Posted 12 ноября 2014,, 21:00
Published 12 ноября 2014,, 21:00
Modified 8 марта, 04:09
Updated 8 марта, 04:09
Недолгая память
Один из вопросов, который тревожит многих искусствоведов и арт-критиков: все ли то, что ныне называется музеем, в действительности им является? Как рассказал «НИ» доктор искусствоведения, заведующий лабораторией музейного проектирования Российского института культурологии Алексей Лебедев, «Слово «музей» было воспринято нашим бизнесом как бренд, как нечто модное, и поэтому всякие вещи, не имеющие отношения к музейному делу, магазины, например, называют музеями – как «Музей шоколада» в Петербурге на Невском или «Музей коломенской пастилы». Случается, когда музеями называют центры популяризации научных знаний – то, что в Америке называется эксплораториумами. В Москве есть «Экспериментаниум», который в качестве подзаголовка к названию имеет фразу «музей занимательных наук». Но это, конечно, не музей, а именно образовательный центр».
Нужно понимать, что задумки подобных «музеев» вообще-то неплохи: культура быта, материальная культура, в нашей стране все еще остается недооцененной, и к рассказам об истории предметов туалета, всевозможных вещей, парфюмерии, табака или алкоголя мы относимся легкомысленно и лишь как к развлечению, тогда как и это можно считать культурным феноменом, через призму которого многое узнаешь об истории своей страны. В Европе и Америке «Материальная культура» – такой же обычный школьный курс, как у нас – история или обществоведение, причем не менее важный, раскрывающий школьнику не только широту знаний, но и полноту жизни. Поэтому изначально задумки музеев, посвященных аспектам материальной культуры, хороши, но другое дело, что в реальности они вылились лишь в задорный балаган и радостное поедание пастилы.
В разных городах России есть Музей огурца, Музей автоугона имени Юрия Деточкина, Музей общепита, Музей воздуха (утверждают, что в собранной коллекции аптекарских склянок и бутылок тот самый, легендарный воздух, которым дышали наши предки во время революции или хрущевской оттепели), музеи мыши, волка, хлеба, утюгов, солнца и даже Музей человеческого варварства и свинства во Владивостоке.
А места для Музея кино у нас нет. Как ранее сообщали «НИ», коллектив музея, созданного киноведом Наумом Клейманом и с легкой руки председателя Союза кинематографистов Никиты Михалкова выселенного на улицу в 2005 году, выразил недоверие своему новому директору Ларисе Солоницыной и в знак протеста уволился практически в полном составе. Несмотря на резонанс, протесты и заявления кинематографистов с мировыми именами, власти никак не отреагировали на эту ситуацию, оставив Ларису Солоницыну на посту директора.
Возможно, причина кроется в том, что государство просто не хочет тратить на Музей кино лишние ресурсы. При всем понимании того, что сохранять историю кино важно, что в многомиллионной России не может не быть музея ее великого кинематографа, надо, увы, отдавать себе отчет в том, что музей как храм искусства существует для узкой группы заинтересованных людей, а тех, кто хотел бы специально приехать в Москву для того, чтобы посмотреть Музей кино, очень мало. С другой стороны, ценителей всегда мало, ценители всегда элита, и музейщики с полной самоотдачей работают именно для них. Но в этом конкретном случае с Музеем кино власти очевидно решили ценителями кино, когда-то важнейшего из искусств, попросту пренебречь.
Как рассказал «НИ» Алексей Лебедев, «Любой нормальный музей, который хранит музейный фонд, – это планово-убыточное предприятие, которое финансируется государством. По европейским понятиям успешным считается музей, который зарабатывает 30–35% от своих расходов, потому что у любого музея есть огромное обременение – это музейный фонд, который он обязан хранить. Реставрация, содержание зданий – это очень дорогое дело, большие расходы. А то, что музеем не является – типа «Музея пастилы», – очень прибыльно».
«Нам лучше не видеть того, что сейчас сделают из этого годами создаваемого бренда, – поделился своим мнением с корреспондентом «НИ» режиссер-документалист Виталий Манский. – Музей попал в «смычку» с Минкультом, который является марионеткой в руках Михалкова. Я прекрасно понимаю этическую и психологическую дилемму, которая стоит перед научными сотрудниками музея. Если бы Музей кино попросил меня передать ему материалы, я бы с радостью согласился, но делал бы это персонифицированно, имея в виду создателя музея Наума Клеймана и тех сотрудников, которых я знал. А сейчас ситуация такая, что ты построил детский садик, а в нем устраивают бордель. То, что сейчас происходит с Музеем кино, наглядно демонстрирует несправедливость, которая творится на наших глазах».
