Торжество неправосудия

Герой фильма Лукас, пронзительно сыгранный Мадсом Миккельсеном (приз Канн и Европейской киноакадемии за лучшую мужскую роль), – воспитатель детсада, на которого возводит напраслину одна из воспитанниц, дочь его друзей. Директриса пансионата и оповещенные ею родители девочки поднимают шум, и Лукас в считаные дни становится объектом травли всего городка.

Выглядит весьма правдоподобно, однако для того, чтобы принять этот сюжет за действительный, нужно поверить в несколько предлагаемых режиссером и не обсуждаемых в самом фильме обстоятельств. В то, что современная датчанка с педагогическим образованием, необходимым для заведования детсадом, действует как средневековый инквизитор, не имея никакого представления ни о детской психологии, ни о презумпции невиновности, и вдобавок обладает подозрительностью Отелло, который верит голословным наветам гнусного Яго и не верит чистой Дездемоне. В то, что так же ведут себя по отношению к доброму знакомому отец и мать девочки, которые даже не пытаются разобраться в ситуации. И в то, что взрослый мужчина не находит простейших средств защиты от обывательского самосуда – в частности, не требует доказательств своей виновности и не обращается ни в полицию, ни в суд.

Разумеется, превосходные актеры, подобранные Винтербергом, и сам он как мастер режиссуры делают все возможное для того, чтобы придать этой ситуации достоверность, но искусственная драматизация все же налицо, а ее причины достаточно очевидны. Дело в том, что постановщик сочинил сценарий фильма под воздействием материалов о детских фантазиях, которые ему в 1999 году принес некий детский психолог, хотя, по собственному признанию Винтерберга, «с девяностых годов, когда об этом впервые заговорили, методы полиции и психологов сделали огромный шаг вперед». Режиссер слегка лукавит, поскольку о сексуальных фантазиях детей исследователи и следователи знали еще во времена Фрейда, подробнейшим образом расспрашивавшего пациентов об их детских комплексах. И даже раньше, поскольку во времена инквизиции судьи для обвинения родителей охотно использовали самые невероятные показания детей. В деле 1244 года об открытии гнезда еретиков свидетелем выступил десятилетний мальчик, и его показания против отца, сестры и других семидесяти человек стали решающими для их обвинения.

Однако искушение приписать современному буржуазному обществу архаические черты средневекового настолько велико, что побуждает кинематографистов жертвовать исторической правдой ради сиюминутного эффекта. Сиюминутного, так как уже во время просмотра возникает внутреннее противодействие, впервые отмеченное Львом Толстым при чтении прозы Леонида Андреева: «Он пугает, а мне не страшно». Более глубокое и продолжительное воздействие оказывают менее громкие ленты вроде «Презумпции вины» Венсана Гаренка (2011), где вскрыт механизм неправосудия, позволяющий посадить супружескую чету по облыжному обвинению в сексуальных домогательствах к детям.

Но самое странное то, что в тысячах английских и русских интернет-ссылок на «Охоту» невозможно отыскать ни одного упоминания о рассказе Шервуда Андерсона «Руки» из сборника 1919 года, где на половине страницы с совершенной убедительностью описывается то, на что хорошему режиссеру Винтербергу не хватило полутора часов.