Posted 14 февраля 2012,, 20:00

Published 14 февраля 2012,, 20:00

Modified 8 марта, 05:55

Updated 8 марта, 05:55

Сон разума

Сон разума

14 февраля 2012, 20:00
О фильме «Фауст» Александра Сокурова, выпущенном в российский прокат через полгода после венецианского триумфа, уже написано гораздо больше слов, чем было в сценарии и чем произносится героями. Однако удивляет не количество комментариев и толкований, а их отрыв от содержания фильма и то, что о его проблематике не сказа

Любое толкование основано на тексте, контексте и, что весьма существенно, но менее заметно, на предрассудках толкователя. В случае, когда речь идет о произведении признанных мастеров да еще увенчанном главной наградой одного из крупнейших кинофестивалей мира, контекст и предрассудки легко могут стать определяющими. Так что следует поостеречься и рассмотреть картину, насколько это возможно, вне давления привходящих обстоятельств.

Прежде всего отдадим должное руководимому Сокуровым ансамблю мастеров. Работы оператора (Брюно Дельбоннель), художника (Елена Жукова), костюмера (Лидия Крюкова), гримера (Тамара Фрид), композитора (Андрей Сигле), актеров Иоханнеса Цайлера и особенно Антона Адасинского, а также других участников съемочной группы – превосходны и заслуживают отдельного разговора. Как зрелище и как явление аудиовизуальной культуры, «Фауст» Сокурова способен доставить чувственное наслаждение самым взыскательным ценителям экранного искусства. Вопросы возникают при обращении к другому аспекту произведения, которое, по словам режиссера, завершает его тетралогию о власти, включающую «Молох», «Телец», «Солнце» и «Фауст». А именно, к смыслу фильма и к тому посланию, которое он содержит.

Многое проясняется уже в первой сцене, где ученик Фауста, глядя на выпотрошенного мертвеца, говорит учителю: «Вы много рассуждали об устройстве вот этого мешка с кровавой слизью, ни слова не сказавши о душе». На что герр профессор отвечает: «Ее я не нашел. Вопрос один: что в этой плоти, гниющей и смердящей, была душа? Иль в том, что не было ее и не могло быть?» Подобные фразы, звучащие во время просмотра, могут показаться чем-то вроде платоновского диалога, в котором вместо Сократа участвует Фауст. Однако это впечатление обманчиво, поскольку разум большинства сидящих в кинозале захвачен зрелищем вспоротых кишок и скукоженных гениталий, увеличенных до размеров экрана. И мало кому придет в голову, что на самом деле герои обменялись бессмысленными репликами, невозможными в устах не только современных, но и средневековых анатомов, отлично понимавших, что исследование трупов в принципе не может решить вопрос о существовании души. Чтобы довести ситуацию до полного абсурда, представьте себе двух космофизиков, один из которых говорит другому, только что слетавшему в космос: «Вы много рассуждали об устройстве неба, в котором побывали, но ничего не сказали о Боге». А второй отвечает: «Его я не нашел. Да и где в сем межпланетном прахе, рассеянном повсюду, быть может Бог? В том истина, что нет его и быть не может».

Поскольку сценарий писал суперпрофессионал Юрий Арабов, считать процитированный разговор Вагнера и Фауста литературным недоразумением не приходится, но можно заключить, что псевдофилософская болтовня свидетельствует об интеллектуально-образовательном уровне двух представителей то ли немецкой науки, то ли науки как таковой. Сокуровский Фауст носит ученое звание, ссылается на Демокрита с Гиппократом, употребляет слово «логика», а однажды даже высказывает мысль о том, будто Бог управляет лишь его душой, а не внешним миром – мысль занятную, хотя и противоречащую его высказываниям о душе и очевидному неверию в какую бы то ни было высшую силу. Однако принять этого Фауста за ученого невозможно, ибо на протяжении всего фильма его тянет не к познанию, а к деньгам и к девице, ради однократной случки с которой он продает душу и соглашается на отравление ее матери. Впрочем, для человека, отрицающего существование предмета торга, этот акт равносилен продаже воздуха.

Еще менее интересен полусумасшедший Вагнер – убогий вариант излюбленного кинематографистами гениального маньяка вроде доктора Но или доктора Моро. Совершенно исключено, чтобы такой неуч и болван мог вырастить в колбе гомункулуса, – зато его выращивает на кинопленке маг и волшебник Сокуров, получивший возможность применить дорогостоящие спецэффекты и снять едва ли не самый сильный в «Фаусте» кадр смерти несчастного полуребенка-полустаричка, захлебывающегося кровавой слизью.

В результате самым любопытным персонажем фильма оказывается компаньон доктора – Ростовщик, на грани гениальности сыгранный мимом Адасинским посредством собственных физиономических и телесных ужимок, а также килограммов грима, превративших его в существо с оплывшим бесформенным телом, лишенным половых признаков спереди, но снабженным неким отростком сзади на месте предполагаемого хвоста. Этот мелкий бес, склонный к легковесному остроумию и уголовным провокациям, не только признает наличие души, но и считает ее реальной ценностью, стоящей грязных услуг, оказываемых им Фаусту. Кроме того, судя по его кощунственному поведению – использованию храма для опорожнения кишечника и страстному облизыванию статуй Христа и девы Марии, – он уверен в их существовании и даже испытывает к ним противоестественное для верующего человека, но естественное для нечистой силы влечение.

Зачем Сокуров и Арабов так снизили – чтобы не сказать «опустили» – гетевских Фауста и Мефистофеля, можно только гадать. Чем, собственно, и занимаются интерпретаторы фильма, пытающиеся увязать его с предшествующими картинами выдающегося тандема, в которых шел разговор о властителях и о власти. Если отбросить частности, то приписываемая авторам и разделяемая апологетами мысль тетралогии сводится к тому, что разум опасен, атеизм равносилен аморализму, а неверие в высшие силы приводит к вере в собственную сверхчеловеческую сущность, стремлению к безграничной власти и попранию недочеловеков. Мысль эта, мягко говоря, не очень оригинальна и с удовольствием будет поддержана обскурантами всех конфессий. Но загвоздка в том, что привязать ее к ленте о похождениях троицы, состоящей из негодяя, провокатора и дурака, можно только путем усыпляющих разум спекуляций. Ведь сон разума, как сказал Гойя, рождает чудовищ, а точнее, химер.

"