Актриса Лариса Голубкина

– Лариса Ивановна, почему в последнее время вы мало появляетесь на публике: не снимаетесь в сериалах, не участвуете в телевизионных ток-шоу, не поете на официальных праздничных концертах…

– Я не нахожусь на поверхностности, которая сейчас занята шоу-бизнесом, и не болтаюсь от одного берега к другому, как в проруби. А ходить на тусовки, чтобы выпить, закусить, в ресторанчике посидеть, – это не для меня. Да и кто вам сказал, что если я буду каждый день появляться в модной компании, то меня уж точно не забудут? Думаю, у меня настолько крепкая позиция в этой жизни, что ей уже ничего не угрожает. Меня как запомнили в виде девушки-гусара, так с этим званием я, наверное, и в гроб сойду. Хотя кроме Шурочки в «Гусарской балладе» я сыграла десятки ролей в кино и уже 40 лет работаю в Театре Российской армии. И, конечно же, много выступаю с концертами, по-прежнему гастролирую по всей стране. Сейчас я занята в классическом репертуаре – в основном в постановках Островского, а также играю с Леонидом Якубовичем в спектакле «Семейный ужин на двоих».

– Почему вы так пренебрежительно говорите о шоу-бизнесе?

– Российский шоу-бизнес занимается раскручиванием новых имен для того, чтобы зарабатывать на них деньги, а не тем, чтобы искать таланты, удивлять публику необычными голосами, открывать истинные дарования, как это делал тот же Савва Мамонтов или Сергей Дягилев. Понимаете, покорять публику надо не попками, ручками, платьицами и фонограммами, а божественным пением. И такие певцы есть – Паваротти, Образцова. А как пел Нестеренко, Соловьяненко! Мне кажется, это неправильно, что шоу-бизнес вытеснил старых певцов и все эстрадные жанры, кроме попсы. Это все равно, что кормить людей одними гамбургерами из «Макдоналдса».

– Лариса Ивановна, ваш голос покорил публику еще в самом начале вашей актерской карьеры. И сейчас вы выступаете с концертами, исполняете романсы…

– Я всегда мечтала быть певицей. Не знаю, что из этого бы получилось, но тембр и диапазон голоса у меня был очень хороший и большой. Кстати, и мой педагог Марья Петровна Максакова рассчитывала, что я стану оперной певицей. Но фильм «Гусарская баллада» роковым образом вмешался в мою дальнейшую судьбу. Марья Петровна меня убеждала: «Ничего страшного, вот снимешься в кино, станешь известной на всю страну, а потом продолжишь петь». Но, увы, обратного пути было не дано. Впрочем, я только сейчас поняла, почему я не стала серьезной оперной певицей. Причина в том, что я патологически боялась петь именно оперные партии. Боялась сфальшивить, извлечь не такой чистый звук, как хотела бы. Я так хорошо все слышала и так боготворила музыку, что не могла допустить даже малейшего брака. Теперь, как опытный человек, я посоветовала бы начинающим певцам: развивать свой голос, ставить дыхание, а главное – обрести смелость и уверенность в себе. И только тогда выходить на сцену и петь, что называется, на полную катушку. Кстати, мой партнер по сцене Владимир Зельдин к 90 годам, как ни странно, стал петь еще лучше. Говорят, что и я пою сейчас лучше.

– Но Владимир Зельдин – вообще уникальный актер. В 90 лет играть Дон Жуана, да так обольстительно, дано далеко не каждому! Кстати, как вы думаете – существует ли секрет вечной молодости актера?

– Голос – это инструмент, который певец тренирует всю жизнь. Тогда как актер – это душа. Далеко не все актеры «тренируют» свою душу, а Владимир Зельдин очень много «работал» над своей душой. Что же касается старости, то ее не существует. Просто изменяется физическая оболочка человека, как и меняется внешняя оболочка нашей жизни, – вот и все. И воспринимать эти перемены нужно так, как тебе дано их воспринимать.

