Композитор Давид Тухманов

– Давид Федорович, ходили слухи, что вы навсегда уехали в Германию, потом – что вы в Израиле. Где вы сейчас живете?

– Был период, когда я уезжал в Германию, но не навсегда. Даже в то время я часто бывал в Москве. Сейчас живу и в Москве, и в Израиле. Можно сказать, что работаю в Израиле, но вся сфера моих интересов – в Москве. Знаете, бывает, что писатели или композиторы работают на дачах. У меня в России дачи нет. А если бы была, то при теперешнем состоянии транспорта и пробках на подмосковных и столичных дорогах еще неизвестно было бы мне это удобно или нет. А в Израиле мне очень хорошо работается.

– Много времени отнимает у вас работа?

– Сочинять музыку – это тяжелый труд, требующий длительного времени. Если говорить об опере «Царица», то я работал над ней три года, время от времени делая большие перерывы.

– Вам кто-нибудь заказал это произведение?

– Эта опера была написана, потому что у меня возникло такое желание без какого-то предварительного заказа со стороны. Меня очень интересовала личность Екатерины II, ее эпоха и все, что связано с этой императрицей. Я счастлив, что Юрий Ряшенцев откликнулся на мою просьбу написать либретто на эту тему. Опера получилась очень масштабной: в ней три акта. У меня все-таки классическое музыкальное образование.

– Кстати, а почему это все-таки опера, а не рок-опера, например, или не мюзикл?

– Это опера по ряду непреложных признаков. Главный из них – что она написана для оперных голосов. Певцы, занятые в мюзиклах, не в состоянии исполнить те партии, которые написаны в «Царице», да и манера пения тут требуется совсем другая. Кроме того, постановка мюзикла, так или иначе, предусматривает создание какого-то антрепризного проекта. Их чаще всего ставит не репертуарный, постоянно работающий театр, а сборная команда артистов и музыкантов, которая знает, что будет работать только какой-то определенный период. Все это мне не очень нравится.

– Наверное, вы решили вернуться к своим классическим истокам. Ведь вы заканчивали композиторское отделение Музыкально-педагогического института имени Гнесиных. В то время Елена Фабиановна Гнесина, в честь которой назван институт, была еще жива. Вы с ней встречались?

– Да, у меня было несколько встреч с Еленой Фабиановной. Когда я учился в Гнесинском институте, она иногда приглашала меня к себе. По-моему, я был очень рассеянным и бестолковым молодым человеком, потому что мы с ней ни разу по-настоящему не поговорили. Елена Фабиановна задавала мне какие-то простые вопросы, я на них отвечал. Мы часто сидели друг против друга и молчали. Она была погружена в свои мысли, лет ей было очень много, а я сидел и ждал, когда задаст следующий вопрос.

– Она приглашала к себе домой всех студентов?

– Дело в том, что моя мама в свое время тоже училась в Гнесинском училище и была хорошо знакома с Еленой Фабиановной. И впервые она привела меня к ней, когда мне было лет 5–6, чтобы Елена Фабиановна меня прослушала и сказала, может ли из меня получиться музыкант.

– А вы вместо того, чтобы сочинять классические произведения, ушли совсем в другой, песенный жанр. Кстати, как вам, в то время молодому композитору, разрешили записать пластинки «По волне моей памяти», «НЛО», «Ступени»?

– Видите ли, пластинка «По волне моей памяти» не очень сильно отличалась от песенного потока того времени. И, в частности, от моих собственных сюит, которые были написаны в манере, для того времени более традиционной. Они звучали особенно традиционно, когда я исполнял их сам. Именно это я и сделал, когда пришел на заседание худсовета, который мог разрешить или запретить запись этой пластинки. Вот комиссия ни о чем и не догадалась. Кстати, в то время пластинка была единственным форматом, в котором можно было выразить свои музыкальные идеи, связанные с аранжировкой, звучанием, манерой пения и использования тех или иных исполнителей. Народ покупал пластинки, очень многие люди этим увлекались и коллекционировали их. Выпуск пластинок был большой, доходной отраслью, и не только в нашей стране. В концертном исполнении было бы очень трудно показать подобную работу. Да и не все слушатели были готовы воспринимать такую музыку и манеру исполнения.

– А вы пробовали исполнять какие-то композиции с пластинок на концертах?

– Да, например, пластинка «НЛО», которую вы упомянули, была экспериментом в стиле хард-рока. Мы записали ее с группой «Москва» (солистом там был Николай Носков). Она вышла и многим очень нравилась. Но когда мы пробовали делать концерты с группой «Москва», их воспринимали далеко не все слушатели. Многие просто затыкали уши, а потом говорили мне: «Давид Федорович, вы пишете такие мелодичные песни, зачем вам все это надо?»

– Действительно, зачем?

– Тогда мне это было интересно. Но после диска «Ступени» я больше не экспериментировал. Мы записали его с Александром Барыкиным. Он исполнил одну из композиций на диске «По волне моей памяти», а на диске «Ступени» была часть песен, сочиненных им самим, а часть моих. Потом настали немного другие времена. Правда, мы сделали группу «Электроклуб», но это была скорее дансинг-группа.

– В 70-е и 80-е годы ваши песни были у всех на слуху. Не тоскуете по тем временам?

– Возможно, я бы и тосковал, если бы мне было нечего делать или нечем заниматься или у меня отсутствовали бы интересы, связанные с сегодняшним днем. Но, к счастью, этого не случилось. Я очень часто вижу пожилых людей, которые в прошлом занимались творчеством, а потом времена ушли, и интерес к тому, что они делали раньше, ослабел. Эти люди очень переживают, тоскуют о прошлом и никак не могут себя найти в новом времени. Я очень им сочувствую. К счастью, я могу заниматься тем, что мне интересно сегодня, и собираюсь делать это дальше.

– Но песни больше не сочиняете. Кстати, почему, сейчас мало кого из композиторов интересует жанр песни?

– Этот жанр просто не может выжить в современной рыночной ситуации. Значит, это и не нужно. Просто практика жизни этого не требует. Написано достаточно хороших песен, и люди этим вполне удовлетворены. А тот, кто хочет сегодня сочинить новую песню, сначала должен подумать, где достать деньги, чтобы проплатить сто эфиров. Потому что без этого сочиненной им песни никто не запомнит. Вот и смотрите, есть ли смысл сочинять песни.