Posted 13 марта 2007,, 21:00

Published 13 марта 2007,, 21:00

Modified 8 марта, 08:49

Updated 8 марта, 08:49

Актер Даниэль Ольбрыхский

Актер Даниэль Ольбрыхский

13 марта 2007, 21:00
На прошедшем недавно в Ханты-Мансийске кинофестивале «Дух огня» известный польский актер Даниэль ОЛЬБРЫХСКИЙ получил почетную награду за вклад в кинематограф. В действительности Ольбрыхский сделал больше – для нескольких поколений восточноевропейской молодежи он, как никто другой, олицетворял порыв к свободе. После пол

– Даниэль, в Ханты-Мансийске вы были не только почетным гостем, но и членом жюри, уж не знаю какого по счету в вашей жизни. Как вам эта работа?

– Мне нравится смотреть и обсуждать фильмы, мне приятно общение с профессиональными людьми. Но решать, кто лучше и кто хуже, – не по мне. У меня нет мерной линейки, секундомера или весов, чтобы определить, какой фильм глубже, динамичнее или весомее. А судить по принципу «лучше тот, который больше понравился», я не решаюсь, потому что знаю, насколько восприятие фильма зависит от зрительского настроения. Не с той ноги встал, и ничто тебе не мило.

– А с какой ноги вы обычно встаете?

– С той, которая не была сломана.

– Как это вас угораздило?

– Упал с лошади. С наездниками такое случается. Мне вставили железный штырь и с тех пор стали задерживать в аэропортах как террориста, который прячет металлическое оружие в собственном теле.

– Вы часто ездите верхом?

– Когда живу дома – каждое утро.

– У вас своя конюшня?

– Маленькая. С двумя арабскими конями.

– Жеребцами или лошадьми?

– Среднего рода, если так можно сказать по-русски. Я не хотел быть конезаводчиком и поэтому сразу купил кастрированных. Меньше хлопот. Ведь жеребца-производителя надо восемь раз в день выводить на работу. За хорошие деньги, конечно. Но я-то другим зарабатываю...

– Мне как критику казалось, что у вас критический взгляд на окружающее.

– Между прочим, для нас, особенно при коммунизме, было очень важно, что именно о польском кино писали критики. В том числе русские, такие, как покойный Мирон Черненко. Он очень любил польское кино и понимал его глубже, чем многие поляки. Так вот критика нам очень помогла в те годы. Можно даже сказать, что благодаря ей мы выросли нормальными людьми, с незасоренными мозгами. Ведь в те годы только об искусстве и спорте можно было... пИсать или писАть? Я все время забываю, куда ставить это опасное ударение...

– ПисАть.

– ... можно было писАть человеческим языком и не врать.

– А когда вы решили, что коммунистическая пропаганда врет?

– Не помню, что было первым толчком, но эта ложь стала очевидной в 1968 году, когда польские войска вместе с советскими вошли в Чехословакию, чтобы подавить «пражскую весну». А уж на границе 80-х, когда начались волнения в Гданьске, лживость коммунистов не вызывала у любого порядочного человека ничего, кроме омерзения. Вообще, в Польше было легче, чем в России, выработать независимые убеждения. В России царь – это Бог, и всякая власть – от Бога. А у нас королей со средних веков выбирали. Мы с вами очень близки по душевному устройству, но ментальность у нас разная. Какая бы власть ни была, даже нами выбранная, мы в чем-то против нее.

– Какое-то время вы были доверенным лицом самого Леха Валенсы. Приходилось ли вам критиковать и его?

– Еще как! Когда однажды он высказался о Вайде как о мальчишке, которого надо положить поперек колена и отшлепать, я не выдержал и написал ему публичное письмо, где не очень постеснялся в выражениях.

– Он был хорошим президентом?

– Так себе. Но он должен был им стать. Это было лучше, чем если бы он оставался лидером оппозиции.

– Какие миссии вы выполняли, когда он был вождем «Солидарности»?

– Мне особенно запомнился митинг при открытии памятника жертвам Гданьского восстания. Тьма народа на площади – и вся Польша у телевизоров. Лех попросил меня перечислить имена убитых. Я говорю: «Это должен сделать один из вас, забастовщиков». Он говорит: «Никто из нас не выдержит, а ты профессионал, и тебе люди верят». И я стал читать список погибших: «Я вызываю тебя, Ян Вишневский!..» И вдруг все, кто собрался, миллион человек, отвечают: «Он среди нас!» Только тут, когда у меня у самого хлынули слезы и подкосились ноги, я понял, что он имел в виду, когда сказал, что неактер такого не выдержит. Это было режиссерское видение, достойное самого Вайды.

– Как вы считаете, генерал Ярузельский, который ввел в Польше военное положение, спас ее от советской оккупации? Или СССР уже не решился бы на ввод войск в соседнюю страну?

– Никто не знает, на что мог бы решиться СССР, но Ярузельский точно думал, что военным положением спасает Польшу от двух зол – от «Солидарности» и от советской оккупации. Лет через десять он мне сказал: «Вы правильно делали, что выступали против моего режима. Но я должен был сделать то, что сделал, и быть ненавидимым за это». И когда я встречаю его на улице, то всегда первый говорю ему: «Добрый день, пан генерал!» А он мне отвечает: «Добрый день, пан Даниэль!» А вот с нынешним президентом Польши я первым здороваться не стану. Подожду, пока он поздоровается.

– Я слышал, как легко вы говорите не только по-русски, но по-французски и по-английски. Какие еще языки вы знаете?

– Немецкий, итальянский и сербо-хорватский.

– Специально учились, или освоили в процессе общения?

