Боги тоже плачут

Знаменитого хореографа Маттса Эка театральная Москва знала до сих пор только понаслышке и по видеозаписям. Балетоманы уверенно называют его имя в числе пятерки лучших хореографов конца ХХ века и рассуждают о произведенной им революции как балетных форм, так и сюжетов. Метаморфозы классических образов в его балетах пугают и восхищают одновременно. Корявая простушка Одетта из «Лебединого озера», нимфоманка Кармен, бритая юродивая Жизель, попавшая в сумасшедший дом. Кажется, наибольшую известность получила его «Спящая красавица», в которой нежная Аврора превратилась в девчонку-наркоманку из буржуазной семьи, а феи превратились в медсестер-стриптизерш. И вот этому знаменитому провокатору, для которого нет ничего святого, администрация «Драматена» доверила воплотить шведское «наше все» – «Игру снов» Августа Стриндберга.

Старейший шведский театр «Драматен» принято сравнивать с нашим Малым театром; только место плотно усевшегося у входа и в репертуаре Александра Островского у шведов занимает младший современник нашего драматурга Август Стриндберг. Однако практичные шведы (в отличие от романтиков Малого театра) отнюдь не пытаются придерживаться «канона Стриндберга», а регулярно приглашают на постановку его пьес самых известных режиссеров-радикалов, всячески приветствуя неожиданность и новизну режиссерских прочтений. Выбор Маттса Эка был в этом ряду закономерен и ожидаем, хотя в своих драматических работах Маттс куда более традиционен и склонен к шаблону, чем в балетных.

Упоительно представить, как заиграла бы в его балетном либретто «Игра снов» – многоречивая, высокопарная, клочковатая (Стриндберг писал ее фрагментами и с большими перерывами). Как Эк переосмыслил бы историю дочери бога Индры, спустившейся с небес, чтобы узнать причины людских жалоб на судьбу. Как были бы придуманы дуэты-беседы этой любопытствующей дочки Агнес с ее земными учителями –подопытными кроликами. На драматическом поле неожиданностей и открытий куда меньше.

Маттс Эк несколько проредил текст, осовременил политические и социальные аллюзии пьесы Стриндберга. Так, вместо спора ученых, представляющих разные факультетские дисциплины, в спектакле яростно выясняют отношения представители трех мировых религий и один атеист. Как положено в религиозных спорах, то и дело вспыхивает потасовка (а как говорить о Боге без кулаков?), и примирить верующих удается только Агнес. Увидев, что в их спор вмешалась женщина, представители мировых религий немедленно объединяются и колотят бедную дочь Бога чуть не до смерти. Удачной можно назвать и придумку хореографа, согласно которой между небом и землей курсирует нечто вроде театрального пожарного занавеса: именно по нему Агнес спускается на землю. А многозначный «растущий замок», о котором упоминают практически все персонажи пьесы Стриндберга в спектакле Маттса Эка, и вовсе превратился в театр «Драматен». Мизантроп и женоненавистник Стриндберг в своих пьесах доказывал, что жизнь невыносима сама по себе, а присутствие женщин делает ее еще невыносимее. Маттс Эк эти мысли о невыносимости жизни и невыносимости женщин, в общем, разделяет (все его балеты – тому подтверждение). В «Игре снов» невыносимы религиозные фанатики, а врачи еще хуже. Отвратительны богатые, но и бедные весьма противны. Рай – примитивен, ад – тошнотворен. Дети – вопящие ублюдки (ребенка Агнес в спектакле изображает замотанная фигура, передвигающаяся по сцене ползком). Мужчины невыносимо регидны: если они застряли с букетом роз у двери, то простоят всю жизнь, а если сосредоточились на симметрично повешенных шторах, то – хоть святых выноси. Про женщин и говорить нечего. Даже светлая дочка Бога в спектакле не свободна ни от одного из женских пороков: любопытна, болтлива, похотлива и ветрена. Однако есть один важный нюанс: как только женщина становится на пуанты, она для Эка сразу превращается в Гения чистой красоты и никак иначе. В невыносимой жизни для него есть один заповедный уголок – театр, где живет та самая, напрасно разыскиваемая Агнес гармония.

Он вводит в «Игру снов» странную парочку: тенора и балерину. Балерина пересекает сцену, встав на пуанты и поднявшись над окружающими, а тенор поет о Ее божественной красоте, преображающей мир. В кульминационные моменты спектакля практически все персонажи Маттса Эка переходят от слов к танцу. И эти танцевальные сцены – лучшие в спектакле. Скажем, любовный танец-дуэт Агнес с будущим мужем – неудачливым адвокатом, едва сводящим концы с концами. Желание, нежность, просыпающуюся сексуальную тягу, ненасытное желание, наконец, слияние – актеры вкладывают в танец так много экспрессии, столько разнообразных нюансов чувства, что возвращение обратно к словам переживается болезненно. На «Игре снов» Эка часто кажется, что ты имеешь дело с удивительно вялым темным и шаблонным переводом с языка танца на язык слов, где только редкие моменты дают преставление о красоте и цельности оригинала.

Конечно, жаль, что знакомство с творчеством Маттса Эка началось с драматической «Игры снов», а не с поставленной одновременно со Стриндбергом танцевальной одноактовки «Место» (где заняты Анна Лагуна и Михаил Барышников). Но вслед за Уильямом Форсайтом и Иржи Килианом, приехавшими весной в нашу столицу рамках «Золотой маски», привезенный Чеховским фестивалем спектакль Маттса Эка займет свое особое и важное место.