Игорь Яцко:

– Вы знаете, меня всегда немного пугают интервью предсказуемостью вопросов и повторяемостью ответов. Если отвечать правдиво, то невольно повторяешься. А врать я не люблю. Искренность – моя слабость и моя сила…

– Интервью дает возможность взглянуть на себя со стороны, увидеть какие-то свои неожиданные черты…

– Взглянуть на себя со стороны иногда бывает довольно страшно. Год назад на съемках меня в ряде сцен должен был страховать дублер. И вот мне все на студии говорили: нашли парня, ну исключительно на тебя похожего! Я на него посмотрел… И мне как-то стало не по себе: неужели я так выгляжу! Вот этот шкаф – это я? Так что «себя со стороны» увидеть, наверное, полезно, но не сказать, что приятно.

– Мне казалось, что, набирая учеников, мастер неосознанно стремится выбрать похожих. Грубо говоря, герой-любовник подбирает красивых, высоких, романтического вида юношей. А комик берет с характерной внешностью… Как вы подбираете актеров в свои спектакли?

– Точно не по сходству с собой (как выяснилось, я вообще плохо представляю, как выгляжу). А «схожесть» с учителем, мне кажется, имеет другое объяснение. Помню, как люди со стороны немного даже подсмеивались над нашим курсом, что все отпустили волосы, собрали их в хвостик – под Анатолия Васильева. Однако изнутри это воспринималось совсем иначе. Никто не говорил себе: а вот сделаю я себе прическу «под Васильева». Просто хотелось на него быть похожим.

– Вы как-то сказали, что самым важным поступком в вашей жизни было решение поступить на курс Анатолия Васильева…

– Это был выбор, определивший мою жизнь. Я уже не был школьником. Я окончил Саратовское театральное училище (замечу, Саратов – вообще кузница актерских кадров: оттуда вышли и Табаков, и Евгений Миронов, и Галина Тюнина, и Олег Янковский, и Владимир Конкин). Но когда работал в саратовском театре, вдруг почувствовал, что моя жизнь складывается неправильно. Что это не мой театр, что этот способ жизни в профессии мне не подходит. Я даже собрался уйти из театра. Но тут у нас появился парень, который занимался у Васильева. Он приезжал из Москвы и рассказывал, рассказывал... И в этих рассказах для меня стал прорисовываться какой-то другой мир. И мне захотелось там быть. Узнав, что Васильев набирает курс в ГИТИСе, я поехал поступать. Я мечтал о режиссуре, но для поступления на режиссуру надо было сдавать экспликацию спектакля, а я не знал тогда, что это такое, и у меня не было никого, кто бы мог мне это объяснить. Я подал документы на актерский, решив, что учиться-то все равно будем вместе. И оказался прав. Я был единственным мужчиной-актером на курсе, остальные были режиссерами. И среди режиссеров была единственная женщина, остальные были актрисами. Кстати, на вручении дипломов она сказала Васильеву: «Игорь Яцко понимает в режиссуре больше нас всех, дайте ему диплом режиссера». А Васильев так политично ответил: «А ты его спросила? Может, он не хочет быть режиссером…»

– Вас спросили?

– Куда там. Так что десятилетия я шел к режиссуре, занимаясь актерским искусством. Путь, конечно, длинный, но верный. Сначала наши артисты заметили, что я умею объяснять, что от них конкретно хочет Васильев. Потом поступило предложение поставить спектакль в Театре киноактера. И мне стало интересно попробовать его метод в работе с чужими актерами. Это очень мощная профессиональная система актерской подготовки, и мне кажется, она может помочь студентам в овладении профессией… Я выбрал пьесу Шекспира «Мера за меру», потому что Васильев Шекспиром не занимался. И погрузился в эту авантюру.

– Говорят, что вы поставили условие: никаких звезд в постановке не должно быть занято.

– Да, директор тогда чуть не поседел. «Кто к нам пойдет, если не будет звезд!» – сказал он. И тогда я сделал отчаянный шаг: я предложил, что сам распространю билеты на премьерные спектакли. Это было ужасно. Я собрал всю прессу практически на первый прогон. Я тогда был молодой, наивный, мне казалось, что критики должны угадать, каким будет спектакль. Это я теперь понимаю, что критики видят то, что они видят на сцене, а вовсе не режиссерские мечты. Все стопорилось, ничего не складывалось. Достаточно сказать, что на следующий день без единого сокращения спектакль кончился на час раньше.

– Надо же!

– В театре и не такое бывает. Так что первый опыт был трудный, но полезный. Второй постановкой стал шекспировский «Кориолан». А потом я взялся за «Каменного ангела» Цветаевой. Эта вещь попала в репертуарные планы театра еще при Васильеве. Но ею так и не занимались. Для меня важна и связь Цветаевой с Пушкиным, чьим творчеством мы занимались долго и кропотливо. И перекличка названий: «Каменный ангел» и «Каменный гость». И то, что на куполе нашего театра по проекту должен был стоять каменный ангел. Мне хотелось, чтобы эта фигура появилась если не на крыше, то хотя внутри нашего зала «Глобус».

Справка «НИ»