Posted 15 мая 2021,, 07:24

Published 15 мая 2021,, 07:24

Modified 7 марта, 13:39

Updated 7 марта, 13:39

Надежда Мирошниченко: "...Розами считаешь лопухи и пуховым облаком бурьян"

Надежда Мирошниченко: "...Розами считаешь лопухи и пуховым облаком бурьян"

15 мая 2021, 07:24
В ЦДЛ прошел творческий вечер Народного поэта Коми — Надежды Мирошниченко. 11 мая «За многолетнюю плодотворную деятельность в области культуры и искусства» Надежда Мирошниченко была награждена Медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» I степени. Мы поздравляем поэтессу и расскажем о ее творчестве.

Сергей Алиханов

Надежда Мирошниченко родилась в Москве. Окончила государственный педагогический институт (филологический факультет).

Автор поэтических сборников: «Назовите меня по имени», «Все кончается добром», «Сыктывкарский вариант», «Зачем не сберегли?», «Русское сердце», «Трудная книга», «Белая сотня», «О любви», «Собрание сочинений: в трёх томах», «Полёт невозвратимый».

Творчество отмечено премиями: имени Володина, имени Альберта Ванеева, «Российский писатель», «Серебряное перо», «Северная звезда», журнала «Наш современник», премией еженедельника «Литературная Россия», Большой литературной премией России, Государственной премией Республики Коми имени И. А. Куратова (дважды), Медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени, Медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» I степени

Член Союза писателей России.

Живет в Сыктывкаре.

Истоки художественной полноты, яркости, индивидуальности творчества Надежды Мирошниченко — в едином потоке внутренней поэтической речи. Стихи Мирошниченко несут в себе актуальные и социальные смыслы, наделены тематическим выбором, постоянно ощущается народность ее просодии. Сквозь многозначность и аллегоричность текстов, к читателю приходят и переносные, а главным образом — исторические истолкования ее поэзии:

Давайте учиться у нежности таинству речи.

Сияет черемуха ярче к Полярному кругу.

И ветер ее обнимает за белые плечи,

Ревнуя к простору и даже к зеленому лугу...

Спасибо, любимый, что ты меня выбрал навеки.

Что выпала жизнь долготою в строптивую вечность.

Давайте учиться у нежности таинству речи,

Чему научились у Бога славяне и греки.

Поднимая и мировые, и эсхатологические проблемы, говоря о самом сокровенном поэтесса интонационно, особенно в концовках своих стихотворений, вдруг является отчаянной, бесстрашной, и даже бедовой — верный признак необыкновенного душевного подъёма, который передается и читателям! Это естественный и очень точный — хотя и редчайший троп молодости, сильнее всех остальных качеств и достоинств, притягивает и возвращает к её стихам:

Сиреневым — по зелёному

Расцвёл-таки иван-чай.

Ты, жизнь моя раскалённая,

За искренность отвечай.

Ты, жизнь моя бесшабашная,

Оплачивая долги,

С других за себя не спрашивай.

Сама себе помоги.

Читая Надежду Мирошниченко, порой вдруг ощущаешь — чуть ли ни тактильно, магию прикосновения. Текучесть времени поэтесса выражает в категориях прошедшего и будущего, но музыка её строчек реальна и живет в настоящем! Словесный текст порой несет в себе музыкальные ритмы коллективных народных празднеств. Просодия зрима, действенна — существует и борется, отстаивает идеалы справедливости и добра:

Мой Север, строгий мой удел,

Моя любовь, моя тревога.

Чертополох и беспредел.

И бесконечная дорога.

Ты был задуман для двоих —

Для стоика и для поэта.

Но что напишет на твоих

Просторах время тьмы и света.

И как ты выдержишь среди

Предательства единоверцев

С серпом и молотом в груди

И с Богом в неумытом сердце?!

Чтение стихов на встречах и на Вечерах поэзии перемежается душевным общением Надежды Мирошниченко со своими слушателями — видео:

О творчестве поэта написано много статей.

Валентина Ефимовская – поэт, литературный критик, заместитель главного редактора журнала «Родная Ладога» поделилась: «Надежда Мирошниченко в современной русской поэзии востребована и признана разными поколениями ее современников... обширность, всеохватность, пылкость таланта поэтессы позволяет ее слову проникать в каждое, соприкасающееся с ним сердце… оценю степень влияние творчества Надежды Мирошниченко на людские души высоким «коэффициентом полезного действия»...

Поэзия Надежды Мирошниченко творит жизнь. У нее нет излюбленных тем, повторяющихся сравнений. Она пишет легко, увлеченно, много, кажется, обо всем, что видит в мире, что волнует ее в данную минуту…

Поэтесса как будто находится в световом потоке, в постоянном поиске вселенских связей, не удовлетворяется найденным, не делает окончательных выводов, оставляет свои размышления открытыми. И в тоже время её творчество целостное, гармоничное, объединенное сокровенной красотой и сильными внутренними связями, излучает длинные волны любви, связывающие времена и пространства... Во многих стихах поэтессы прослеживается тяга к подобию, порыв к единению, устремление к целостности… поэтесса по природе своего радостного легкого характера хочет всех примирить, осчастливить, обрадовать дружеским единением, что и странно, и редко, и ценно в наши грубые, недружелюбные времена… Песенным строем, особой текучестью, плавностью, убедительностью обладают многие стихи Надежды Мирошниченко, каждое из которых, имея понятную тему, содержит множество дополнительных, «свернутых» смыслов… творчество надежды Мирошниченко — высоко аристократично. Оно, выражающее жизнь в максимально полном ее проявлении, отражает стремление личности к обладанию лучшими качествами — чести, верности, смелости, тонкого чувствования, ответственности за сказанное слово...».

