Преступницы и жертвы

Разумеется, кинематограф не впервые обращается к этой табуированной и волнующей теме. Достаточно вспомнить «Детский час» Уильяма Уайлера (1961), в котором вступившая в период полового созревания и сексуальной самоидентификации ученица обвиняет подруг-учительниц в лесбийских отношениях. В 1995-м выходил фильм «Пора цветения» Бу Видерберга, в котором 37-летняя замужняя учительница совращала своего ученика. Отечественный кинематограф в 1988-м разродился «Куколкой» Исаака Фридберга с сексуальной сценой между учеником и учительницей. Сцена так возмутила главного режиссера фильмов для детей и юношества страны Ролана Быкова, что он потребовал ее вырезать.

Неизвестно, смотрела ли 42-летняя писательница Зое Хеллер, по чьему произведению поставлен «Скандальный дневник», фильмы Уайлера и Видерберга, но ее книга соединяет два мотива – «лесбийский» и «совратительный». 60-летняя старая дева Барбара Коветт (Денч), она же автор откровенного дневника, испытывает влечение к очаровательной замужней Шебе Харт (Бланшетт), которая вступает в связь со своим 15-летним учеником Стивеном Коннолли (Эндрю Симпсон). Подсмотрев их свидание, Барбара, которая подавала себя в дневнике как умудренную жизнью наблюдательницу, сбрасывает маску и превращается в главное действующее лицо. Она требует от Шебы прекратить связь с учеником и обещает ей хранить тайну в надежде, что общая тайна и угроза разоблачения толкнут падшую коллегу в ее объятия.

Английское кино давно славится точностью в расстановке социальных акцентов. Если сверхзадача не требует иного, человек в английском фильме всегда несет на себе отчетливый след своего происхождения, воспитания, микросреды, образования, профессионального и социального положения. Денч играет так, что по ее Барбаре за милю видно, что она – вышколенная многолетним опытом учительница с превосходным самообладанием и умением держать в узде учеников, а то, что под этой крышкой кипит котел подавленных чувств, обнаруживается лишь в силу экстраординарных обстоятельств. Точно так же облик и манеры поведения Шебы свидетельствуют о том, что у нее (представительницы «среднего класса», как мимоходом отмечает Барбара) нет ни педагогической выучки, ни опыта, ни нравственных устоев для того, чтобы противостоять искушению.

Искушение это достаточно велико, хотя говорить о нем не принято. Каждый учитель, если в нем присутствует хоть какое-то мужское начало, неизбежно ловит на себе взгляды и прочие сознательные или бессознательные сексуальные сигналы созревающих учениц. Каждая сколько-нибудь привлекательная преподавательница «от двадцати до сорока пяти» становится объектом повышенного сексуального внимания десятков физически развитых подростков, едва ли не каждый из которых, сидя за партой, рисует в своем воображении непристойные картины, тем более сладострастные, что они имеют компенсаторный характер. Иными словами – биологически сопряжены с унижением женщины, занимающей более высокое положение, и, соответственно, с ощущением собственной власти если не над ней, то над ее образом. А у героини фильма к тому же существует мазохистская потребность в унижении – на что и намекает ее старшая коллега, давая язвительную оценку отношениям учительницы буржуазного происхождения с учеником из пролетарской среды. К слову, такого свойства сюжет воспроизведен Хуциевым в «Весне на Заречной улице» (1956), но в советском кино о психоаналитическом рассмотрении подобных казусов не могло быть и речи.

Примечательно, что режиссер Ричард Айр, в отличие от Видерберга, давшего своей героине беспощадную характеристику, приводит для Шебы целый ряд смягчающих обстоятельств. Во-первых, ее саму в возрасте 20 лет соблазнил преподаватель, ставший ее мужем. Во-вторых, она десяток лет провела в добровольной изоляции, воспитывая детей. В-третьих, от хорошего, но стареющего супруга тянет на «свежатинку». А в-четвертых, сила скандала и позора таковы, что в глазах многих зрителей превышают величину преступления. Кроме того, Бланшетт использует все свое актерское мастерство и неземные внешние данные для того, чтобы вызвать сочувствие к героине, представив ее чем-то вроде падшего ангела – но падшего все же не до дьявольских глубин.

Основной моральный удар наносится по Барбаре – мало того, что она саморазоблачается в интимном дневнике, ее разоблачает и досрочно отправляет на пенсию директор школы. Конец фильма просто демонстративен – отставная учительница высматривает на парковой скамейке новую жертву своих лесбийских наклонностей. Барбара в самом деле виновата – не столько в том, что «знала, но не донесла», сколько в том, что решила воспользоваться ситуацией и не вынудила Шебу под благовидным предлогом тихо уволиться из школы. И, главное, в том, что все-таки сдала подругу, когда поняла, что та не во всем готова ей подчиниться. Грех старой учительницы не в ее полувынужденной сексуальной ориентации, а в неугомонном властолюбии, которое не менее развратно, чем собственно развращение малолетних, – и, если бы акцент был поставлен на этом, фильм получился бы более впечатляющим.

Другой урок картины в том, что огласка иных прегрешений губительнее, чем сами прегрешения. Ведь как ни крути, а в результате разразившегося скандала больше всех пострадали не Барбара, не муж Шебы и не она сама, а ее ни в чем не повинные дети. Но если вынесение сора из избы на всеобщее обозрение (и оборзение) не решает проблемы, остается вопрос, как избавиться от сора, не вынося его из избы. За его решение было бы не жалко тех самых «Оскаров», которых так и не получил «Скандальный дневник».