Напомним, что некоторое время назад именно Никита Михалков предлагал для привлечения внимания молодежи к истории кинематографа ввести в школьную программу обязательный просмотр ста лучших отечественных фильмов. Но идея тогда так и не была поддержана ни учителями, ни родителями, ни государственными структурами. Отчасти дело в том, что школы просто не располагают необходимой техникой, которая позволяла бы показывать архивные фильмы детям. В то время как Музей кино регулярно проводил многочисленные ретроспективы, которые сопровождались встречами с создателями картин и киноведами, и вход на эти показы всегда стоил сущие копейки, если не был бесплатным.
Кстати, одна из острых проблем в этой области – незаинтересованность молодежи в посещении музеев. И если это не так чувствуется в столице, то у региональных школьников поход в музей прочно ассоциируется с неуместными бахилами или безразмерными войлочными тапками, пыльным запахом и заунывными речами экскурсовода, а главное – с грозными табличками «руками не трогать». Музей, в котором экспонаты можно трогать руками, представляется им чем-то фантастическим. Меж тем такие музеи, которые на Западе называют «эксплораториумами» (от английского to explore – «исследовать»), можно назвать одной из самых эффективных форм для привлечения школьников к изучению истории и науки.
Посудите сами, что среднему школьнику западет в душу больше: монотонное повествование у стеклянной витрины или интерактивное представление, которое он создает сам, лишь коснувшись экрана пальцем? Речь, конечно, идет не о том, чтобы все музеи сделать яркими и электронными, а все артефакты эпохи убрать из-под стекла в архивы, но о том, что прежняя форма функционирования музеев при современных возможностях уже не представляется целесообразной. В абсолютно любом маленьком городе России обязательно есть «джентльменский набор»: это краеведческий музей и музей какого-нибудь писателя, прославившего свой родной край, и по возможности – какой-нибудь «экзотический» музей какого-нибудь явления, аспекта русской жизни. В таких музеях жители этого города, как правило, бывают лишь раз в жизни, еще в школьные годы. Представить себе взрослого человека, который вдруг решил поинтересоваться историей родного края, получается с трудом, хотя, по сути, что в этом зазорного? Пожалуй, дело в том, что людям просто неинтересно. На вопрос, как привлечь людей, например, в литературные музеи, Алексей Лебедев ответил «НИ»: «Литературные музеи – одна из самых трудных материй для музейного дела, потому что сам предмет показа – рукопись или книга. Книгу человек должен держать в руках, а лежащая в витрине книга – уже некоторое противоречие. Что касается рукописи, то применительно к современному писателю это невозможно, потому что рукописей нет, показывать нечего. Литературным музеям надо искать новые формы представления материала, чтобы быть интересными. И если говорить о современных, интересно работающих музеях, то это в первую очередь музей Пушкина. Ну а что делать для того, чтобы было интересно? Ответ простой: работать. Есть же целая наука – музейная педагогика».
Директор «Булгаковского Дома» Николай Голубев сказал «НИ», что музей имеет право быть старомодным, но не имеет права быть неинтересным посетителям: «Музей обязан собирать, хранить, дрожать над каждой вещичкой, но при этом быть открытым всему новому для того, чтобы быть интересным людям разного возраста. Возможно, через 50 лет Булгакова будут понимать совсем по-другому, чем сейчас. Поэтому так важно сохранить все, что уже накоплено».
Пример, отчасти близкий к идеалу, – не так давно отреставрированный дом-музей Герцена в Москве, где можно посмотреть и на оригиналы рукописей, и по-настоящему прочувствовать эпоху, слыша звуки колокола и стук колес. Идеальный в этом отношении пример – Еврейский музей и центр толерантности – блестящий по форме и прекрасный по содержанию: вся история народа от сотворения мира до наших дней в нем оживает, движется и звучит.
Музейщики зачастую жалуются на нехватку площадей для экспозиции. С такой проблемой, в частности, сталкивается Музей Есенина, директор которого, Светлана Шетракова, посетовала «НИ»: «Катастрофически не хватает выставочных площадей – музей занимает полторы комнатки в двухэтажном доме». При этом мало кто из музейных работников признает, что экспонаты, которыми можно было бы заполнить дополнительную площадь, особого интереса для современного посетителя не представляют.