Василий Воронов — прозаик и редактор, написал: «Мне близки мотивы и смыслы поэта. Поэзия Надежды Мирошниченко для меня — событие, явление первого ряда. О сложных смыслах бытия говорится изящно и легко, с лукавством и улыбкой. Поэзия проверяется любовью.

У Надежды Мирошниченко много стихов, посвященных мужу Анатолию Федулову. Она писала их всю жизнь, пишет и сейчас, после его смерти. Пронзительные строфы. Редкий случай, когда стихи о близком человеке, о муже, становятся фактом поэзии, настоящей любовной лирикой.

Надежде Мирошниченко надо пережить сильные чувства и выплеснуть их столь откровенно и возвышенно, чтобы родилась подлинная поэзия. Много чего нужно, но прежде всего душа и талант.

По образу жизни, по характеру Надежда вся на миру, в коловращенье людском. Дитя своего поколения. Газетчик, поэт, общественник. По собственному признанию, до сорока лет спала по четыре часа в сутки…

Я долго размышлял, прочитав Мирошниченко. От многотемья, многогранности, многоцветья рябит в глазах. Чем же она меня взяла. До сердечной боли. Ответ у нее написано на лбу. Искренность. Откровенность. Босая душа.

Это говорит поколение. Немного у нас авторов, которые могут сказать от имени поколения. Поэт живет в Сыктывкаре, всю жизнь. Далеко от Москвы, где шум и гремят витии. В Сыктывкаре просто и тихо. Может быть, величие в том, чтобы тихий голос из далекой провинции громко говорил стране от имени поколения».

В интервью Инне Воскобойниковой для «Нового Енисейского литератора» Надежда Мирошниченко ответила:

«— Мои книги написаны на основе опыта… Они многоплановые, в них каждый выбирает что-то для себя. Я живой человек и потому пишу на разных настроениях и по разным поводам. У меня было около трёх тысяч выступлений по всей России... Аудитории разные, а русские люди везде одинаковые, задают один и тот же вопрос: что нам делать? Я им говорю: прежде всего — иметь в себе совесть.

— Поэзия — это способ жить, она рождается из всего... Я живу служением людям через слово,

— Я всегда писала ручкой на дешёвой серой бумаге, которую люблю и сейчас, но последнее время я пишу на компьютере. Это связано с профессионализмом, уже поставленным мышлением. В состоянии вдохновения вся словно пронизана током, вены гудят. Маяковский тоже ощущал это напряжение. Ты точно чувствуешь: пришло время писать…».

Для наших читателей пришло время читать:

* * *

Я не помню, милый, я не помню,

Как с тобою мы прошли по полдню.

А потом и сумерки забыла,

Потому что счастье в руки плыло.

Помню только утро нашей встречи.

А теперь нас обнимает вечер.

Неужели ночь уже крадется?!

Сколько же на счастье остается?!

* * *

Жарко печку затопило чувство.

Холодно на совести зато.

Не ходите, девки, в лес по грузди.

И не верьте лешему никто.

Как он водит по своим дорогам!

Как петляет, обещая свет.

Думаешь: пройду еще немного

И вернусь. А там пути и нет.

Грузди-грузди…Потому и грустно,

Что вкуснее нету ничего.

Не ходите, девки, в лес по грузди,

Чтоб от дома вас не увело.

* * *

Не понимаю, что со мною.

Но столько слов про Божий Суд…

Оставьте ангелов в покое:

Они не нас уже спасут.

***

Да никуда Россия не скатилась.

Скатились те, кто продали ее.

И, видно, зря она за них молилась:

Жиган — жиганом и ворьём — ворьё.

А те, кто жить не может без России,

Так и живут на Родине своей.

Они и в гнев её не поносили.

Они и в горе оставались с ней.

Моя Святая, в голоде и в славе,

В гоненье и во взлете ты жива!

Иконный лик в берестяной оправе!

Алмаз и пепел! Пламя и зола.

Но каждый уголек — на возрожденье!

И в каждой люльке — новый богатырь.

Держись, народ: нам по плечу паденья!

И наш простор бескрайний — не пустырь!

Не верь, что русский витязь обессилен!

Живи и крепни! Поднимайся в рост!

Ведь это наша Родина — Россия!

А нам нельзя без Родины и звезд!

* * *

Мы в зиму влетели с распутицы, словно с разбега.

И остолбенели. И оторопь прямо взяла

От щедрости этой атласного белого снега.

От мудрости жизни, что в наши вмешалась дела.

Попробуй запачкать такое святое пространство.

Да есть в твоем сердце и счастье, и радость, и свет.

И мы возвратимся из наших бессмысленных странствий

По нашим же тропам пока незаметных побед.

