Алена Бабанская: "Устав от скуки и вранья, уйду течением ручья"

Сергей Алиханов

Алёна Бабанская родилась в подмосковном городе Кашира. Окончила филологический факультет Московского городского педагогического университета. Автор стихотворных сборников: «Письма из Лукоморья», «Акустика».

Творчество Алены отмечено премиями: «Согласование времен», «Эмигрантская Лира», «Бежин луг», финалист Кубка издательства «СТиХИ».

Работает в банковском журнале.

Живет в Москве.

Художественная выразительность поэтической речи Алёны Бабанской — при всей прозрачности — стремится увести читателя за пределы самого текста. Метафоричность, сближение значений, ассоциативные образы придают поэзии Бабанской удивительную многозначность. Лирика, разумеется, всегда от первого лица. Но самостийное слово преодолевает и расширяет границы авторского замысла.

Видимое, отображенное в стихах Алены Бабанской, является мерой невидимого — любви, душевной тревоги, исконных, порожденных народной языковой памятью взаимосвязей. Просодии Бабанской характерна — при всегда слышимых аллитерациях — чрезвычайно тонкая, изысканная звукопись:

На уровне ласточек — щебет и свист —

Висит небосклон, беззаботен и чист,

Висит небосклон, благосклонен,

Светило катая в ладони,

Как будто по блюдцу с лазурной каймой,

А мы, позабыв о юдоли земной,

Лежим на российской равнине,

Вплетенные в запах полыни.

Лежим и глядим в голубой небосвод,

Как в нем невесомое время плывет…

Эмоциональная нагрузка в стихах настолько велика, что невольно поеживаешься при прочтении. Словно, по наставлению Марины Цветаевой: «провались, бережливость! … Так павлин не считает своих переливов...» — душа в каждом стихотворении — и при написании, и при прочтении! — выкладывается по полной. В воображении и в памяти невольно возникают — за счет семантической и фонологической узнаваемости — и место, и даже жизненные ситуации. Поэтесса в стихах делится собственной судьбой. Возникает лирическое поле такой необыкновенной силы, которое сближает не только далёкие по значению слова и образы — сквозь строчки и строфы Алёны Бабанской читатель видит и по-новому осознает собственную жизнь:

Пейзаж, куда ни глянь, не нов - снега, снега, снега.

Бежит дорога меж холмов, как водится, долга.

И время замедляет ход, и даже думать лень,

Какой придумывал удод названья деревень...

Повсюду скудная земля — что поле, что погост.

К дороге жмутся тополя в пушистых кляксах гнезд.

Последняя метель летит, несутся кони блед.

Церковной маковки фитиль горит, как маков цвет.

Провинциальный город N с кремлевскою стеной.

Не ожидают перемен в прорехе временной...

Сдержанность и проникновенность — вот характерные черты авторского чтения, видео:

https://youtu.be/PO6lC_t0BiU

Замечательно, что большинство стихов Алёны Бабанской пронизаны берущей за душу доброй иронией.

Многочисленные статьи, посвященные творчеству Алёны Бабанской, полны восхищения и признательности.

Ольга Балла критик, эссеист, редактор в журнале «Знамя», поделилась: «Стихи Алёны Бабанской стремятся к предельной простоте. Почти устраняют сами себя...

Они — скорее графика, чем живопись: их образуют осторожные (при этом уверенные, твёрдой рукой наносимые) штрихи, скупо-точные, обозначающие только самое главное. Только свет и тень. … речь, как бы не принимающая себя вполне всерьёз. Приближенная к устной. К проборматыванию, к шёпоту.

...Фольклор здесь — корень, уходящий глубоко в прапочву мифа. «Я» в этих стихах смиренно: оно никоим образом не в центре повествования и не образует его главной темы. Оно и вообще-то не о себе, а если о себе — то как можно более через другое.

Бабанская доверяет своему читателю, при том, что не навязывает себя. Её – по большей части короткие – стихи несут в себе пронзительную искренность поэтического рассказа об окружающем мире и о своём негромком присутствии в нём.

Что болит, что волнует, что требует её отклика, тем и наполнена её поэзия...».

Вадим Молодый поэт, эссеист, издатель отмечает: «Алёна Бабанская один из самых близких мне современных поэтов.

Человек исключительной душевной тонкости – явление нечастое, наделена уникальным даром выражать свои чувства в безупречных по форме стихах...».

