Играем По

Евгений Гришковец, наверное, понравился бы Льву Толстому, очень не любившему пышный театр за зря потраченные деньги. Не любившему в балете голые ноги и плечи танцовщиков, в опере – пение (зачем петь, когда можно все сказать словами), в драме – ломания актеров. Великий еретик был твердо убежден, что любое впечатление может передать слушателям хороший рассказчик.

Гришковец, пускающий кораблики в тазу, когда надо изобразить морские сражения, играющий бумажными самолетиками, которые самолично вырезает перед спектаклем, абсолютно и полностью соответствует концепции Толстого. Главное – рассказ. О вахте на морской службе. Или о праздновании Нового года, когда весь вечер в праздничной толпе ты стремишься почувствовать: ну, вот он! – и все бесполезно. А наутро полезешь в холодильник за вчерашним салатиком, отхлебнешь теплого шампанского, из которого выветрился газ. И вдруг пробьет: батюшки, а ведь Новый год наступил! Или о том разламывающем жизнь мгновении, когда понятно, что любовь напрасна, ее не удержать. И что остается: не разражаться же монологами Отелло! Садишься на детские качели в осеннем саду и повторяешь слова глупой детской песенки: зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка, со скамейки слезть не смог, весь до ниточки промок… Евгений Гришковец в своих спектаклях-монологах не столько рассказывал нам о незнакомом мире, сколько открывал новый способ восприятия мира знакомого. Последние лет пять мы, сами не очень того замечая, употребляем его порядок слов.

Может, именно поэтому Гришковец отошел от сцены, увлекшись чистой литературой, и, доигрывая старые спектакли, перестал выпускать новые. В театре образовалась лакуна. Нишу, созданную Гришковцом, как выяснилось, может заполнять только он сам. Но и самому, видимо, без театра «чего-то не хватает». Пообещав в следующем сезоне показать новый спектакль, сейчас он вернулся к старой идее «перерассказать» Эдгара По. Вместе с Александром Цекало они создали милое и стильное представление, где два обаятельных рассказчика, перебивая друг друга, рассказывают с детства знакомые истории, дополняя, украшая, искажая и свободно варьируя их. «Жена очень преуспевающему конгрессмену попалась отличная, рукодельница, прекрасно готовила, еще лучше разогревала!» Или: «Английская королева стояла у окна и думала: «Как хорошо, что Господь сделал меня английской королевой и подданные у меня англичане. Ведь могла бы быть – о, ужас! – немецкой королевой, и подданные сплошь были бы немцы!»

Этот спектакль тянет пересказывать, перебирать удачные обороты, неожиданные инверсии, напластования смыслов. «Заземляя» текст страшных рассказов Эдгара По, Гришковец придает его историям привычный житейский формат, превращая ужасы в ужастики. Страшный посланец судьбы ворон с его «никогда» превращается в тупую птицу-недотепу. Замуровывая друга, герой интересуется: «Ну, чего ты замолчал, обиделся, что ли?» А отравив дядю, герой просыпается с мыслью: как там дядя себя чувствует?

Давняя придумка, осуществленная еще во времена кемеровского театра «Ложа», за годы стала, наверное, печальнее. Даже приезжавший несколько лет назад в Москву рижский вариант «По По» был веселее. Герой Гришковца сегодня чаще задерживается на чем-то грустном, малообъяснимом: на «глазах, которые откуда-то смотрят в тот момент, когда рядом точно никого нет». Он ежится, когда ему описывают действия удавки, кинжала, ядов. И все-таки поддерживает «убийственный» разговор. «Сами подумайте, насколько приятнее быть убитым другом, чем врагом! Друг все сделает деликатнее, креативнее, уместнее как-то». Беседуя о самочувствии принявшего яд, два героя удаляются в глубину сцены, по ходу задевая развешенные колокольчики, чьи язычки специально подвязаны, чтобы не звонить.