* * *

Она сказала: «Больше не приду».

Он не поверил: «Это — с пылу, с жару».

А друг его потребовал гитару

И выплакал: «Ату ее, ату».

Всегда друзья на нашей стороне.

Но не всегда они бывают правы,

Поскольку мы и сами волкодавы

Своей судьбы, доверчивой вполне.

Она сказала, или он сказал.

Как много умысла в затертых фразах.

Но ведь и я не обернусь ни разу,

Поставив точку, сразу. Наповал.

* * *

Ты мне сказок своих не рассказывай.

Ну, а я расскажу, — не перечь…

Я такая была синеглазая.

Да ведь как синеву уберечь?!

Расплескалась она по проталинам,

Разошлась по обрывкам веков.

А зимой из трубы, как из валенка,

Дым белит синеву облаков.

А зимой синева заметелена.

А у нас тут навеки зима.

Потому синева и потеряна,

Что уж я отыскалась сама

А теперь только чудь белоглазая

По утрам попадается встречь.

Ты мне сказок теперь не рассказывай.

Ну, а я расскажу, — не перечь.

* * *

Моей маме

О.К. Мирошниченко-Кулагиной

Может, я просто очень уже устала,

Но забываю истину понемногу:

Как бы нас ни любила мама, все нам мало.

Как бы мы ни любили маму, все ей много.

Что ты, яблоня, плачешь и опадаешь?

К осени детки твои народятся сами.

Только ты, яблоня, горя того не знаешь,

Как это падать яблоком в сердце маме.

Перебираю вины свои по летам.

Каждому лету одною виною больше.

И для чего я тогда родилась поэтом,

Если стихи не искупят того, что больно.

Даже, когда помогают в пути вокзалы,

Истина не уступит и спросит строго.

Как бы нас ни любила мама, все нам мало.

Как бы мы ни любили маму, все ей много.

***

Улетай, моя сирена,

Улетай в свои края.

Отпущу тебя из плена,

Где в плену была и я.

Отпущу тебя из счастья,

Где объятья горячи.

Разорву беду на части,

На скрипичные ключи.

Разговаривай с другими,

Убираю невода.

Пусть твоё украсит имя

Золотые ворота.

Эти слёзы-изумруды,

Эти вздохи-хрустали

Вместо бус носить я буду,

Вместо шёлковой зари.

Ходят ходики по кругу

На двенадцати камнях.

Как я быстро тку разлуку

В серебря’ных перстенях.

То-то маковы поляны,

Да бесцветны наши дни.

То-то девушки румяны.

То-то женщины бледны.

Ты, трава, расти кудряво.

Ты звени в ручье, вода,

Что один ушёл направо,

А другая навсегда.

Что плоха была измена,

А наряды хороши.

Улетай, моя сирена.

Улетай и не тужи.

***

Чего я ждала и на что я надеялась?

Кому доверяла и что сберегла?

Как будто мне мало серёжек на деревце.

Как будто я с неба звезды не брала.

А если казалось, что сердце растрачено,

Так это от жадности жить на износ,

Когда всё исполнено, что предназначено.

Когда счастья столько же, сколько и слёз.

Ну вот и спроси теперь, что тебя мучает.

Чего тебе надобно-то, говори?!

Тебе ли досталась не самая лучшая

Земля? И не самая любая ли?

Поди, уж не скажешь, что не настоящая

Была твоя жизнь, хоть бела — не бела,

Коль рыба плескалась в реке говорящая,

Коль вещая птица по небу плыла.

Как будто не молодец встретился девице.

Как будто не песню сумела сложить.

Как будто мне мало серёжек на деревце.

Как будто могла по-другому прожить.

УРОКИ ФРАНЦУЗСКОГО

Валентину Распутину

Уроки французского!

Тёмный заснеженный вечер.

И русская девушка

в дальнем сибирском краю

Голодного мальчика учит изысканной речи,

Французской фонетике

вместе со словом «люблю».

Он так одинок,

этот мальчик, и так простодушен.

И очень талантлив,

но очень к тому же строптив.

И как она хочет согреть его чистую душу,

Её чистоты и доверия не замутив.

Учителке страшен

далёкий раскат канонады,

Москва затемнённая и в похоронках село.

Но русский язык

защищать тогда было не надо.

Все русскими были, и это к победе вело.

А юная девушка,

странная, словно из книжки,

С своим «силь ву пле»

и совсем простодушным «мерси»

Спустившейся с неба

тому представлялась мальчишке.

Таких он не видел ещё до сих пор на Руси.

Уроки французского —

памяти сладкая дрёма,

Где мирное небо и солнце —

ковригой большой.

Где три мушкетёра,

где радостно и невесомо.

А эта учителка —

фея с прекрасной душой.

***

Заместителю командира океанской

дизельной подводной лодки Б-409,

писателю Николаю Черкашину

А морякам — им посуху не ходится.

Им шторм да штиль на завтрак подавай.

Один мой друг, и он — моряк, как водится,

Мне говорил, что море — это рай.

Хорош раёк — то кораблекрушение,

То качка душу вытрясет насквозь.

А он смеётся — это искушение,

Проверка на веселье и на злость.

