«Евровидение» вместо международной карьеры

На конкурсе песни «Евровидение» в мае 2016 года в Стокгольме нашу страну будет представлять Сергей Лазарев. Об этом объявили за полгода до фестиваля: канал «Россия», который по четным годам забирает у Первого функции российского вещателя «Евровидения», решил не тянуть резину и рассекретить нашего участника заранее. Новость, правда, прозвучала не то чтобы очень свежо: ее ждали последние лет десять. Лазарев на «Евровидении» – что может быть естественнее? Не было, пожалуй, ни одного интервью, в котором Сергея не спросили бы о его гипотетическом участии в конкурсе. И он бы давно туда поехал, если бы не одно обстоятельство: Лазарев не хотел.

Это вызывало вопросы у нашей слегка свихнувшейся на «Евровидении» поп-тусовки: как, почему симпатичный мальчик и классный вокалист, отлично поющий по-английски, не горит желанием отстаивать престиж страны на «чемпионате Европы по музыке»? Сергей подробно объяснял, почему, но его спрашивали вновь и вновь. Из нашего шоу-бизнесового болотца было сложно понять, что Лазарев видит себя в другой системе координат: он мечтал тогда о настоящей карьере на Западе, записывался в Лондоне, работал с британскими продюсерами и справедливо считал «Евровидение» сезонным развлечением для развивающихся стран Европы, не имеющим ничего общего с настоящим мерилом популярности. В его бизнес-план входило соседство в чартах с Бейонсе и Адель, а не майские «веселые старты» с македонскими певицами. В какой-то момент казалось, что план сбудется: Сергей записывал англоязычные альбомы, неотличимые по звучанию от «настоящих» западных пластинок, и был уверен, что сумеет перевоспитать российского зрителя и приучить его к песням на английском.

Но получилось, как с цыганом, учившим лошадь обходиться без еды: когда почти совсем приучил, животное возьми и сдохни. На западном рынке русский юноша, певший не хуже своих, оказался не очень нужен: чтобы прорваться, видимо, нужно было чем-то отличаться от мейнстрима. Лазареву, не отказываясь от наполеоновских планов, пришлось понемногу сворачивать зарубежную карьеру и уделять больше внимания российской. А без русских песен в репертуаре она быстро уперлась в потолок: большинство потенциальных слушателей просили «чего попроще», и Сергей – очень нехотя и постепенно – пошел у них на поводу.

Несмотря на придирчивое отношение к собственному репертуару и хорошее знание современной иностранной музыки, внутренний рынок все-таки во многом размыл и растворил Лазарева: здесь нельзя очень сильно отличаться ото всех, иначе залов не соберешь.

Долгожданное согласие на «Евровидение» – прямое следствие этого изменения лазаревского угла зрения: когда в твою повседневность входят «Песни года» и «Золотые граммофоны», на этом фоне «Евровидение» начинает казаться шагом вперед, а не назад. Сергей объясняет, что ему понравилась предложенная Филиппом Киркоровым песня, с которой можно достойно представить Россию в Швеции. Возможно, но лет пять назад ни одна даже самая гениальная песня не смогла бы отправить его на этот конкурс: попадись Лазареву тогда еврохит, он бы с ним пошел не в Стокгольм на «Евровидение», а на британские радиостанции.

Впрочем, что уж тут мечтать о несбывшемся, давайте прикинем шансы Сергея, исходя из реальной ситуации. Фестивальную композицию публике пока не показали, но можно предположить, что это стандартная «песня для «Евровидения» уровня первой десятки: обычно их бешено раскручивают месяц-другой до конкурса, и они становятся узнаваемыми, но потом, за редким исключением, забываются почти сразу же после финала. Можно не волноваться за лазаревский английский и способность проникновенно донести песню до «евровиденного» зрителя (не очень требовательного, что уж там). Я не говорю про блестящие актерские навыки: постоянная работа в музыкальном театре держит Лазарева в великолепном тонусе. Чувство юмора, самоирония и хорошо подвешенный язык определенно сделают его любимцем стокгольмского пресс-центра и звездой предконкурсных промо-туров. Все это позволяет говорить о певце как об идеально возможном кандидате от России, с которым следует рассчитывать на очень удачное выступление.

Но вот что именно в нынешних условиях считать удачным выступлением? Если место в тройке, то его не удастся занять, пожалуй, только в случае каких-то новых геополитических конфликтов, которые могут окончательно отбить у европейских соседей желание голосовать за нашего. А если Лазарев перестарается, выиграет и привезет конкурс в Россию? Боюсь, с нынешними ценами на нефть это мало кого обрадует: проведение финала «Евровидения» – дело дорогостоящее и хлопотное, а тут еще раскованные европейцы, не уважающие наши духовные скрепы, понаедут... В общем, как и пару последних лет, за нашего участника болеть придется в надежде, что он не выиграет – осознавая при этом, что посланец точно не опозорится.

Мне же в участии Сергея Лазарева в конкурсе песни «Евровидения» видится еще один символический смысл. Когда-то победа в «Евро» превратилась для нашей страны в идею фикс: в тщетной надежде выиграть на конкурс послали, казалось бы, всех, кого только можно, от «Мумий Тролля» до «Тату». Когда Билану удалось победить, ажиотаж немного спал, но поредевшую колоду претендентов национальные отборщики продолжали перебирать. Теперь в этой колоде остался последний туз, и после него лавочку можно будет закрывать. Лазарев на «Евровидении» – как финальный незакрытый гештальт. Какое место он займет, не важно, главное – после его участия можно будет сказать, что все достойные российские артисты уже съездили. Израсходовав последний козырь, можно наконец отказаться от общенационального лихорадочного внимания к «Евровидению» и начать относиться к нему попроще. Как того и заслуживает это странноватое околомузыкальное приключение для молодых талантов.

Автор – музыкальный обозреватель «НИ»