Литературный критик Наталья Иванова

– Наталья Борисовна, скажите, вы были в Переделкино, когда произошел пожар на даче Олега Михайлова?

– Девятого я проснулась в шесть утра от того, что услышала знакомый звук сигналов пожарных машин. В это время там было уже все кончено. Я выглянула из дома – и вижу сизый дымок. Я только дым увидела, потому что от дачи, где я сейчас живу, это довольно далеко. И я подумала, что, наверное, пожарные приехали вовремя в отличие от моего случая и сумели остановить пожар. Но ничего подобного. Ужас! Ведь там сгорел человек. Олега Михайлова я хорошо знала…

– В августе прошлого года недалеко от дома Михайлова сгорела дача вашего свекра – писателя Анатолия Рыбакова…

– После смерти Анатолия Наумовича Литфонд передал ее мне в аренду. Рыбаков арендовал эту дачу с 1951 года – с того момента, когда у него вышел роман «Водители» и он стал лауреатом Государственной премии. «Кортик», «Бронзовая птица» появились еще до этого, а на этой даче были написаны «Тяжелый песок», «Дети Арбата», «Страх», «Прах и пепел». Анатолий Наумович жил здесь постоянно, несмотря на наличие московской квартиры, потому что на самом деле эта дача была для него настоящим домом, где был очень хорошо организован его быт и где он каждый день работал… Сейчас между этими сгоревшими дачами осталась одна кирпичная сторожка, в которой живет поэт Евгений Рейн.

– А как произошел пожар на вашей даче?

– Дачу сожгли соседи, которые, кстати, никакой арендой не владели. Дом случайно сожгли дети, которые жарили сосиски прямо на деревянном полу кухни, пока их мама отдыхала в соседней комнате. Это случилось в три часа дня, я была на работе, в редакции. Машина пожарная ехала около часа, и приехали без воды. Все началось с того конца дома, где соседи жили. Это была дача на двоих, как часто здесь бывает. У Беллы Ахмадулиной была дача на двоих, у Чухонцевых – тоже. Это такие длинные-длинные одноэтажные дома.

– Что же будет с участком, где стоял ваш дом?

– Что будет дальше, я не знаю. Я написала официальное письмо в Литфонд о том, что я исправный арендатор и что Литфонд проявил вопиющую халатность. Потому что там жили как бы наследники писателя Артема Афиногенова, которые никакого отношения к аренде этой дачи уже по закону не имели. Литфонд должен был передать эту половину дачи в руки какому-то другому писателю. Вы не представляете, в каком чудовищном состоянии была их половина! И когда я спросила сотрудников литфондовской конторы: неужели вы не видели, в каком чудовищном состоянии содержат эту вторую половину? Мне ответили: а мы так и думали, что это чем-то плохим кончится. Складывается такое ощущение, что они этого и хотели… Правда, в качестве компенсации нанесенного мне морального ущерба мне вроде бы обещали предоставить в аренду аналогичную дачу. Но в течение прошедших девяти месяцев предложения я так и не дождалась. И встречаться со мной тоже не хотят.

– У вас на даче была большая библиотека?