А их не счесть — то рыбаки, то воины,

То детская привязка к парусам.

Ах, моряки, чего бы все мы стоили,

Когда б не ваша тяга к полюсам!

Бывай, моряк! Я к океану выбегу.

А он велик. И что ему борта?

Но только пусть он на берег не выкинет

Твою судьбу с пропискою в портах.

И пусть его волна многоэтажная

На палубу бедой не упадёт,

И пусть подлодка — рыбица бесстрашная —

Домой к причалу вовремя придёт.

А морякам — им посуху не ходится.

Но что же делать нам, на берегу?

И всё ж мой друг с волною хороводится

И говорит: «Без моря — не могу».

***

А где-то здесь я обронила слово.

И было лень поднять его с земли.

И вот взошёл репейник бестолковый

И стал вздыхать зачем-то о любви.

Он то подола моего касался,

То душу ранил, этакая дрянь!

И так ко мне, колючий, привязался,

Что я в сердцах прикрикнула: «Отстань!»

А он терпел. И, думая об этом,

Я вспомнила, конечно, не всерьёз,

Что где-то здесь, где нет сегодня света,

Я пролила озёра чистых слёз.

И где-то здесь я обронила слово,

И было лень поднять его с земли.

И вот взошёл репейник бестолковый.

И стал вздыхать зачем-то о любви.

***

Ой, какая произошла беда,

А никто не всполошился вокруг.

Вот ещё упала одна звезда.

Навсегда покинула звёздный круг.

Да не с неба падала — между строк,

Чтоб бумагу белую не марать.

Я видала это. Но я не Бог,

Чтобы звёзды падшие подбирать.

Да ещё в ответ-то не промолчит,

Станет трепыхаться да полыхать.

Да ещё уколешься о лучи!

Вот я и оставила потухать.

Потихоньку сузился звёздный круг.

У него, видать, всё дела-дела.

Та звезда погасла. Но знаешь, друг,

Никакая новая не взошла.

* * *

Когда я еду от Москвы,

То у меня одна отрада:

Просторов белые листы

И неба темная громада.

Мой Север, строгий мой удел,

Моя любовь, моя тревога.

Чертополох и беспредел.

И бесконечная дорога.

Ты был задуман для двоих —

Для стоика и для поэта.

Но что напишет на твоих

Просторах время тьмы и света.

И как ты выдержишь среди

Предательства единоверцев

С серпом и молотом в груди

И с Богом в неумытом сердце?!

ФИНСКИЙ ЗАЛИВ

Ледяное пространство меня обуяло тоскою.

Этот Финский залив пробирается за горизонт.

Ледяное пространство! Да что это, право, такое:

То ли жизнь, то ли смерть, то ли явь, то ли бред, то ли сон?

Никогда не видала я дали безбрежней и строже.

На моря не ступала зимою в поре января.

Ледяное пространство, как зверь с голубиною кожей,

И пугает, и дразнит, серебряным глазом горя.

А ступи на порог, так уже никогда не вернешься.

Как в капканах, застынешь в колючих его гребешках.

Ледяное пространство, о, как ты хрустально смеешься!

Мне бы молнии в руки да огненный жар в сапожках.

Я пошла бы тогда по зеркальным твоим коридорам,

По сверкающим бальным опальным твоим сквознякам.

Этот Финский залив, я мечтала всегда о котором,

Он приблизил меня к уходящим за время векам.

* * *

И вот эту девочку, поверившую в себя,

И вот этого юношу, поверившего в Него,

Будет звать неведомая стезя,

Чтоб они все спрашивали: для чего?!

Для чего им сердце томить виной,

Вспоминая Еву и чудеса?

Если жизни дано им лишь по одной,

А потом — получится ль в небеса?!

Для чего делить неразменный грош?

Разменяешь, как самому прожить?

И хоть сам бываешь ты не хорош,

А они — не лучше. И как тут быть?!

А еще кругом и соблазн, и грех.

И все дышит смутою и войной.

И еще — как можно любить всех,

Раз ему хватает ее одной?!

И она не знает, как жить, любя Всех.

Скажи им, Господи, ДЛЯ ЧЕГО.

И вот этой девочке, поверившей лишь в себя.

И вот этому юноше, поверившему в Него.

* * *

Я тебя не забуду. А ты, если хочешь, забудь.

Слишком холодно светит Полярная наша звезда.

Слишком короток в жизни ее человеческий путь.

Хорошо уж и то, что бывает любовь иногда.

Я тебя не увижу. А видеть еще захочу.

Слишком сумрачно длится на свете полярная ночь.

Не приду, не окликну. А все-таки не отпущу,

Потому что бывает такое, что не превозмочь.

Вот и бродят по свету, как бред, голоса-голоса.

Вот и стал он тернистым, назначенный загодя путь.

Вот и просятся-просятся души скорей в небеса.

Я тебя не забуду. А ты, если хочешь, забудь.

Я тебя не прощаю. А ты, если хочешь, прости.

Разве мало на свете подобия и перемен?!

Я тебе обещаю сквозь целую жизнь пронести

Наши редкие встречи, достойные редких измен.

* * *

Лишь солнышко по небу скатится,

Как вынесут звезд посветить.

