Posted 15 января 2006,, 21:00

Published 15 января 2006,, 21:00

Modified 8 марта, 09:25

Updated 8 марта, 09:25

Банкет за счет галереи

Банкет за счет галереи

15 января 2006, 21:00
В современных галереях нередко можно увидеть выставки с музейными названиями: портрет, пейзаж, религиозное искусство... Перекройка старых жанров до сих пор популярна даже в среде бунтарей и андеграунда. Проблема только в том, что многие современные художники не изменяют академические нормы, а пытаются в них встроиться.

Самый крупный натюрморт ХХI века, который встречает посетителей галереи, оказался и самым радикальным на выставке. На стену спроецированы кадры из фильма Эйзенштейна «Иван Грозный»: под торжественную музыку слева направо плывут золоченые лебеди, украшавшие богатый царский стол. Все это хозяйство называется «Русское барокко». Натюрмортом такую анимацию назвать можно с известной натяжкой, ведь натюрморт, если переводить с французского – мертвая природа, то есть по воле художника застывшая натура. Если уж живописец барокко в XVII столетии и изображал лебедей в качестве столовых украшений, то эти лебеди были предварительно подстрелены и выложены вместе с другими охотничьими трофеями (в Пушкинском музее есть такой натюрморт фламандца Снейдерса). Так что кинопроизведение кураторов выставки «Натюрморт. Игры с контекстом» сразу настраивает на полемический лад. Впрочем, другие проекты оказались вполне безобидными. В них все тот же набор вечных тарелок и фруктов.

Типично российский натюрморт показан и в серии фотокартин Валерия Орлова «Общепит»: на тарелках из разных времен разложена до боли знакомая снедь. Самой эффектной оказалась, конечно, тарелка эпохи пьяного брежневского застоя, в которой помимо холодца в хрене плавают еще и потушенные сигареты. Продолжением тарелок стали «Подстаканники», созданные прихотливым московским графиком Константином Батынковым. Все эти отсылы к советским реалиям еще раз доказывают тот факт, что натюрморт особенно расцветает на стыке эпох – когда один пласт вещей сменяет другой, а художники цепляются за уходящую натуру. Не случайно, например, яркий взлет русского натюрморта приходится на предреволюционные 1910-е годы, когда в воздухе запахло жареным, и старорежимный быт уже готовился к списанию. Тогда и появились натюрморты Машкова и Кончаловского с расписными подносами и фруктовым изобилием (сегодня это самый дорогой товар на русских аукционах – «Натюрморт» Машкова на последнем «Сотбис» ушел за 3,5 миллиона долларов). Короче говоря, натюрморт это всегда памятник какой-нибудь родной вещи – в том и состояла гениальность Энди Уорхола, что в середине ХХ столетия он вознес на монумент банку кока-колы и гамбургер.

Вряд ли сегодняшние натюрморты произведут революцию и в сознании, и на кухнях (именно там обычно натюрморту место). В них нет тех вещей, которые как раз сегодня совершают свой круговорот в природе и в умах. Только Алексей Политов ввел в свою инсталляцию «Души сухофруктов» неоновый свет, а группа «Фенсо» показала наушники для плеера. За цветами, тарелками, лебедями, ножами и лимонами в старинных натюрмортах давно закрепился целый арсенал ассоциаций – лимон, например, был знаком горечи жизни. Современные художники активно манипулируют теми же предметами и пока не пытаются придумать новых связей. Но уже в том, что некогда мертвые лебеди ожили и поплыли, чувствуется влияние конца ХХ века, не терпящего на кухнях свежей мертвечины.

"