Режиссер Владимир Иванов

– Что, на ваш взгляд, нельзя простить таланту?

– Талант – это дар божий. Я всегда говорю студентам: то, что вы одарены, в этом вашей заслуги нет. И то, что называется внешними данными, – это мама с папой создали вас такими. Заслуга только в одном – как вы с этим со всем сможете обойтись. А поскольку талант – дар божий, то ему нельзя простить посяганий на Творца. Как бы ни важен был артист в спектакле, он всегда должен помнить, что роль – меньше, чем спектакль, а спектакль – меньше, чем театр, а театр – меньше, чем искусство, а искусство – меньше, чем жизнь. Вот как выстраивается иерархия ценностей.

– О вас часто говорят: мол, Владимир Иванов – это режиссер, раскрывший талант Марии Ароновой. Как вы понимаете, что абитуриент действительно талантлив?

– Здесь нужна краткая предыстория. В 1990 году я набирал свой первый курс. Кстати, тот самый, на котором учились Маша Аронова, Аня Дубровская, Нонна Гришаева, Лиза Варганова, Паша Сафонов, Кира Пирогов, Володя Епифанцев, Андрюша Барило, Миша Дорожкин… А параллельно со мной в нашем же училище набирал курс для Театра на Таганке Юрий Любимов. Представляете мои волнения?! Юрий Петрович и я… Мне казалось, что все самое интересное и талантливое достанется ему, а мне… остальное. Но высшие силы распорядились иначе: ко мне пришли те, кто должен был прийти. Это я понял позже, а тогда… Б-р-р-р! Но точно помню, из девушек первой, о которой я сказал себе: «Она будет на моем курсе», – была Аронова, а из парней – Кира Пирогов. Для меня основное на вступительных экзаменах понять – это твой человек или нет. Его энергетические вибрации должны отзываться во мне. Если «да» – тогда я смогу ему многое дать. А бывает, ты понимаешь, что перед тобой одаренный и интересный абитуриент, но… не твой. И тогда тебе не стоит его брать. Он наверняка станет артистом (ведь тех, кто должен заниматься профессией видно), но лучше не с тобой.

– Я посмотрел списки выпускников Щукинского училища конца 1970-х годов. В отличие от предыдущих лет есть безликие выпуски – никто из артистов так и не стал знаменитым. Но ведь и застойная эпоха тоже была безликой. Есть ли здесь взаимосвязь?

– Наверное, есть. Ситуация в стране тоже влияет, поскольку артисты – это самые зависимые от времени люди. Можно создать литературное произведение, положить в стол и через 50–70 лет люди найдут, скажут: «Гениально». Можно написать картину, которая после жизни художника будет продана за огромные деньги. А актерское дело сиюминутно. Либо ты сегодня имеешь успех у зрителя, либо нет. И никакие мемуары десятки лет спустя не помогут завоевать тебе зрителя. Когда смотришь на старых лентах игру Аллы Константиновны Тарасовой, ты понимаешь: «Да, наверное, Алла Константиновна была невероятная». Только смотреть на это сейчас… сложно: многое в актерской профессии стало другим. Изменившееся время предполагает другой порог правды, другие средства выражения. И никуда от этого не денешься.

– «Новые Известия» неоднократно писали о беде театрального образования, когда выпускники не едут в глубинку, а остаются в Москве. А кто-то из ваших выпускников покинул столицу?

– Нет. За все годы ни один человек. Человек из провинции, который приехал учиться в столицу, возвращаться уже не хочет. Ему Москва предоставляет такие возможности – кино, телевидение, радио, репетиции в каких угодно проектах, бесконечные шоу, кастинги… И артист понимает, что попал на ярмарку тщеславия. А если он еще в отпуск съездит домой и свежим взглядом посмотрит на ту жуть, от которой удрал, то сделает все, чтобы остаться в Москве. Это проблема выбора.

– Кстати, о выборе. Два года назад, когда ушла из жизни Маргарита Эскина, вам предложили занять кресло директора Дома актера, но вы отказались, сославшись на зарубежный контракт…

– Как интересно расползаются слухи. Когда много лет назад я пришел к Андрею Максимову на «Ночной полет», он мне тоже задал вопрос: а правда, что Михаил Ульянов оставляет театр вам? Потом мне передавали Щукинское училище. Потом Дом актера. И так счастливо сложилась моя судьба, что ни в одно из этих кресел я не сел.

– Хотя могли бы стать директором Дома актера, ведь создалась целая инициативная группа, которая предлагала именно вашу кандидатуру…

– Я радуюсь, что ничего не сложилось, – высшие силы меня уберегли. Потому что я не могу руководить какой-либо организацией. Я очень резкий человек, максималист с дурным характером, и дипломатических способностей у меня не хватит. Кроме того, я считаю главным своим делом театральную педагогику. Но поскольку жизнь сложна во всех ее аспектах, то приходится заниматься очень многим – например, ставить спектакли или организовывать вечера в Доме актера. А что касается зарубежного контракта, то он действительно был: мне предстояло долгое время провести в Женеве, это было очень серьезно и начиналось еще при жизни Маргариты Александровны. Я ей сказал: «Маргарита Александровна, десять лет я ставлю капустники в Доме актера, но не могу больше этим заниматься. Это очень трудно».

– А почему трудно, ведь от капустника никто не ждет глубокомысленной режиссуры?