Ты тут же подумай: сумятица.

Пора небеса запретить.

И позже подумай за ужином:

Чего-то неведомо жаль.

Не пепел, а черное кружево —

Черемухи черная шаль.

Ты впредь обо мне не расспрашивай.

Тебе моя повесть — пустяк.

Но, где ничего тебе страшного,

Мне страшно и боязно так.

Пророк — обязательно баловень,

Как ни был бы он одинок.

Земля — обязательно палуба.

Поэт — обязательно бог.

Ни слова из песни не выбросить.

Ни дня из судьбы не отдать.

И жизнь, словно дитятко, выносить.

И дальше ее передать.

***

Анатолию Федулову

А если подумать,

то жизнь хороша и прекрасна,

Да только ее перештопает вдоль-поперек

Какая-то девка по имени Горе-Злосчастье

И тут же обронит из сухоньких рук уголек.

И тут же заплачет, мол, попусту сделано дело.

И чем тут поможешь?! Она это все не со зла,

А может быть, просто кого полюбить не сумела.

А может, напротив, кого разлюбить не смогла.

И все-таки, все-таки, все-таки, Господи-Боже,

Прости, если всуе, но все-таки жизнь хороша!

Иначе зачем это небо и пажити тоже?

И наше страданье творительного падежа?!

Да здравствует все, что во славу и что во спасенье!

Да здравствует свет до седьмого последнего дня!

Да здравствуешь ты, мой единственный!

И воскресенье

Тебя из полуночи, бездны. Из небытия.

* * *

Давайте учиться у нежности таинству речи.

Сияет черемуха ярче к Полярному кругу.

И ветер ее обнимает за белые плечи,

Ревнуя к простору и даже к зеленому лугу.

Мне это знакомо — веселая искренность страсти.

Открытое чувство на грани восторга и муки.

Давайте учиться свободному выбору счастья

И радости встречи, и горькой печали разлуки.

Спасибо, любимый, что ты меня выбрал навеки.

Что выпала жизнь долготою в строптивую вечность.

Давайте учиться у нежности таинству речи,

Чему научились у Бога славяне и греки.

***

Ты, душа моя — зазноба,

Жаркий цветик полевой.

Ты — беда моя до гроба.

На, а после — суд не мой.

А сегодня сладу нету

Мне с тобой, тебе — со мной.

Не свести тебя со свету

Да с дороги столбовой.

То и дело: надоела

Мне привязанность твоя.

Отвязаться б я хотела.

Да была б тогда не я.

Но, когда найдет хвороба

Иль хулы хвачу с лихвой,

Ты спасешь, душа — зазноба,

Жаркий цветик полевой.

***

О, юный Пушкин, в мире есть Дантес.

И он дождется рокового часа.

Но это после, а пока ты здесь,

Ты ни на миг от нас не отлучайся.

О, юный Пушкин, в мире кавардак.

А после будет тяжелей и хуже.

Придет Есенин. Жаль, но это так:

Все повторится, яростней, к тому же.

О, юный Пушкин для меня одно

Успокоенье и для всей Отчизны,

Что нам твое бессмертие дано.

Но это меньше, чем денечек жизни.

Но это после. А пока ты здесь,

Ты ни на миг от нас не отлучайся.

Но, юный Пушкин, в мире есть Дантес.

И он дождется рокового часа.

***

Это не стихи, когда — стихи.

А стихи, когда твоя страна

В рост встает на краешке строки.

И теряет выправку война.

Это не стихи, когда — стихи.

А стихи, когда на сердце боль

Так изводит душу за грехи,

Что писать иль вешаться изволь.

Это не стихи, когда — стихи.

А стихи, когда, от счастья пьян,

Розами считаешь лопухи

И пуховым облаком бурьян.

Вот мы и не свидимся с тобой.

Было или не было, как знать.

Это не стихи, когда — любовь.

Вот пройдет, тогда начнем писать.

* * *

Хрустальные звуки зависли

В своей высоте безымянной.

Оранжево падали листья

На хрупкие плечи поляны.

Не озеро — пруд, что зимою

Катком называют мальчишки,

В тиши любовался собою,

Как будто картинкой из книжки.

О, эта воздушная осень,

Летящая пухом лебяжьим,

И первая чистая озимь

За городом многоэтажным.

И чувства раненье сквозное,

Которое вылечит время.

Неужто так было со мною,

Как это бывает со всеми?

Ни дождика, ни бездорожья.

Но звон колокольный и дальний.

И старая чья-то сторожка.

И долгая чья-то дорожка.

И ты, дорогой и печальный.

***

А сегодня сердцу стало грустно,

Потому что много серебра

Принесло случившееся чувство,

Хоть и так хватало мне добра.

Потому что в зарослях печали

Ландыша пробился локоток.

Что русалке ноги обещали

За ее хрустальный лепеток.

А девчонка шла русоволоса,

Синеглаза. Плакала: забыл.

Говорила: брошусь, мол, с откоса,

Чтобы он русалку разлюбил.

Я была такая же когда-то.

Ничего. Душа пережила.

А теперь вот и ума палата.

Да уж слишком много серебра.

***

Вот так живем в тайге, «в глуши», вдали,

Не думая о том, как о неволе.

