Posted 12 ноября 2003,, 21:00

Published 12 ноября 2003,, 21:00

Modified 8 марта, 09:50

Updated 8 марта, 09:50

Армен Джигарханян

Армен Джигарханян

12 ноября 2003, 21:00
Армен Джигарханян в эти дни заканчивает работу над премьерой своей любимой пьесы Антона Чехова «Три сестры». О том, почему он взялся за режиссуру спектакля, который ставили и ставят многие российские и мировые мэтры театра, Армен Джигарханян рассказал «Новым Известиям».

– Более популярного спектакля, чем «Три сестры», в российском театре не найти. Почему и вы решили взяться за нее?

– Пьеса «Три сестры» написана еще в 1900 году. В те времена вся Европа была ошеломлена работами Фрейда. Это не могло пройти мимо и Антона Павловича, ведь он тоже врач и часто бывал за границей. И мне почему-то показалось, что взгляды Фрейда на человека и взгляды Чехова имеют точки соприкосновения. Ведь что было главным у Чехова? Он, как и Фрейд, раскрыл самый страшный и трудный конфликт между душой и телом, между разумом и инстинктом. Это очевидно. Однако теоретизировать – не мое дело, я постараюсь просто сделать спектакль по-новому, в свете тех идей, которые объединяют Фрейда и Чехова.

Знаете, в сорок третьем году во МХАТе нашли экземпляр «Трех сестер», который Чехов писал в Ялте. И там есть очень любопытные вещи. В частности, те, что касаются финала... Но раскрывать все свои секреты я не буду. Пусть зрители придут и посмотрят.

– То есть вы хотите очередной раз открыть миру Чехова по-новому?

– Театр сегодня выглядит несколько архаично – он немножко отстал от жизни. Если мы будем играть так же, как вчера, зрителю будет скучно, потому что люди стали другими. Людей надо обеспокоить. Как? Сложный вопрос. Когда мы сейчас репетируем – все время об этом думаем. «Тремя сестрами» я занимался еще во ВГИКе. И думаю, что этот спектакль можно ставить всю жизнь. Если б у меня была возможность, я бы все время репетировал «Три сестры». Я обожаю Чехова, для меня выше драматургии нет. Мы должны ею серьезно заниматься. Нет, не серьезно – влюбленно! А может быть, даже по-хулигански.

– Вот вы говорите, публика изменилась. Да, в московские театры теперь приезжают не на «москвичах», а на дорогих иномарках. Наверняка русские буржуа требуют от вас красоты и уюта на сцене, а вовсе не «беспокойства». Вам так не кажется?

– Я вам вот что скажу... Зачатие, рождение плода и ребенка изменились за последнее время? Нет. Какие еще могут быть вопросы?! Да ты в театр хоть на «мерседесе» приезжай, хоть на арбе. Все равно театр останется театром. На работе пусть о машинах думают. Да чего говорить про это?!

Мне раз десять объясняли, почему самолет поднимается. Но я все равно не могу этого понять. И мне это неинтересно. А вот когда Он в Нее влюбляется, а потом появляется третий, то меня это волнует. Думаю, что это интересно всем независимо от того, на какой марке автомобиля они приезжают в театр.

– Вы сами сейчас почти не играете в спектаклях. Потеряли интерес к актерскому ремеслу?

– Не могу сказать «не интересно». Но нет зуда. У меня ощущение, что я уже и любовь сыграл, и тоску сыграл. Все куда-то ушло. И потом, когда я иду смотреть театр других, я ведь тоже продолжаю внутри себя играть. Мне интересно смотреть, что делают молодые ребята. Но когда мне нравится, я иногда думаю про себя: может, я прельщаюсь, может, я уже дедушка? Быть строгим – тоже не дело. Ведь мы творим любовь. А про себя я вам так скажу: играть ради послужного списка я не хочу.

Что же до молодежи в театре, то в основном все работают грамотно, со знанием дела, мастеровито, но, простите за грубость, кровохарканья нет, а без этого ничего не бывает. Мне нравятся, если зрители плачут. Это живая реакция. У нас с Ириной Купченко был спектакль «История любви». Вот там плачут. Я смотрел со сцены и думал: значит, задело.

– В спектакле «Город миллионеров» в Ленкоме вы ведь играете до сих пор?

– Пока нет. Заболел вот немножко – сосудистые дела. Поэтому врачи не очень рекомендовали. Но режиссер Марк Анатольевич Захаров хочет это дело продолжить. Пока до января пауза. Посмотрим. Не хочу загадывать.

