Режиссер Гарри Бардин:

– Большинству зрителей знакомы ваши ранние работы (рисованный мультфильм «Летучий корабль», проволочные «Выкрутасы», веревочный «Брак», «Адажио» – с его птичками-оригами), а вот два ваших пластилиновых фильма пользуются меньшей популярностью – к «Серому волку энд Красной шапочке» и к «Коту в сапогах» отношение в России довольно сложное…

– Мне кажется, что к «Красной шапочке» отношение как раз нормальное – ее и по телевизору показывают часто. А «Кота в сапогах», да, считают русофобским. Хотя тоже по-разному… Я был недавно в Великом Новгороде, и оказалось, что у них это любимый фильм. Для меня эти два фильма – как две стороны медали. «Серый волк энд Красная шапочка» – надежды на перестройку и наша эйфория, связанная с этим. А «Кот в сапогах» – похмелье.

– Оба фильма – редкие для нашей страны образцы социально-политической анимации. На Западе социальных и политически заостренных мультфильмов довольно много, а у нас почти нет. Почему, как вам кажется?

– Равнодушие. Отсутствие гражданской позиции. Да даже не знаю... Я состою в экспертном совете в Госкино – читаю сценарии молодых и огорчаюсь. Что их волнует? С чем они пришли в мультипликацию? Что за ахинею они собираются делать? Это же покадровая съемка… я этого не понимаю. Одно дело, когда ты чем-то взволнован и пытаешься через кадр поделиться своим волнением с другими. А когда их ничего не волнует, и им просто хочется одушевлять, двигать, шевелизмом заниматься… Для меня это вне профессии. В России, мне кажется, вообще быть равнодушным нельзя. Я поневоле всегда был социально заострен. И даже сыну (режиссеру Павлу Бардину. – «НИ») это передал. Он впитал мои взгляды, и позицию эту в своих фильмах отстаивает. И я рад тому, что мы с ним в одну сторону смотрим. А просто делать какую-то милую сказочку – мне это не интересно. Так что в «Гадком утенке» тоже есть социальный оттенок.

– Чего вы ждете от этого своего нового фильма?

– Жду, что он взлетит. Я доволен тем, как фильм получился. Повторю слова покойного Романа Качанова (режиссер фильмов «Чебурашка», «Варежка». – «НИ»): фильм – это дробь, где в числителе замысел, а в знаменателе – количество компромиссов, на которые режиссеру пришлось пойти в процессе съемок. И я могу сказать без всякого хвастовства, что у меня в знаменателе ничего нет. Я сделал фильм так, как хотел.

– То есть делать его 6 лет – тоже входило в ваши планы?

– Я думал, что в прошлом году закончу.

– Каково это – снимать такие большие и длинные проекты в нашей…

– …многострадальной стране? Очень трудно. Потому что все время мысли были о деньгах. К тем деньгам, которые были выделены Министерством культуры, мне нужно было достать еще. И это было чрезвычайно трудно: я ходил, унижался, просил. Теперь, слава Богу, фильм закончен. Прокат начнется 16 сентября, а 14 сентября Владимир Спиваков хочет открыть моим фильмом сезон Дома музыки. Такая неожиданная акция, но абсолютно оправданная, поскольку музыка для «Гадкого утенка» была записана оркестром Спивакова и как раз в Доме музыки.

– Сложно ли сочетать директорскую и продюсерскую работу с режиссерской?

– В будущем году будет 20 лет, как я этим занимаюсь, и для меня это довольно органично. Конечно, каждый месяц я, как женщина, переживаю трудные дни – я думаю, чем платить людям. Но это цена свободы. К этому надо относиться философски. Зато я закрываю за собой дверь и плюю на новостийные передачи и на то, что у меня за окном, потому что здесь, в студии, – оазис, своя аура, свое биополе. Здесь наш юмор, наша жизнь – это замечательно, что у меня есть такая вот отдушина. Я ее люблю, и она мне платит тем же.

– То есть вы в отличие от многих художников способны заниматься бытовыми практическими вопросами?

– Ну я не могу сказать, что я художник. Я труженик. Мне, как говорит мой сын, «не западло» посмотреть, как спускается вода в унитазе, не текут ли краны, как у нас с крышей дело обстоит, что у нас с паровым отоплением, как у нас с обогревателями, как работает кондиционер. Все это входит в круг моих забот.

– Сейчас идет много разговоров о том, как нашей анимации выбираться из той сложной ситуации, в которую она попала. Создавать конструкцию, подобную «Союзмультфильму»? Или делать ставку на индустриализацию?

– Истина, наверное, где-то посередине. Я всегда ратовал за то, чтобы была какая-то серьезная академия со своим полигоном для молодых, с выходом на авторское кино. Но при этом не надо стесняться сериалов и крупных проектов – все это должно быть уравновешено. Можно назвать это «академией» или «Союзмультфильмом», да хоть чертом в ступе, но нужно, чтобы было централизованно, поскольку у нас исчезает такое звено, как мультипликатор. А вспомнить, какие были асы на «Союзмультфильме»! Что они творили! Достаточно посмотреть на Оле-Лукойе Хитрука в «Снежной королеве», чтобы понять, какой был уровень артистизма в мультипликации. И вот на «Союзмультфильме» были двухгодичные курсы, потом десять лет человек рос, пока становился «народным артистом республики» в области мультипликации. И еще пять – чтобы стать по уровню народным артистом СССР. То есть нужно 15 лет профессиональной деятельности, чтобы вырасти в большого актера рисующего. И вот так появляется Хитрук – народный артист СССР мультипликации. Сегодня у нас такого уровня мультипликаторов нет.