Себя считаем золотом земли.

По крайней мере, солью…

***

Все перемешано: береза с музыкой,

Ветра с дорогою, звезда с могилою,

А кудри черные с косою русою,

А счастье жаркое с бедою стылою.

***

Вышивала рукава

Золотою ниткой.

Начиналась синева

Прямо за калиткой.

Тили - тили, за горой

Новый год рождался.

Хорошо, что, милый мой,

Ты меня дождался.

Вышиваю небеса

Ниткою простою.

Погляжу в твои глаза —

Вышью золотою.

Тили - тили, не скажу,

Как найти удачу.

И тебя приворожу.

И сама поплачу.

***

Если б не эта горячая речь

Да свежевымытый пол,

Да в пол-избы раскаленная печь,

Да все, что в доме — на стол.

Если б не синяя струнка реки,

Что зазвучит в тишине,

Или не прикосновенье руки,

Не отогреться бы мне.

Вот как случается, что невзначай

Можно на клад набрести.

И вместо легкого слова «прощай»

Трудное скажешь «прости».

***

Им никогда не победить

Земли бесхитростной и смелой.

Не выкрасть, не заговорить.

Ни в помыслах, ни между делом.

Они еще не подошли

К ее разгадке синеокой.

Им не понять моей земли

С ее полынью и осокой.

***

Когда б с тобой мы жили не в России,

То не для нас бы пели ковыли.

И голуби бы писем не носили.

И не для нас шиповники цвели.

Зачем опять я думаю о звездах,

Что спят, как в гнездах, в скошенных лугах.

О камне, что стоит на перекрестках:

Пойдешь налево — будешь в дураках.

Такой красы, что сердце не пугает,

Нигде на свете не встречала я.

Какая же ты все-таки другая,

Бесхитростная родина моя.

***

Ну и что теперь мне делать,

Голубые небеса,

Если вновь я загляделась

На родные паруса?

Если ветер им попутный,

А маяк им — друг и брат,

Если семь под килем футов,

А дорога — наугад?

Парус он на то и парус,

Чтоб валиться и взлетать.

А потом, как отлеталось,

Крылья белые латать.

И дразнить морями сушу.

И лелеять глубину,

Чтобы нам опять послушать

Про морскую сторону.

Как белеет одинокий

Парус в дальней далине.

Как на лист ложатся строки.

О родимой стороне.

***

Такие виденья уселись на наше крылечко,

Такие волненья прошлись по сердцам и умам,

Что я потеряла свое золотое колечко.

Вы не находили? Зачем оно, медное, вам?

Такие туманы запутались в мыслях и травах,

И память такие к ногам принесла паруса,

Что я позабыла: мечты — это та же отрава.

И стала, как в зеркало, вглядываться в небеса.

А там, в небесах, улыбаясь спокойно и кратко,

Друзья мои вместе сошлись в невесомом кругу.

И только кукушка слезу утирала украдкой,

Все вымолвить силясь хотя бы разочек: «Ку-ку».

ТИМОНИХА

Памяти русского классика

Василия Ивановича Белова

А Тимонихе на небе хорошо.

И дома здесь не стареют и поля.

И Василий, вон, в Тимониху пришёл.

Сколько лет его ждала родна земля,

Чтоб утешить: я жива на небеси.

И церква твоя обкраденная тут

В полный цвет цветёт, как прежде на Руси.

На Руси пока так церкви не цветут.

Ты, Василь Иваныч, даром, что мудрец,

А не знаешь, сколько сроков - сороков

Отсчитает нам небесный наш Отец,

Чтоб на землю мы вернулись с облаков.

Чтоб вернулся ты к возлюбленной жене,

Чтоб в уста тебя поцеловала Русь.

А пока они поплачут на земле,

По тебе они поплачут. Ну и пусть.

Это слёзы, словно Божия роса.

Это сердце покаяние томит.

Это нам теперь глядеть на образа,

Да откроются незрячие глаза

В покаянии и шёпоте молитв.

Где Тимонихи почти не разглядеть.

Где по русским, словно паводок прошёл.

По плечу теперь тебе и жизнь и смерть.

А Тимонихе на небе хорошо.

***

Я не могу представить, что земля

Переживет мое исчезновенье.

И что переживет любовь твоя.

И что мы все на свете — на мгновенье.

Я не могу представить, что уйдут

Любимые мои, покинув тело.

И только дети всех переживут.

Иначе бы я жизни не хотела.

***

Я смотрю из этого окна.

Из него смотрела и она.

Ревновала. Господи, спаси!

Так, как мы ревнуем на Руси.

А в окошке — прошлого следы.

Было нам недолго до беды.

Но хватило милому ума

Ей сказать, как я ему нужна.

И какой же ливень пролился,

Молниями-грозами грозя!

А потом настала тишина.

И о нем заплакала она.

С той поры и мне покоя нет.

Все-таки остался в сердце след.

С ней зачем он нежно говорил

Так, что сердце девичье разбил.

Видно, впрямь недолго до беды,

Коль в окошке — прошлого следы.

***

Сестре Наташе

И вот приходит Женщина. Она

Сильнее, чем свобода и война.

И строгую любовь свою приносит.