– У вас никогда не было ностальгии по утраченным возможностям и нереализованным желаниям?

– Конечно, как у всякого русского интеллигента, тоска по тому, что не удалось сделать, во мне живет постоянно. Но, к счастью, я лишена страха перед приближающейся старостью. Более того, я вполне естественно чувствую себя в своем возрасте. В нашем подсознании сидит ужасная мысль, что через определенные годы – ты уже старик. И поверив в нее, человек устраивает свою жизнь и быт «под старость». И даже есть определенный тип женщин, которые думают, коль стукнуло, скажем, 50, – значит, можно ходить седой, с отвисшим животом и продолжать вытирать посуду тряпочкой, которой уже 25 лет.

– Но самый верный способ продления молодости – любовь, желательно необычная и будоражащая кровь?

– Это не для меня. Я уже не жду ангела, который спустился бы с неба и спас меня. Дважды в год я езжу в Германию, в Баварию, в горы, где очень много хожу, занимаюсь своим здоровьем. Считаю, что нужно быть здоровым, бодрым человеком – не жадным, не завистливым, ибо зависть и жадность пожирают душу. Хотя в каждом из нас заключены все качества: и тщеславие, и амбиции, и злость, а зависть, и любовь, и страсть. Но человек обязан в течение всей жизни уничтожать в себе самое противное, мерзкое. Кажется, этому учил нас Лев Толстой – осознать всю мерзость своей натуры и попытаться от нее избавиться, пожалуй, это все, что требуется.

– Но если смотреть на происходящее бесстрастно и непредвзято, что же меняется в нашей жизни? Есть сейчас что-то, чего не было, скажем, ни во времена «Гусарской баллады», ни в годы вашей молодости, ни в девяностые – перестроечные?

– Сейчас абсолютно стерта грань между мужчиной и женщиной, то есть мужчина ты или женщина – все равно. Приведу вам пример из своей жизни. Недавно я пошла за своей машиной на стоянку. Был сильный мороз, шел снег, и я стала чистить машину, а потом убирать снег. За моими действиями наблюдали два шофера, которые вместо того чтобы помочь мне, как это было принято раньше, посоветовали взять другую лопату. Если честно, то я не знаю, как к этому относиться. Но в любом случае наблюдать за этим процессом, когда вместо Адама и Евы появляется нечто среднее тоже, как ни странно, любопытно.

– Вы производите впечатление очень сильной, уверенной в себе женщины, которая точно знает, чего она хочет в жизни?

– Это только так кажется, что я сильная. Все время боролась и продолжаю бороться за свою независимость. Я не хочу, чтобы на меня давили, чтобы меня заставляли, не говоря уже о духовном насилии. Я предпочту отказаться от роли, если ради нее буду кому-то обязанной. Не хочу сидеть на шее у своей дочери, и так далее. Это моя манера, если хотите, мой стиль жизни.

– А политика в вашей жизни занимает большое место?

– Даже в той советской жизни я ни на секунду не верила ни в комсомол, ни в партию. Более того, я была самой большой хохотушкой на всех пионерских праздниках. Сначала я сама не понимала, почему я такая дикая, несознательная, а потом поняла. Виной всему – мой абсолютный слух, который чувствует малейшую ложь. Я вообще во всем люблю органику. Но когда стали происходить в стране перемены, я подумала, что появятся новые люди, которые создадут нам какую-то другую жизнь, а оказалось – нет. Действительно, появились другие люди, которые стали передвигаться как безразличные шашки, ведь шахматам свойственен интеллект. Признаюсь, что в 1993 году мне предложили вступить в какую-то партию, причем предлагали даже руководящий пост. Я один раз пришла туда и ничего не поняла, что там происходит. А в другой раз отчетливо увидела, что повторяется то скучное идеологическое прошлое, которое лично у меня ничего, кроме смеха, не вызывало.