– Все это должно осуществляться с государственной финансовой поддержкой?

– Для коммерческого кино – для того, которое окупается майками и жвачками, госфинансирование не нужно. Но начинающим – нужно. Полнометражным фильмам нужно. Более того, нужно реформирование всего проката анимации – и это тоже должно быть государственной заботой.

– Это должно быть государственной заботой? Аргументируйте, пожалуйста, свою позицию.

– Это вложение. Ведь мультипликация – самый долгоиграющий продукт, который есть на пленке (помимо нее разве что «Броненосец Потемкин» и пара фильмов Тарковского могут жить по-настоящему долго). Не будем далеко ходить – возьмем трилогию о Винни-Пухе или «Снежную королеву» – они будут вертеться еще не одно поколение.

– Сегодняшние дети их не смотрят…

– Им не показывают, а так бы они смотрели. Мой внук, которому три года, смотрит… Начал с деда, конечно. Но я же не эгоист, я ему и крокодила Гену и Винни-Пуха ставлю. Всю трилогию – он ее до дыр засмотрел уже в три года. И ему это нравится. У хорошей мультипликации долгий срок. И когда государство вкладывает деньги в мультипликацию, оно вкладывается в продукт, рассчитанный не на одно поколение. Оно вкладывается в детство, в стратегию культуры, в культурное воспитание наших детей. Поэтому зачем говорить о приниженной прибыли?.. Прибыль заключается в людях. Государству после просмотра вернутся хорошие люди, а это самый большой капитал.

– То есть вы считаете, что из нынешнего кризиса наша анимация должна выходить с государственной помощью?

– Обычно ведь как происходит? Либо государство помогает, либо рынок. У нас же нет ни того, ни другого. Рынок не выстроен. Что у нас смотрят? Только полнометражные фильмы, если их берут прокатчики. А это «два уикенда – и большой привет» – разве так можно окупить 3–4 года работы. Раньше были специализированные кинотеатры, были полуторачасовые программы из трехминуток и пятнадцатиминуток… Все это крутилось и можно было отсчитывать, кому какой процент полагается от билета. Кто этим будет заниматься сегодня? Прокатчики? Как правило, это не очень культурные люди – жадные и неумные. А на телевидении… покупают мультфильмы как семечки – рубль стакан. Так вот либо рынок должен выстроиться, либо государство – озаботиться. Власть должна выстроить свою культурную политику.

– Культурная политика должна ли включать заботу о благосостоянии художников? Я знаю много аниматоров и знаю, как бедно все живут…

– Один мой приятель, режиссер игрового кино, сказал: я никогда не дорасту до оклада водителя троллейбуса. И в советские времена это так было, и сейчас. Это отношение государства к нам. Если я скажу, что по бюджету, утвержденному Министерством культуры, мне, режиссеру, – все же с мировым именем – полагается 10 тысяч рублей в месяц… На руки – 8,5 тысячи. С одной стороны, это почетно и приближает меня к Феллини. А с другой – жить на эти деньги невозможно. Я же должен существовать как-то. И не только я. Мои товарищи, которыми я руковожу… Вы представляете, как мне нужно крутиться, чтобы обеспечить им хоть какое-то существование? Это неправильно. Художник не должен, конечно, жиреть. Но обеспечить людям нормальное существование – это необходимо.

– Опять же теоретически эту проблему может решить рынок. Как вы относитесь к законам об авторском праве? Вам, как художнику, эти законы что-то дают или, напротив, мешают?

– У нас законы об авторском праве не работают: я ни копейки не получаю ни с одного фильма, который идет по телевидению – ни как режиссер, ни как автор сценария.

– Вы считаете, что старые советские фильмы должны принадлежать авторам, а не государству?

– Конечно, старые советские фильмы должны принадлежать наследникам и живущим авторам. Сценаристу, режиссеру, художнику. Это должно как-то распределяться. Потому что не должен человек, проработав всю жизнь в мультипликации, уходить на эту унизительную пенсию. Он должен что-то получать. Сколько он себя тратил на это дело, а теперь дело ему не платит ничем… Это, конечно, бессовестно.

– А как насчет Интернета? Вам нравится, что любой человек может посмотреть ваши фильмы во Всемирной сети?

– С одной стороны, Интернет – это благо. С другой – когда фильм попадает в Интернет, то он перестает быть фильмом. Тебя узнают (не меня лично в лицо, а мой фильм узнают), но я снимал не так, не размером со спичечный коробок. Мне хочется, чтобы фильм увидели, но мне хочется, чтобы его увидели в том качестве, в котором я его планировал – на большом экране, с dolby surround. Сейчас вот боюсь, что «Гадкого утенка», не дай Бог, кто-нибудь тиснет в Интернет до проката… Каким образом, я не знаю, но всего можно ожидать. Если могут блоху подковать, то своровать – это в России всегда могут.

СПРАВКА