И Родина ей шепчет: «Не проси

За всех, кого сгубили на Руси.

Их не вернуть». И Женщина не просит.

Но, зажигая вечную свечу,

Она в глаза посмотрит палачу

И ангелу она в глаза заглянет.

И прерванную цепь времен сомкнет.

И слово оскверненное сотрет.

И слово возрожденное достанет.

О, Женщина, да не о том ведь речь,

Чего Мужчина не сумел сберечь.

Он поднимался столько раз из праха,

Чтоб ты осталась в мире на века,

Чтоб в бой идя, он знал наверняка:

Сильнее ты отмщения и страха.

И потому ей знать среди времен,

Кем предан кто и кем заговорен.

И ч т о спасти в России, ч т о взлелеять.

И потому ее бессонен лик.

И потому ее безмолвен крик.

И потому я так ее жалею.

***

Анатолию Федулову

Сегодня хотят интеллекта и такта.

И храбрая пресса в чести.

А мне бы тебя уберечь от инфаркта.

От ложного шага спасти.

Мы нашу историю делали сами:

Звезда, лебеда, купола.

И ты был массовкой в классической драме.

И я той массовкой была.

Да, все тяжело: и словарь, и одежда.

Но все-таки не забывай:

Я Ольга в миру. А с тобой я — Надежда.

И крепче меня обнимай.

Люблю тебя больше свободы и воли

За бедную землю свою.

За то, что на послевоенное поле

Ходил, как в родную семью.

За то, что и в голову не приходило

Податься в чужие края.

За то, что на родине даже могила

Чужая, а все же своя.

И если ни русского, ни золотого

Из нас не сумели известь,

То, может, и прожили мы бестолково,

Но что-то в нас все-таки есть.

***

Нашим детям Марине и Сереже

Золотое мое перо,

От Жар-птицы ты мне досталось.

Разменяла на серебро

То, что золотом оказалось.

Серебро отдала за медь.

Медный грош отдала за дышло.

Интересно ведь посмотреть,

Что же там из Ивана вышло.

Ты, Конек-Горбунок, лети!

За Жар-птицей летите, дети!

Ах, какая тоска в груди!

И какая любовь на свете!

Нет таинственней ничего,

Чем предчувствие вольной воли.

То-то вновь меня повело

За Жар-птицею в чисто поле.

***

Валерию Михайлову

Сохранив прекрасные мгновенья,

Сердце он растратил на слова.

Золотой слезой стихотворенья

Выболела к ночи голова.

И прильнув к великому молчанью,

К небывалой в мире тишине,

Стал он слушать неба замечанья.

И ему понравились оне.

Вот я и подумала, что если

С этим поднебесным подружусь,

По-другому пригожусь я песне,

Людям по-другому пригожусь.

А еще в минуту обнищанья

Мне пришлось в родимой стороне

По сердцу великое молчанье

С золотою строчкой наравне.

* * *

По дороге, сегодня покрытой иголками сосен,

Как страницами памяти бывшие встречи идут.

Эта женщина! Может, ее тут и не было вовсе.

Так зачем вспоминается? Кто ее выдумал тут?

Камыши и жасмины, уж больно вы вычурны больно.

Летний запах июня выщелкивают соловьи.

И раздолен простор. И любая строка произвольна.

И о чем ни скажи, получается все о любви.

И цвели купола. Электрички летели на Север.

И в обычных озерах живая плескалась вода.

И, куда ни ступи, под ногами — ромашки да клевер.

И о чем ни гадай, выпадает счастливое «да».

Тут и кончится сказ, чуть озвученный колоколами.

То ли явь, то ли сон. То ли глупая выдумка. Но

Мне потом перескажут все это чужими словами.

Как давно это было. И это ли было давно?

* * *

Вот опять пошли снега.

Стали легче облака.

Им ведь тоже тяжело: полетай-ка.

Дождалась пуховика

Крутобокая река.

Ты лежи себе, река. Засыпай-ка

В этой северной стране,

Что пришлась по сердцу мне,

Что то Родиной зову, то Отчизной,

Так прекрасен белый снег,

Что идет из века в век,

Примиряя торжество с укоризной.

Ночь была черным - черна.

А теперь – белым – бела,

Как боярыня в мехах серебристых.

И зима явилась вновь

Вся в румянце холодов,

В хрусталях зеркальных льдов

Да в монистах.

Успокоятся снега.

Да исчезнут облака.

Солнце на небе взойдет, как корона.

И вздохнет спокойно Русь:

До заката приберусь.

Все богатства сохраню без урона.

* * *

Памяти Николая Рубцова

Какая светлая печаль —

Его пронзительное имя.

Вздыхают звёзды по ночам,

Что он не выбрал их своими.

Ему одна была нужна

И высоко и одиноко.

Звезда полей. Она взошла,

Где подорожник и осока.

Звезда полей. Теперь и мы

Её другой не называем.

Где только реки и холмы,

Где всадник скачет, узнаваем.

Где наша вечная тоска

В морошке прячется от взгляда.

Она сияет свысока

Звезда полей, его отрада...

СТОЛИЦА

Все болит золотая твоя голова.

Все болит и болит.

Ты печаль мне и радость, и гордость, Москва.