– Потому что сценарный план вечера можно написать только тогда, когда вечер уже прошел. Вот в середине октября в Доме актера открылся сезон. За неделю до праздника Владимир Абрамович Этуш (директор Дома актера. – «НИ»), постоянно у меня спрашивал: «А когда будет генеральная репетиция?» И я отвечал, что не будет никакой репетиции. Специфика этого дома такова, что собрать всех артистов на одной сцене можно лишь в день открытия сезона. Да и то по частям. И я многие вещи должен предугадать – рассчитать, успеют ли приехать после спектакля Ширвиндт с Державиным, сколько времени оставить на выступление Юлии Рутберг, расставить декорации так, как объяснили мне по телефону, по телефону же срепетировать с Юрием Васильевым его монолог Чацкого или поймать во время гастролей Вахтанговского театра Машу Есипенко и продумать с ней ход монолога из «Чайки»; свести Алексея Колгана с первокурсниками-щукинцами, уговорить Лазарева с Немоляевой выйти на одну минуту в самом начале вечера и т.д., и т.п. А в результате праздник проходит один-единственный раз.

– Обидно…

– Естественно. Ну, хорошо один раз прожить эту экстремальную ситуацию, но десять лет подряд – очень сложно. И потому еще при жизни Эскиной я сказал: «Все, не могу больше». Правда, и проект с Женевой для меня рассыпался. И когда Этуш снова стал меня уговаривать поставить капустник к открытию сезона, мне пришлось согласиться.

– А почему в Доме актера, хотя и очень теплая атмосфера, – обычно мало молодежи в зале?

– Дом – это дом. И если человек чувствует себя, как в доме, то он сюда придет. Сегодня здесь действительно основная публика – из советского прошлого. Но это не значит, что молодым неуютно. Дело в другом. Все, кто выходит на сцену дома, не получают за это ни копейки – такова уж давняя традиция. По формату это как домашнее чаепитие. А в наш век беспрерывного заработка молодежи просто не хочется участвовать в подобной благотворительности. Лет пять тому назад на мою просьбу показать на вечере в доме пластический номер студент третьего курса Щукинского училища ответил: «Вам нужно связаться с моим агентом».

– Есть и еще один аспект: не так уж много мест, где могут встретиться корифеи сцены. Кстати, пожилой артист и театр нужны ли друг другу?

– Конечно, нужны. Вообще в порядочном доме (опять мы сталкиваемся с определением дом) принято уважать старших, перенимать их опыт. И репертуарный театр в нашей стране эту традицию сохранял. В Театре Вахтангова, например, по сей день не принято увольнять корифеев сцены. Как было сформулировано еще при Рубене Симонове: «Из Вахтанговского театра не уходят, из него только выносят». Но беда в том, что репертуарный театр сейчас доживает свои последние годы и рано или поздно все сменится контрактной системой. А это значит, что за бортом окажется много «стариков». И уже не будет той преемственности поколений, не будет былого почтения… Как в «Мастере и Маргарите»: если хочешь что-то построить, нужно иметь перспективу в несколько тысяч лет. А когда у артиста ощущение, что он пришел в театр на три года, то рвутся очень важные ниточки нашей культуры.

– Раз мы заговорили о преемственности. «Принцесса Турандот» и Театр Вахтангова. На ваш взгляд, этот спектакль должен был еще жить?

– Нет. Я был одним из тех людей, кто уговорил Михаила Ульянова снять этот спектакль. Знамя «Принцессы Турандот» до такой степени полиняло, что стало неприличным держать его в репертуаре. Шутки про Горбачева никто уже не воспринимал. Спектакль должен жить по вахтанговской формуле: время-автор-коллектив. А та «Турандот» этой формуле уже не соответствовала, поскольку время изменилось. И автор сегодня звучит по-другому, и распределение ролей я сделал бы иным. К примеру, идеальным вариантом для масок были бы Симонов, Маковецкий и Суханов. Ульянов спросил: «А кто будет играть во втором составе?» На что я ему ответил: «Как только вы скажете этим людям, что будет еще и второй состав, никогда больше в спектакле вы их не увидите». Тогда же у меня родилась и другая идея. Мне показалось, что эти маски должны сыграть Аронова, Рутберг и Тумайкина. В общем, тогда спектакль сняли с формулировкой: приостановить эксплуатацию до лучших времен.

– Вы говорите «до лучших времен», а Римас Туминас при этом во многих интервью подчеркивает, что «Принцессу Турандот» он поставит лишь в том случае, если в стране будет большая беда…

– Римас Владимирович ждет беду для всего, и для «Турандот» в том числе. По-моему, он считает, если нет беды, то вообще нет поводов для постановки.

– А как вы с ним уживаетесь на одной площадке? Для него ведь нет характера, нет персонажа, он не сторонник академической формы спектакля и открыто говорит об этом во всех интервью…

– К моменту прихода Туминаса в Вахтанговский в репертуаре театра шли мои – «Дядюшкин сон», «Царская охота», «Мадемуазель Нитуш» и была на выходе «Правдивейшая легенда одного квартала». Потом Римас Владимирович взял в театр группу выпускников моего курса (четырнадцать человек!) со спектаклем «Белая акация» и разрешил «Матренин двор»… А потом у меня была пауза в два сезона. Туминас ставил сам. Ему нужно было изменить репертуарное лицо театра, что он и сделал определенно и, надо сказать, успешно. Дело сделано, и теперь он пустил на сцену других. Дал возможность поставить Бутусову и Мирзоеву, пригласил Шапиро, начал репетировать и я. А что до «уживаетесь» – это тема другого, более серьезного и обстоятельного разговора.