Режиссер Сергей Лобан

– «Шапито-шоу», как я понимаю, снимался без господдержки?

– Да. Однако в Фонде кино сказали, что могут дать деньги на прокат фильма. Но это кредит, который придется возвращать. Возможно, мы им воспользуемся. Вообще, государственные деньги – это единственный способ снимать независимое кино в России. Фильмы с бюджетом хотя бы в миллион долларов, поскольку за меньшие деньги что-то снимать уже сложно. Государственные дотации предоставляют автору полнейшую свободу. Он ограничен только бюджетом и какими-то разумными рамками: нужно выдать фильм, который бы не выходил за какие-то неприличные грани. Но, насколько я понимаю, эта система будет меняться, поскольку государство теперь заинтересовано, чтобы фильмы, которые оно спонсирует, собирали в прокате и возвращали хотя бы часть затраченных бюджетных средств. Поэтому в первую очередь государство будет поддерживать ленты, которые имеют коммерческий потенциал. Но в связи с этим никакой перспективы для независимого кино в России не останется. Раньше, например, государство было заинтересовано в поддержке и развитии кино как такового. Чтобы в кинематографе появлялись новые фигуры, чтоб режиссеры могли снимать дебютные фильмы. От них не требовали никакой коммерческой реализации. Новая волна российских режиссеров появилась во многом стараниями Госкино и продюсеров, которые с ним сотрудничали. Теперь, видимо, наступает следующий этап – пора зарабатывать деньги для государства.

– Чтобы обеспечивать финансовую самостоятельность, вы с коллегами создали социальную сеть «На парапет». На какой стадии сейчас этот проект?

– В настоящее время эта социальная сеть полностью придумана, существует, но у нас пока просто физически нет времени ее окончательно оформить и запустить в ней несколько мощных проектов. Скорее всего, мы сможем к этому приступить после того, как завершим дела, связанные с прокатом «Шапито-шоу». В основе этой социальной сети лежит система краудфандинга (от англ. сrowd-funding – народное финансирование. – «НИ») – экономики наоборот – когда из товарооборотной цепи исключены посредники. Производитель контента или чего-то другого замыкается напрямую с потребителем. То есть потребитель фактически сам производит товар, перечисляя на него энную сумму денег. Например, он инвестирует в кино или в музыку, поскольку хочет, чтобы режиссер или музыкант, которые ему нравятся, могли заниматься исключительно творчеством, не думая о своем пропитании. На мой взгляд, например, для писателей, которые находятся в условиях, когда бумажные книги продаются с трудом, а в Интернете моментально можно скачать их произведения, это будет одним из главных способов заработка. Так, Стивен Кинг в свое время попросил инвестиции для своей следующей книги. В итоге за пару недель удалось собрать миллион долларов. Вообще то, что деньги нужно собирать на этапе, когда продукта еще нет, – очень правильный процесс. Но, к сожалению, это будет, как правило, продуктивно для людей, которые уже имеют определенную известность. С другой стороны, первые шаги в кинематографе все равно приходится делать самостоятельно. Но даже 10-ти или 45-минутный пробный фильм, снятый с минимальными затратами, может продемонстрировать, на что способен автор и есть ли у него потенциал. И те люди, которые принимали участие в первом проекте, наверняка станут инвесторами и следующего. А если все грамотно выстроить, то со временем можно привлекать и более крупных инвесторов. На мой взгляд, для независимого кино подобная система будет единственным вариантом реализовывать свои идеи, поскольку фильмы, которые снимает новая волна наших режиссеров, не могут существовать в условиях рынка.

– А что от этого имеет инвестор?

– В результате инвестор может получить какой-то условный артефакт – например, музыкальный диск, DVD с фильмом или даже фамилию в титрах киноленты или на сайте проекта. У меня как у инвестора, таким образом, появляется свидетельство того, что я в этом участвовал, что вся эта история состоялась благодаря мне. Либо, например, в зависимости от объема участия, инвестор может привлекаться к творческому процессу в разумных масштабах.

– Каково ваше отношение к резко возросшей социально-политической активности в обществе?

– Любая протестная активность – это прекрасно. Однако революционные, хаотические состояния в обществе инвариантны и предполагают наличие большого количества возможностей – как хороших, так и плохих. Это интересное возбужденное состояние. Мы с удовольствием ходили на эти митинги, но не принимали в них активного участия. Мы не считаем себя частью этого государства и не можем разделять его идеи. Поэтому искренне выступать за его преобразование мы также не можем.

– В какой-то момент у меня сложилось впечатление, что митинги стали неким трендом – модным, но бесцельным…

– Пускай они будут трендом – ничего плохого в этом нет. А нет четкой цели, поскольку никто никогда не занимался политической активностью. Этим людям не на что опереться. У них нет партии, за которую они могли бы проголосовать, нет безоговорочного лидера, которого большинству людей хотелось бы видеть во главе страны. Но им хочется, чтобы было государство, в котором понятно, как все устроено, чтобы эти механизмы более-менее прозрачно работали. Это законное требования, но пока не ясно, как именно этим воспользоваться, кроме того, что разогнать партию жуликов и воров. Поскольку такая потребность возникла, то со временем сформируется и представление, как действовать.

– Как считаете, в России может произойти революция?

– На мой взгляд, для этого просто нет социального ресурса. Если бы это был левый протест за справедливое устройство общества, например, бедных против богатых, тогда можно было бы ожидать кровопролития, революции и т.д. Но среди левой аудитории нет такого массового ресурса. Вся левацкая среда маргинальна, не развита и никем толком не поддерживается. Можно опасаться правого бунта, который был бы просто отвратителен, но и для этого тоже нет масштабного ресурса. У основной массы людей, выходящих на митинги, нет потребности кого-то убивать. Они хотят добиться своих целей, действуя в правовом поле – победить умом, а не силой. А у власти нет никаких рычагов влияния на этих людей. Сажать их в тюрьму – бессмысленно. Понять, чего эти люди хотят, как они мыслят, – невозможно. При этом они знают про власть практически все, потому что так устроено современное медиапространство – люди моментально всё про всех узнают: кто жулик и вор, кто что сказал и сделал, кто что из себя представляет. Вот это власть должна услышать и понять.