То рубин, то гранит.

Сколько раз, безъязыкая, плакала ты

В Храмах, стертых с земли.

И снимала с небес золотые кресты,

Слыша хохот вдали.

Белокаменною ты себя назвала.

Белый камень раним.

Беспощадны убитые колокола,

Что звонят по живым.

И не верил никто, что взойдут времена

В полной темени лет.

Сквозь асфальт и бетон проросли имена,

Как лазоревый цвет.

Потому мне наряды твои хороши:

От заплат до корон.

Потому я приду к тебе, только скажи,

С четырех из сторон.

А другие, которым Москва —не Москва,

А тугой кошелёк,

Подождут, пока нас не покинет тоска.

Не пойдут поперёк.

И, смиряя гордыню, придут на поклон

И дары принесут.

Ибо так поступали они испокон,

Слыша праведный суд.

Потому мне встречаются бард и княжна,

И дурак городской.

И сама Натали, но давно не жена.

И Дмитрий, пока не Донской.

* * *

Ах, эта степь! Она тебя отнимет.

И затюльпанит, заблаготворит.

Но я хотя б твое запомню имя,

А сердце — ничего — переболит.

Ах, эта степь! Где небо — то же море!

Где рыбы звезд в арыках и вверху.

Где конниц гул в душе и в разговоре.

Где есть простор и мысли, и стиху.

Ах, эта степь! Легки твои пространства,

Да тяжелы твои солончаки.

Не надо мне рассказывать про счастье,

Где лишь отары, пыль да пастухи.

Мои леса, где счастье берегу я,

Где берегу я все, чего люблю…

Ах, эта степь!.. Неужто я ревную

Мои леса к седому ковылю?

* * *

Эти солнечные спицы

Вдохновения.

Эти глупые синицы

Откровения.

Эти серенькие мыши

Подозрения.

И соломенные крыши

Настроения.

То-то станет сердцу сладко,

Как отмаешься.

То ли в салки, то ли в прятки

Наиграешься.

И картинкой новотканной

Залюбуешься.

И от правды несказанной

Заволнуешься.

И откупишься словами,

Словно перстнями.

И отучишься ходить

В обнимку с песнями.

* * *

Тянется время рекою горючею.

Что тебе надобно, слово-душа?

Я ль не просила тебя над излучиной

Быть терпеливее, жить не спеша?!

Я ли молчала про самое главное?

Я ль не ходила мечтать к куполам?

Что ж наша Родина так обесславлена?!

Что ж не случается с ней «Аз воздам»?!

Но за рекою, за полем, за рощицей

Слышится тихое: не сгоряча

Мы поднимаемся. Время полощется

В омуте роздыха, в свете луча.

Мы поднимаемся с именем Господа!

Мы с покаянием на рубеже.

Видишь терпения нашего россыпи

В крепость, как встарь, превратились уже.

* * *

Я буду снова сочинять стихи,

Спасённая наивным вдохновеньем.

Мои друзья, как шарики ольхи,

Полопаются в зеркале прозренья.

Один уйдет за золотым тельцом.

Другой — в дорогу, пьяный от дороги.

А третий, самый преданный лицом,

Останется со мной среди немногих.

И что тогда? Я тихо погрущу,

Не проклиная никого, не плача.

И всех по-настоящему прощу.

И оскорбления не допущу.

И камня я за пазухой не спрячу.

Тот, кто за златом, слишком уж горяч.

Ему б всего: и дополна, и сразу.

А кто в дорогу — баловень удач.

Он в жизни не проигрывал ни разу.

А этот, рядом, что нетороплив,

С ним так надежно, что я стала тише.

Он поседел от выходок моих.

Но подождал, когда я стану ближе.

И как в глаза он пристально глядит,

Не насмехаясь и не торжествуя,

Что каюсь я: зачем он был забыт,

И мучаюсь: зачем ему такую!

ТБИЛИСИ

Памяти Тамаза Чхенкели

Как хирург с удовольствием взялся за нож,

Так берусь с удовольствием за разговоры.

Этот город, глухая грузинская ночь.

Этих гор перебежка при взгляде на горы.

Этот город, сбежавший с открыток и книг,

Горемычный изнеженный потусторонний.

Эти звезды, что кажутся павшими ниц

В золотую долину, где звезды и кони.

Эти двое — любовники? Тени? Лучи?

Гулкой речки безвыходность и переправа.

Эта замкнутость круга при свете свечи.

Хмурых замков на синем седая оправа.

Как по тайной тропе заблудившийся дух,

Я случайно попала в твои переплеты.

Кровный город, прости мне везенье и слух.

Я сама не хотела, да вызнала, кто ты.

Этот город… Но Грузии нет без любви.

А она пропадёт, пропадёт и Тбилиси.

Эти церкви — да встанут пусть не на крови!

Эти горы — пускай сберегут свои выси.

Не страданья желаю тебе, а страды.

Чтобы слово victoria значило vita.

Чтоб все так же в веках нас берег от беды

В доброй шкуре тигровой кочующий Витязь.

Этот город мгновений и город эпох.

Это лето судьбы или памяти Лета.

Этих главных проспектов стремительный вдох —

Две стрелы на одно только сердце поэта.

"