Posted 13 января 2010,, 21:00

Published 13 января 2010,, 21:00

Modified 8 марта, 07:17

Updated 8 марта, 07:17

Тиха украинская ночь

Тиха украинская ночь

13 января 2010, 21:00
Изобретатель и основоположник жанра «сандрама» Владимир Панков поставил заключительную часть своей трилогии по «Вечерам на хуторе близ Диканьки», куда вошли постановки по трем первым повестям. Первая часть трилогии «Гоголь. Вечера. Часть I» поставлена по «Майской ночи, или Утопленнице». Вторая часть – по «Сорочинской я

Триптих по Гоголю изначально обещали играть в три вечера, хотя создатели и настаивали на абсолютной автономности каждой части. Однако в результате – I, II и III часть играются отдельно. И, положа руку на сердце, можно сказать, что, посмотрев одну из частей, ты будешь иметь полное представление о двух других: один метод, одна команда. А разные по стилю повести Гоголя в смелой режиссерской интерпретации мало отличаются друг от друга.

Народные распевы мешаются с оперными ариями, старинные инструменты – с оркестровыми. Часть исполнителей поют в микрофон, часть без него. Много чисто ритмических сцен, где звучит хор а капелла, акустическое пространство создается притопом, присвистом, имитацией птичьих криков, лесных шорохов, струйных переливов реки.

Действие происходит в некоем условном хуторе в некие баснословные времена. На гоголевских хуторянах привезенные из этнографической экспедиции подлинные детали костюма – повойники, рубахи, головной убор невесты, – соседствуют с закатанными до колен трениками и шерстяными спортивными кофточками. Главный герой – бес-соблазнитель Басаврюк и вовсе является то в смокинге, то в одежде католического священника, то в простецком ватнике и треухе, но всякий раз с карманами, набитыми золотыми монетами. Этими монетами он сыплет направо и налево, швыряется ими, наполняет подставленные стаканы, кидает их на черенки лопат и в подставленные алюминиевые ведра.

Для Гоголя важно, что его хуторяне берут бесовские червонцы и бесовские подарки не столько из жадности, сколько из страха: «каждого проберет страх, когда нахмурит Басаврюк, бывало, свои щетинистые брови и пустит исподлобья такой взгляд, что, кажется, унес бы ноги Бог знает куда». В спектакле Панкова хуторяне куда более повадливы на звон монет. И настоящего противостояния христиан православных бесу-искусителю в спектакле решительно не получается ввиду нестойкости верующих. В минуту любви сшибают вокруг все кресты Пидорка с Петрусем. А уж наказание, которое суровый козак Коржа придумывает для своей некстати влюбившейся дочки никакому нехристю и не снилось. Бичуют бедную девушку веревками, как изуверы Спасителя (у Гоголя отец дочери и слова-то худого не говорит, ограничившись изгнанием полюбовника).

Впрочем, для Панкова собственно текст Гоголя – всегда лишь канва, по которой он вышивает узоры. А особенности авторского слова, юмора, да и сюжетные ходы режиссера решительно не интересуют.

После мелодраматического расставания влюбленных спектакль явно убыстряет ход, перейдя на сюжетную скороговорку. Зрители, знающие текст, еще могли опознать в сценических картинках и путешествие Петруся за кладом, и его встречу с ведьмой, и убийство героем невинного отрока – шестилетнего Ивася, брата Пидорки. Зрители, с текстом незнакомые, решительно недоумевали, откуда взялись детские плачущие голоса и почему это Петрусь так зверски глядит на распростертое перед ним женское тело. И откуда, собственно, взялся клад? И почему он так греховен? А потом столь же безуспешно пытались понять: что же именно пытается вспомнить благополучно женившийся на любимой девушке и смертельно затосковавший герой?

Гоголь закончил свою повесть прозрением и наказанием. От соблазненного детоубийцы Петруся осталась куча пепла. От бесовского золота – груда битых черепков. Высохшая и постаревшая его жена Пидорка, давши обет молчания, пошла богомолкою по монастырям. И даже шинок, куда хаживал Басаврюк, покинули и шинкарка, и все завсегдатаи. И долго еще отцу Афанасию пришлось кропить разные места в селе святой водою, изгоняя чертей.

Спектакль «Гоголь. Вечера. Часть III» обрывается на полуслове. «Вспомнил!» – вздыхает Петрусь, и на этом все завершается. Ни разоблачения беса, ни раскаяния, ни воздаяния.

Из повести Гоголя вынут ее главный нравственный стержень. И по сравнению с этой потерей: детскими шалостями кажутся и неотрегулированный звук «саундрамы» (звуки идут одновременно из гортаней певцов, из динамиков и отражением от стен), и болезненные децибелы, и скромный уровень мастерства команды.

Впрочем, как признается сам режиссер, пока для него главная задача не столько что-то сделать, сколько все попробовать. И кино, и драму, и мюзикл, и оперетту, и оперу. «Можно столько попробовать, что глаза разбегаются!» – говорит Владимир Панков. А при обилии возможностей и соблазнов главное – не оказаться в роли предприимчивого козака из анекдота: «Съесть не съем, но хоть понадкусаю».

"