– Учил монологи, когда приходилось играть на другом языке. Учил, когда влюблялся. Можно сказать, учил в кровати, когда обнимал женщин. Очень хороший способ познания: обнимаешь японку – немного учишь японский, лежишь с абиссинкой – учишь абиссинский, любишь русскую – совершенствуешься в русском.

– Это художественный образ или документальное признание?

– Документов на этот счет я не держу, но все это действительно было.

– Со сколькими же языками вы таким образом соприкасались?

– Надо подумать... Наверное, где-то с сорока... Если собрать всех детей – разноцветная была бы толпа...

– Интересно было бы посмотреть на маленького чернокожего Ольбрыхского…

– Вы могли бы увидеть и большого. Я ведь играл Отелло. А при мне крутился сын, тогда ему было лет восемь, с рыжими волосами. Как-то, не снимая грима, вышел с ним погулять. Видимо, грим был хороший, потому что люди меня не узнавали и принимали за натурального негра. Сын говорит: «Папа, пошли к пруду!» И вдруг из-за спины доносится женский голос: «Интересно, какая же польская курва сумела убедить этих придурков, что они – отец с сыном?..»

– Вы постоянно напеваете Высоцкого. Где вы с ним познакомились?

– О, это любимая история Марины Влади! Она всегда требует, чтобы я рассказывал ее публике, когда мы встречаемся. Познакомился там же, где, кажется, и она с ним, – в баре гостиницы «Россия» во время Московского кинофестиваля. Я сидел с переводчиком, в котором совершенно не нуждался, но в нем нуждался КГБ, сотрудником которого он был. Я знал, что он сексот, а он знал, что я об этом знаю. Интересно было бы прочесть его донесения, жаль, что у вас это не так легко, как в немецком фильме («Жизнь других». – «НИ»). И вдруг из лифта выходит крепкий такой мужик постарше меня и направляется к стойке. Переводчик говорит: «Вы знаете, кто это?» Я говорю: «Что-то знакомое». – «Это же Высоцкий!» А песни Высоцкого мы знали так же, как и вы. Я поворачиваюсь лицом к вошедшему, встречаюсь с ним глазами и понимаю, что он меня тоже узнает. Так и познакомились. Потом, когда Володя ушел, переводчик огляделся по сторонам, потрогал свои пуговицы, наверное, выключил какую-то кнопку, и страшным шепотом сказал: «Он е… Марину Влади!»

– Я знаю, что в Варшаве вы играете короля Лира в постановке Андрона Кончаловского. Как это случилось?

– Мы, естественно, были давно знакомы, но я никогда у него не играл. А когда мне стукнуло 60, варшавские власти меня спросили: «Что бы вы хотели сыграть, пан Даниэль? Выбирайте роль в любой пьесе любого драматурга, мы финансируем спектакль!» Я подумал и выбрал Лира. Во-первых, потому, что это Шекспир, а во-вторых, потому что Гамлета, Отелло и Макбета уже играл. Но кого позвать в режиссеры? У актера редко бывает ситуация, когда он может пригласить режиссера, обычно бывает наоборот – он сидит и ждет, чтобы его выбрали. И вспомнил, что недавно, будучи в жюри на фестивале в Монте-Карло, видел фильм Кончаловского «Лев зимой», который мне очень понравился. А это же почти Шекспир. Телефон Андрона у меня был, я ему позвонил, и он согласился, предупредив, что с ним будет трудно. И действительно – погонял меня и всех нас, как я гоняю своих лошадей! Но он показал себя отличным наездником, а мы, как я надеюсь, оказались неплохими лошадьми.

– Что вам больше всего мешает, когда вы играете на сцене?

– Звонки на мобильные телефоны. Как ни предупреждай перед спектаклем – ничто не помогает. Причем иногда такие нахалы попадаются, что начинают отвечать, думая, что их не слышно. А какая в театре акустика, сами знаете. Но однажды Кристина Янда поквиталась с таким болтуном за всех нас. Она играла спектакль, как вдруг на втором ряду затрезвонил мобильник. Мужик взял трубку и стал говорить, заслоняя ее ладонью: «В театре… Янда играет… Средне… Каких пирожных?.. Хорошо, привезу…» Ну, Крыся дождалась перерыва и говорит своей костюмерше: «Набери, пожалуйста, через двадцать минут мой сотовый номер». Та набирает. Крыся вытаскивает трубку и начинает отвечать: «На спектакле… Все нормально, только какой-то идиот во втором ряду половину первого акта проболтал по мобильнику! Ну, пока!» В зале – дикий хохот! Мужик, закрыв лицо руками, пробирается к выходу и исчезает. Янда говорит: «Ничего, досмотрит в другой раз. Уже без мобильника». К сожалению, так можно сделать только в современной пьесе. Во времена Шекспира сотовых еще не изобрели. Хотя лет через тысячу, наверно, в головах все спутается, и можно будет увидеть с мобильным телефоном даже Юлия Цезаря.

СПРАВКА

Актер Даниэль ОЛЬБРЫХСКИЙ родился 27 февраля 1945 года в польском городе Лович близ Варшавы. После школы окончил государственную Высшую театральную школу в Варшаве. Играет в различных варшавских театрах. В кинематографе дебютировал в 1964 году в фильме «Раненый в лесу». Известность получил в 1965 году после выхода фильма Анджея Вайды «Пепел». Работал с такими режиссерами, как Анджей Вайда, Миклош Янчо, Маргарет фон Тротта и Джозеф Лоузи. Всего в его фильмографии более 150 работ. Снялся в 1988 году в фильме Филипа Кауфмана «Невыносимая легкость бытия», в 1998 году – в исторической драме Никиты Михалкова «Сибирский цирюльник», в 2004 году – в сериале «Гибель империи», а в 2005-м – в «Турецком гамбите».

"