе на скакалочке.

И нечаянная жизнь, и ничейная.

Три денёчка выходных. Вроде солнечно.

Заполняй мечтами их да уборкою.

С кем она разделит сон, с кем бессонницу –

День покажет, ну а ночь скроет шторкою.

ВСПОМИНАЯ 60-е

Сипящий баритон Петрова

Доносит память сквозь года:

«Жена найдёт себе другого,

А мать сыночка никогда…»

Петров играл на мандолине,

Крича печальные слова,

И очень нравился Марине

Из «Овощного №2».

Марина в нитяных перчатках

Мешок с картошкой волокла

И оттого была печальна,

Что быть с Петровым не могла,

Поскольку замужем за Колькой

Была Махониным, увы,

Который срок мотал на стройках

Промёрзшей до нутра Тувы.

И, коль нашла б себе другого –

Её бы Колька порешил…

А сиплый баритон Петрова

Над корнеплодами кружил.

И песню слушала Марина,

Прикрыв печальные глаза.

И, как бродяга с Сахалина,

Бежала по щеке слеза.

***

Сбитый лётчик сидит над кофе со взбитыми сливками.

Он помнит многих и многое, но – обрывками.

Его напиток ему не к лицу – он, скорее, женский.

Плевать. Сбитый лётчик любит кофе по-венски,

Что довольно странно, потому что он сам - смоленский.

Над ним, словно дым, витает словечко «итог».

Он вздыхает и делает первый мелкий глоток.

На губах остаётся полоска сливок. Забавный след.

Словно усы Деда Мороза, которого нет.

Он узнал об этом в восемь неполных лет.

Сбитых лётчиков в этом кафе не меньше, чем треть.

У нас таких принято и даже приятно жалеть,

Ибо наши дни начинает пока не испуг.

А у сбитого лётчика шрамы на венах рук.

У него не сложилась жизнь. Он - хороший друг.

Сбитый лётчик, встряхнись, соберись! Ты ещё не стар.

Вспомни Па-де-Кале, или – как его – Мадагаскар

И поведай про них вон той, с колечком в ноздре,

Про Мадагаскар, или – как его – Па-де-Кале,

А потом осуждай себя в пустой конуре.

Было-сплыло… Уймись, очнись, привыкай к земле.

Фотографии, письма, мечты… Где-то там, в столе.

Заперт ящик стола и уже не найти ключа.

…Сбитый лётчик встаёт, пылинку смахнув с плеча.

Эти деньги – последние. Но он оставит на чай.

***

…И бродил я по улицам, сон превращающим в быль.

На ботинки ложилась знакомая липкая пыль.

Вместе с ней возвращалось и то, что, казалось, забыл

Гость незваный, непрошенный…

Здесь когда-то гремели районных масштабов бои.

А теперь почему-то заполнило море любви

Те места, где упорно хранило пустоты свои

Полусветлое прошлое…

Полусветлое… Полусухое… Полушка в руке…

Вот и ты – молодой – в рукодельном стоишь в свитерке.

Рыбаки что-то ловят в отравленной напрочь реке,

В серый камень оправленной…

Ты стоишь и не знаешь: что делать, кем быть, куда бечь…

А судьба, между тем, норовит между пальцев утечь

И в песок просочиться, и там уже рядом залечь

С винной пробкой оплавленной…

Накатило. Напомнило. Тронуло. Словно птенца

Положило туда, где чердачный уют и грязца

До озноба знакомы, согрело тебя – пришлеца -

Неожиданной нежностью.

Но в котомку сложи запоздалой заботы сухарь

И себе самому прикажи поскорее: «Ступай!»,

И налей до краёв - с перебором - прощальный стопарь,

И смешай с неизбежностью.

***

Мы от рифмы изящной балдели, чирикнув едва.

Приходили в щенячий восторг от сравненья удачного.

Но изменится время и вытряхнет наши слова,

Словно крошки табачные – прочь из кармана пиджачного.

Всё логично. Я лично – за этот порядок вещей.

И, когда вам филологи станут цитировать Гейне,

Вы корректно, но твёрдо зануд прогоните взашей,

Потому что незыблемы лишь Паркинсон и Альцгеймер.

Но пока этой парочки вечной черёд не настал

И пока твой костюмчик отнюдь не больничного кроя -

Остаётся упрямо слова рассыпать по листам,

Чтобы было потом, что вытряхивать новым героям.

***

В тот год все повлюблялись в одноклассниц

С размахом эпидемии жестокой.

А я остался в стороне, поскольку

Имел роман довольно затяжной

С одною второкурсницей с филфака,

Чьи предки были с Ближнего Востока,

А это значит - дефицита страсти

Не наблюдалось между ей и мной.

С окраины моей ходил троллейбус

К её окраине. «Четверка». До вокзала.

Потом пешком минут пятнадцать-двадцать…

Мы пили с ней домашнее вино

И целовались до прихода мамы,

Которая меня не признавала,

Считая малолетним тунеядцем,

В чём с нею согласиться не грешно.

Но до прихода мамы было время

Вина, стихов, разрывов, примирений…

Нам спичку подносил угрюмый Бродский.

Смущённый Пастернак держал свечу…

Мне этот дом сейчас найти непросто

В проулках параллельных измерений.

Конечно, если захотеть, напрячься,

То можно отыскать. Но не хочу.

Спустя года, я слышал краем уха,

Каких-то дальних разговоров эхо,

Что, кажется, переместилась в Хайфу

С детьми и мужем навсегда она…

Надеюсь, что жива и не старуха,

Что вспоминает грозной мамы охи,

Стихов наивных вычурные строки

И сладкий вкус домашнего вина.

***

На воровство, на бездорожье,

На дурь, которой не избыть -

На все в России воля божья!

А значит - так тому и быть.

Не надо вопрошать "до коле?"

Дай отдых слабому уму.

Пойми, что против божьей воли

Переть, братишка, ни к чему.

Ты, я, она - короче, все мы

Есть свыше избранный народ.

Молебны нам решат проблемы,

А не они - так крестный ход.

И в пляску пустятся калеки.

И хлеб начнет родиться сам.

А тех кто в ХХI-м веке,

По-христиански жалко нам.

***

Трудновато сделать правильный выбор когда

Настроение в обществе в сущности таково,

Что одно, услышав «пора валить»,

уточняют: куда?

А другие деловито спрашивают: кого?

***

Каждый новый денёк

Открывали мы благоговейно,

Словно мать - кошелёк,

Словно батя - бутылку портвейна.

И неброского счастья

Нам судьба обещала излишек

Там, на детских площадках

Из покрашенных автопокрышек.

На качелях качала

И дорожкой вела карусельной

И подарки вручала

Нам руками Снегурки похмельной.