Естественный отбор

Июльская жара наконец принесла пользу: она украсила спектакль. Измученный зноем Лаевский (артист Дмитрий Пчела) загорает на пристани, где встречает военного доктора Самойленко (Юрий Голышев), который от жары тоже лезет в воду. Дальше между героями начинается хрестоматийный диалог.

Дмитрий Пчела сыграл своего Лаевского как воспитанного человека с оголенными нервами. Его выводит из себя любая мелочь – зной, терпкое вино, скука, безлюдье, болтовня доктора Самойленко, но главное – необходимость жениться на женщине, с которой живешь гражданским браком, но давно разлюбил. Ему 28 лет, но жизнь он понимает глубже, чем пожилой военный врач. «До какой степени мы искалечены цивилизацией, – скажет Лаевский. – Полюбил я замужнюю женщину; она меня тоже... Вначале у нас были и поцелуи, и тихие вечера, и клятвы, и Спенсер, и идеалы, и общие интересы... Какая ложь! Мы бежали, в сущности, от ее мужа, но лгали себе, что бежим от пустоты нашей интеллигентной жизни. Будущее наше рисовалось нам так: вначале на Кавказе, пока мы ознакомимся с местом и людьми, я надену вицмундир и буду служить, потом же на просторе возьмем себе клок земли, будем трудиться в поте лица, заведем виноградник, поле и прочее. Если бы вместо меня был ты или этот твой зоолог фон Корен, то вы, быть может, прожили бы с Надеждой Федоровной тридцать лет и оставили бы своим наследникам богатый виноградник и тысячу десятин кукурузы, я же почувствовал себя банкротом с первого дня».

В этом монологе – суть конфликта Лаевского с окружающим миром. Он пытается сбежать от себя, подумать о чем-то другом, но кавказская жара действует, как затянувшаяся пытка, не позволяя расслабиться ни на минуту. От вина, которое бутылками приносит на берег татарин Кербалай (Александр Соркин), становится еще труднее. И это напряжение зрители чувствуют, сидя на противоположном берегу Аквариума.

Измученная психика в общем интеллигентного Лаевского окончательно пошатнется с появлением фон Корена (Николай Исаков). Приверженец биологии и прочих естественных наук, Корен ходит волчьей походкой, рассуждает крайне рационально. Правда, от этих уверенных рассуждений о торжестве природы и пользе естественного отбора становится тошно. Когда-то Лаевский и Корен дружили. Режиссер спектакля полутонами намекает на эту дружбу, оставив столь непохожих персонажей по разные стороны причала. На мгновение посмотрят они друг другу в глаза старым, приятельским взглядом, но в ту же секунду эта нить порвется. И, как окажется, навсегда. Никакого грубого конфликта (чеховская традиция в театре), просто герои настолько разные, что не могут уживаться в одном пространстве. От любви до ненависти, как известно, один шаг. И этот шаг Владимир Байчер сделал зримым. Едва Корен при всех начнет критиковать «нерациональное» поведение Лаевского, Лаевский перепрыгнет с одного причала на другой и призовет его на дуэль. Волны в пруду только лишь подчеркнут шаткость деревянного причала, а вместе с тем и душевного состояния Лаевского. Это тот случай, когда природа становится лучшим местом театральной игры. А ветер, вдруг подувший в самый драматичный момент, заставит почувствовать дыхание жизни.

Пару десятилетий назад подобные спектакли назывались экспериментом, хотя и восходили в своих традициях к античному театру, к средневековой комедии дель арте, к экспериментам Мейерхольда и Радлова, опыту французской компании Дюазар и т.д. Сегодня от подобных постановок, которые к тому же идут в рамках Чеховского фестиваля, ждут некоторого прорыва, расширения театральных границ. По окончании первого действа зрителям объявили, что спектакль продолжится в бревенчатом доме. И хотя актеры были те же, действие, оторванное от природы и заключенное в четырех стенах, сбилось на хрестоматийный ход, напоминая радиоспектакль 1960-х годов. И вроде все правильно, и актеры замечательные, и режиссерский ход интересен, но уже что-то не то…

Уверенной поступью фон Корен приезжает на дуэль (которая почему-то играется в тех же четырех стенах) и словно пытается доказать основную мысль своей теории – необходимость очищать природу от таких заразных существ, как Лаевский. Фон Корен уверенно целится в него, но крик дьячка мешает попасть в цель: противник только лишь контужен. И хотя зритель видит, что этот промах не приносит Корену облегчения, спектакль, к сожалению, завершается назидательно, словно рассчитан на школьников, которые должны впервые задуматься о том, как дальше жить Лаевскому и как дальше жить Корену, который вдруг осознал, что сегодня он стрелял не в животное, а в человека. И об этом, разумеется, стоит задуматься зрителям. Но все же Чехов был дальше от дидактики, чем это получилось у «Чеховской студии».