– В вашем послужном списке десятки ролей. Какую из них вы считаете самой значительной?

– Не знаю. Я не отделываюсь от ответа. Но все, что я хотел, я сыграл. Если у меня и были какие-то проблемы, то я сыграл и их: выплакал, высмеял.

– Не создается впечатления, что театра так называемого большого стиля, как в годы расцвета вашего поколения актеров, сейчас нет?

–А что делать? Это естественная вещь. Мы ведь и элементарный магазин теперь называем супермаркетом. Я за здравый смысл в любом вопросе. Или я спрашиваю: «Сколько стоит?» Мне говорят: «Девяносто условных единиц». Это что такое? Это так называется? Назовите, как есть.

– Вас раздражают американизмы или американизация?

– Меня ничего не раздражает. Я очень закаленный человек. Я иду в магазин за тем, что мне нужно. И мне совершенно наплевать, как этот магазин теперь называют. Но, не дай бог, мы вообще забудем слово «магазин». Так мы можем и дальше что-то забыть из русского языка. А на этом языке писали Пушкин и Чехов.

Я очень люблю Америку. И считаю, что Россия должна дружить с Америкой. Но во всем должен быть здравый смысл. И перенимать американские слова нужно очень осторожно, во всяком случае, не употреблять их без разбора.

– Вы родились в Армении. Не тянет ли в те места?

– Хочу я или не хочу, оно у меня есть, потому что есть кровь. Хотя у меня нет, знаете, такого, чтобы я ночью проснулся и что-то такое вспомнил. У меня нет чувства ностальгии, да и не было никогда. Я в Ереване родился, а в шестьдесят шестом уехал в Москву. И мне везде хорошо. Мой кот Фил находится в Америке. Жена там сейчас работает, и кот с ней. И вот по коту я скучаю. Иногда думаю, вот хорошо, если бы он был со мной. А других проблем у меня нет. Мне комфортно. И если где-то дует, я так и говорю «мне дует», и все. Я видел плачущих армян, которые хотят вернуться в Ереван. Что ж тут посоветуешь – надо поехать, если человеку тяжко. Я армянин и люблю армян и общаюсь с армянами, но чтобы вот так вот тосковать? Нет.

У меня есть один приятель в Петербурге, армянин. Я как-то приехал туда, идет дождь – мерзкая такая погода. А он собирается на футбол. «Какой футбол, – говорю я ему, – смотри, что творится? Ты ж никогда и не ходил на футбол раньше».– «У нас, – он отвечает, – в «Зените» один армянин играет. Пойду посмотрю». Ну, с ним все ясно.

– А общественная жизнь вас волнует?

– Общественная? Я не знаю, что это такое. А вообще жизнь очень люблю. Как кто-то остроумно заметил: «Жизнь отнимает у человека слишком много времени». Хорошая мысль и правильная. Вы не подумайте, что я кокетничаю. Иногда мне бывает скучно. Люблю жизнь – значит, умирать не хочу. Потому что я, как говорит Маша из «Трех сестер», «еще жду, когда Бог нам откроет тайну». Я вдруг там что-то увидел. У меня екнуло. Вот это интересно. Хотя жизнь – это все равно путь к разочарованию. Но она меня волнует.

Армен ДЖИГАРХАНЯН родился 3 октября 1935 года в Ереване. Еще в школьные годы увлекся театром и кино. Поступил в Ереванский художественно-театральный институт. Студентом-второкурсником его приняли в труппу Русского драматического театра имени К.С.Станиславского, где Джигарханян проработал более десяти лет. В 1967 году Анатолий Эфрос пригласил актера в Московский театр имени Ленинского комсомола, а в 1969 году Джигарханян перешел к Андрею Гончарову в Московский театр имени В.Маяковского, где проработал до 1996 года. Джигарханян продолжает выступать на сцене в спектаклях других театров и в антрепризных постановках. Преподает во ВГИКе. Создал свой Театр «Д», труппа которого в основном состоит из выпускников его курса. В кино актер дебютировал в 1960-м ролью Акопа в фильме «Обвал», а известность в 1965 году ему принесла картина Довлатяна «Здравствуй, это я!», где он сыграл молодого ученого-физика. Всего же за несколько десятилетий своей кинокарьеры Джигарханян сыграл около двухсот ролей. Он занесен в Книгу рекордов Гиннесса как самый «снимаемый» российский актер.

"