– Там оставалась огромная библиотека изданных книг Рыбакова на всех языках мира. Когда я там поселилась двадцать лет тому назад, у меня постепенно образовалась своя профессиональная библиотека томов эдак на пять тысяч. Я не то чтобы собираю или коллекционирую книги. Просто это совпало с теми годами, когда пошли самые лучшие издания. Я перевезла туда то, что я смогла купить в девяностые годы. Плюс еще все эти годы моя библиотека расширялась «гнездами» вокруг каждой крупной личности или течения. «Гнездо» вокруг Пастернака, о котором я написала три книги и сделала восемь фильмов, «гнездо» вокруг Ахматовой, вокруг Набокова, вокруг Бунина. Не говоря уже о современной литературе, которая, как вы понимаете, была у меня представлена очень широко, потому что я пишу как критик больше всего о современной литературе. Поэтому весь Аксенов, весь Искандер, о котором я написала большую книгу в 1991 году. И всё вокруг Искандера тоже было собрано там, как и вокруг Юрия Трифонова, о котором я написала первую свою книгу. Ценность моей библиотеки была именно в ее профессионализме. Я вам так подробно рассказываю про свою дачу, в прошлом дачу Рыбакова, потому что я ее очень любила и потому что пострадал именно мой архив. Архив Анатолия Рыбакова находится, слава Богу, в российском государственном архиве литературы и искусства, а мой – сгорел. В нем был автограф Анны Ахматовой, автограф Арсения Тарковского, не говоря уже о сотнях автографов современных писателей. Вот в минувшее воскресенье был день рождения Вознесенского, и, кстати, все его книжки были мне надписаны чудесными надписями и все хранились у меня в Переделкино…

– Говорят, что в архиве у покойного Олега Михайлова сгорели письма Бунина…

– Это ерунда. Какие письма Бунина! Он был совсем юным, когда Бунин умер. Но там были письма Веры Николаевны Буниной, с ней он действительно переписывался. И еще там были письма Бориса Зайцева. У Олега Николаевича была очень хорошая библиотека – я у него брала иногда книги, ведь не все у меня было даже в той моей библиотеке. У нас всегда была взаимопомощь. Я звонила ему, брала книги, которых у меня не было. У него была очень хорошая библиотека, но совсем другая, чем у меня, потому что она была сосредоточена на другом «гнезде» – на литературе русской эмиграции.

– Вам не кажется, что дом Михайлова могли поджечь?

– Боюсь об этом подумать. Потому что все знали, что он там живет, что человеку 82 года. Дачи же, бывает, горят из-за короткого замыкания, из-за чего угодно… Вряд ли его подожгли. Даже мысль эту я гоню от себя! Но тем не менее кому-то из чиновников это выгодно. Сдадут в аренду на 49 лет…

– В прессе пишут, что участок вашей дачи уже сдан таким образом…

– Ну, это слухи пока… У нас есть контора, которая всегда была подчинена писателям. Всегда можно было вызвать мастера, слесаря, электрика, и всё мгновенно сделают. А теперь все перевернулось. И получается, что эта контора – наши начальники, что они распоряжаются дачами, они распоряжаются землей, они распоряжаются всем. Такого, чтобы контора командовала писателями, не было никогда. Конечно, писатель сейчас – «не бог, не царь и не герой», но тем не менее… Вы знаете, на какие деньги Литфонд существует?

– Очевидно, какие-то налоги…

– Нет, еще лучше. Было постановление, что от выпуска каждой книги отчисляется сумма в доход именно Литфонда, а не государства, Литфонда как общественной организации – 3% гонорара и 3%, по-моему, от продаж тоже. Поэтому Литфонд всегда был за счет вот этих отчислений богатой организацией, самостоятельной и независимой. Отчисления шли от всего. Пушкина издали – отчисления, Толстого, Рыбакова – отчисления. Анатолий Наумович шутил, что на деньги, которые перечислены с изданий его книг Литфонду можно, наверное, построить микрорайон в Москве.

– А сейчас такие отчисления не делаются?

– Сегодня – нет. Сегодня на другом делают деньги. Я не могу прямо никого обвинять, но проблема есть: постоянно происходят какие-то махинации с разнообразным литфондовским имуществом. Кстати, писатели платят не маленькие деньги за аренду. В последние годы я платила Литфонду за аренду этой сгоревшей дачи десять тысяч рублей каждый месяц. И суммы эти все время повышались. У меня есть ощущение, что всю землю хотят передать в аренду за большие деньги на большие сроки. А наши дачи-мастерские с библиотеками, кабинетами и архивами ужасно мешают. И вообще писатели им ужасно мешают. Думаю, что Переделкино хотят переформатировать.