Наш эксперт Алексей Лебедев так комментирует ситуацию с безразличием молодежи и школьников к музеям: «У региональных музеев, конечно, есть цель быть интересными, но вопрос в том, есть ли у них умения и средства. Кроме того, если говорить про посещение музеев школьниками, то у нас в стране с этим ситуация странная. В Голландии, например, в городе Лейден есть огромный естественно-научный музей «Натуралис». Туда приезжают школьники как поодиночке, так и группами, получают пластиковую карточку с чипом и ходят по залам, вставляют карточку в карт-ридеры, и компьютеры задают ребенку вопросы, ответы на которые можно найти, внимательно изучив музейную экспозицию. Когда он проходит весь музей, последний компьютер распечатывает ему отчет. Это внеклассная работа, которую школьник обязан сдать в школу. В России же ребенок может окончить школу с золотой медалью, вообще ни разу не побывав в музее. Никакой связанности нашей системы образования и музейной системы у нас нет. Поэтому проблема незаинтересованности школьников – не чисто музейная, это проблема и школьных программ тоже. При этом у нас в стране очень много музеев, главными посетителями которых являются школьники, например, Музей Востока – при этом я не могу сказать, что это «обязаловка», а, напротив, школьники идут в музеи вопреки. По нынешней технике безопасности для того, чтобы привести класс в музей, должно быть человек восемь взрослых: на двух-трех детей должен быть один взрослый, это какие-то немыслимые правила».
На вопрос о том, какие музеи нужны Москве, журналистам на одной из пресс-конференций ответил руководитель департамента культуры Москвы Сергей Капков: «Музей науки. Я вот со своей школой ругаюсь: попал на родительское собрание, и они там говорят: «Мы ведем детей на «Джеймса Бонда», на выставку к Ольге Свибловой». Я говорю: «А что же вы не идете в Музей космонавтики, про Гагарина что-то рассказать?» Это же серьезная история, что школьники очень мало знают профессий, что есть химики, физики, фармацевты и так далее и тому подобное. Поэтому наука, интеллект для Москвы – это, конечно, очень должно быть востребовано. Сейчас это не принято, но можно принять, как в Соединенных Штатах, что Музей авиации и космонавтики будет финансировать соответствующая корпорация. Там вообще вход бесплатный, музей за неделю не обойдешь. Вот это проект! У нас не хватает таких вот музеев для подростков, где им было бы интересно».
На самом деле у непопулярности музеев много причин: это и отсутствие денег для их успешного функционирования, и нехватка кадров для полноценной работы, и банальное падение уровня культуры граждан, винить в котором, по сути, можно лишь самих себя. В Москве регулярно проходят акции типа «Ночи музеев» и «Ночи искусств», а каждое третье воскресенье месяца вход во все федеральные музеи становится бесплатным, и, тем не менее, поток посетителей нельзя назвать огромным. Возможно, дело в плохой работе пиар-служб, о чем «НИ» рассказывала заведующая домом-музеем Александра Островского Лидия Постникова. Но в целом мужество музейных работников поражает: буквально вчера стало известно, что сотрудники того же Музея кино решились отозвать свои заявления ради того, чтобы спасти музейную коллекцию и не допустить того, чтобы она попала в руки непрофессионалов. «Сейчас нужно больше мужества для того, чтобы остаться», – прокомментировал ситуацию создатель музея, киновед Наум Клейман.
В заключение хочется задать читателям закономерный вопрос: а когда вы в последний раз были в музее?
В Швеции есть даже музей комаров
В конце 1990-х был открыт музей комаров, где разместилась экспозиция, связанная с этими кровососущими, центром которой стала крупнейшая в мире коллекция средств защиты: дезодоранты, сетки, шляпы, палатки, спецодежда и прочее. «Нашей гордостью является антикомариное мыло южноафриканского производства. Действительно редкий экземпляр», – говорит шеф отдела информации Елливаре Ларс Израэльссон.
В конце 1990-х вблизи музея была проложена железная дорога, с приходом цивилизации резко сократилось число кровососущих в районе «чемпионата мира». «Музей вынужден закрыться в связи с недостатком комаров», – с грустью сообщили шведские СМИ. Однако вскоре необычная выставка открылась вновь, переехав в региональный центр Елливаре. Местные власти практично рассудили, что туристов можно привлекать любыми способами. С тех пор комар ежегодно пополняет местный бюджет круглой денежной суммой. Следует отметить, что подавляющее большинство шведских музеев, в том числе и, казалось бы, недостойных столь высокого названия, полностью или частично финансируются региональными или центральными властями. В Швеции не делят подобные заведения на «чистые» и «нечистые», справедливо полагая, что все они привлекают туристов, а кроме того, несут и просветительскую миссию.
Алексей СМИРНОВ, Стокгольм