Женский вопрос

Как явствует из названия, выставка посвящена образу женщины в Советском Союзе. В сопровождающем экспозицию тексте организаторы обобщают представления о женской красоте, характерные для каждого десятилетия. Тезис о том, что в советское время женщин писали по единому канону, распространен, однако весьма и весьма спорен.

Как художник изображает женщину, чаще зависит от художника и его творческой манеры, чем от эпохи, в которой он живет. Представленные на выставке картины замечательно это иллюстрируют. Для кого-то женское тело – набор отвлеченных геометризованных форм в пространстве; для кого-то – натюрморт, разложенный на кушетке, а для иного художника это просто человек – не больше и не меньше.

Массовый зритель заблуждается, если считает советское довоенное искусство полностью лишенным чувственности. Это заблуждение отчасти простительно, поскольку рождено советской же идеологией, но нельзя забывать, что знак равенства между идеологией и искусством не ставили даже в сталинское время. Действительно, слово «эротика» – последнее, что приходит на ум в связи с соцреализмом. Last but not least, как говорят англичане. Последнее, но не менее важное.

Есть остроумная шутка: «Как отличить на советской картине женщину от мужчины? – Женщина в косынке». В этом есть правда, но не вся. Судя по данной выставке, советское искусство 1930-х годов (самого «строгого» в нашем представлении периода) изобилует таким сдержанным эротизмом, что куда там Серебряному веку!

Иногда кажется: если в стране жесткая цензура и о некоторых вещах не принято говорить, то их нет – ни в литературе, ни в изобразительном искусстве. Бог с ней, с литературой, там были свои способы сублимации – к примеру, сказания о пионерах-героях, этих новых советских мучениках, смерть которых описывалась с декадентской чувственностью. Изобразительное искусство также вполне освоилось с идеологическими требованиями и научилось говорить, не нарушая их.

Парадоксально, но искусство 1920-х годов, особенно их первой половины, почти лишено эротической окраски. В 20-е еще свободно дышалось: вспыхивал и гас авангард, верили в упразднение спален, кухонь и семьи, верили в общий быт, общий досуг и общую любовь. Царила веселая свобода нравов, а обнаженное тело не воспринималось как нечто интимное, сокровенное, наоборот – на обозрение его, к коллективу! Отношение к телу в 20-е напоминает то, которое наблюдалось во времена Древней Греции, с той только разницей, что в 1920-х женщины обладали большими правами. Посмотрим самые ранние по хронологии экспонаты выставки: «Натурщицу» Машкова (1918) и «Женщин» (1919) Аристарха Лентулова. В этих полотнах есть обнаженная женщина, но женственности в ней не больше, чем в персиках Сезанна и посуде Пикассо.

С конца 1920-х годов внутренняя политика страны пошла по пути «закручивания гаек» и жестокой «борьбы с формализмом»; многие темы и приемы в искусстве оказались под запретом. Жизнь и искусство стали благообразнее. Темы, не входившие в набор соцреализма, были объявлены «мелкими» и «мещанскими». К таким относился жанр «ню», также мелкий и мещанский.

Глаз советского искусства стал особенно зорок на все запрещенное. Если в 1920-х годах художники, глядя на женщину, простодушно видели в ней ту самую кухарку, что будет управлять государством, то в 1930-е художникам не рекомендовалось смотреть на женщин, зато предписывалось видеть кухарок. Возможно, благодаря этому оголодавший взгляд художника искал эротику там, где, казалось бы, ей не место.

В иерархии «узаконенных» женских образов в 30-е годы главное место отводилось образу работающей матери в расцвете лет. Наряду с ним существовали и другие, ставшие в советском сознании почти архетипами: учащаяся техникума, работница фабрики, колхозница, спортсменка. В рамках этих определенных архетипов художники могли творить как душе угодно. Юрий Пименов тяготеет к женщинам в одной туфле («Обнаженная с гвоздикой», «Лежащая модель»); у Сергея Герасимова («Буфетчица») получается иллюстрация к «Пышке» Мопассана; Владимир Лебедев («Обнаженная») сосредотачивается на цвете; Алексей Пахомов («У Петропавловской крепости») сосредотачивается на формах. Дальше всех, впрочем, пошел Александр Самохвалов. Его девушки («Работница-строитель», «Вузовка») – гимн телесной крепости, физической развитости и целомудренной стыдливости. Ни с чем не сравнятся его же акварели из серии «Девушки метростроя» – «Перед душем», «С лопатой», «Со сверлом». В них откровенное любование женским разгоряченным телом достигает такой откровенности, что становится неловко.

Работ Самохвалова и Лебедева на выставке больше всего, но представлены и другие замечательные мастера: Татьяна Маврина, Петр Вильямс, Борис Кустодиев, Игорь Грабарь, Казимир Малевич, Александр Шевченко. Эти разные художники по воле случая собраны вместе до 3 февраля, и объединяет их, как водится, женщина.