Анастасия Ермакова — поэт, критик, заместитель главного редактора «Литературной газеты» написала: «Образы и ритмика народного стиха, фольклорные и сказочные мотивы органично соседствуют с реалиями и лексикой сегодняшнего дня. Следует отметить и музыкальность поэтики Бабанской, и часто сложный ритмический рисунок, работающий и на создание глубинных смыслов, и на эмоциональный фон произведения.

Есть в стихотворениях Алёны Бабанской какая-то чарующая отчаянность, слова, бьющие наотмашь, замолкания, похожие скорее не на тишину, а на сдавленные рыдания. При этом никакой женской истерии и эпатажа. Только нежная горечь...

В некой филологической угловатости, несомненно, кроется ключ… и это один из часто встречающихся приёмов Бабанской, правда, нечаянных, не намеренных, а точнее – не столько приём, сколько свойство мировидения поэта, составляющая его интонации.

Ощущение единства всего существующего в мире – сквозная тема. Листва может скулить по-щенячьи, плавник – упираться в небо, а человек вполне способен почувствовать себя овощем. Если и есть в такой метафоре ирония, то она не главное: главное – создан целый мир, многоцветный и сложный, мир поэта Алёны Бабанской...».

Приглашаем и наших читателей познакомиться с этим миром:

НЕЛЕТАЛЬНЫЕ АНГЕЛЫ

Ангелы поднебесные,

Мокрые, точно курицы,

Будет и вам, болезные,

Праздник на нашей улице.

Будет вам поп с гармоникой

Раны души залечивать.

И на комоде слоники,

И танцевать до вечера.

Что ж вы забились в панике,

Перья взъерошив белые?

Сладких достанет пряников –

Столько замесов делали!

Дров пять кубов наломано,

Сотни бойцов положены...

Будет салют в коломенском,

Бабы и цирк с мороженым.

Будем мы, дурни, истово,

Кто как горазд, отплясывать,

Горний мотив насвистывать,

Ангелов вверх подбрасывать.

НА УРОВНЕ ЛАСТОЧЕК...

На уровне ласточек – щебет и свист –

Висит небосклон, беззаботен и чист,

Висит небосклон, благосклонен,

Светило катая в ладони,

Как будто по блюдцу с лазурной каймой,

А мы, позабыв о юдоли земной,

Лежим на российской равнине,

Вплетенные в запах полыни.

Лежим и глядим в голубой небосвод,

Как в нем невесомое время плывет.

А, ежели будем, как дети,

То, может, оно не заметит

В цветочном ковре – свысока? с высоты?

Подумает, может, мы тоже – цветы

С обычной цветочной судьбой:

Стеречь небосвод голубой.

ЧЕЛОВЕК

Человек о двух ногах и голове

По блестящей проходился мураве.

Проходился, как родился, нагишом,

Мураве он приходился мурашом.

Человек о голове и двух ногах

Несвободный, точно речка в берегах,

Где пескарь сверкает боком слюдяным.

Пескарю он приходился водяным.

Человек о двух ногах и голове

Сокрушался о небесной синеве,

Да макушку частым дождиком чесал:

Отчего же не пускают в небеса?

Человек о двух ногах и голове

Не напрасно тосковал по синеве,

Не напрасно проходился босиком:

Синеве он приходился мотыльком...

АЛФАВИТ

папе

Я читаю по складам,

по складам, по проводам,

где, нахохлившись, сидит

разноперый алфавит.

Хоть куском его кори,

встрепенется до зари,

недоверчив и горласт,

разлететься он горазд,

неприрученный букварь:

галка, ворон да сизарь.

Я читаю по складам,

по складам, по неводам,

по дымящейся ухе,

по хвостам да шелухе.

Сколько спрятала река

красноперки, чебака,

у затопленных коряг

сом угрюмый, как варяг.

Только мимо проплыло

дармовое серебро.

Я читаю по складам,

По складам, по городам,

по собакам на селе,

мужикам навеселе,

по заборам, по крестам,

по заброшенным местам,

по рыжеющей стерне,

по редеющей родне,

отчего же он болит,

родословный алфавит?

НЕПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ

Пейзаж, куда ни глянь, не нов - снега, снега, снега.

Бежит дорога меж холмов, как водится, долга.

И время замедляет ход, и даже думать лень,

Какой придумывал удод названья деревень –

Такой фантазии полет, с какого бодуна?

Но, видимо, каков народ, такая и страна.

Повсюду скудная земля – что поле, что погост.

К дороге жмутся тополя в пушистых кляксах гнезд.

Последняя метель летит, несутся кони блед.

Церковной маковки фитиль горит, как маков цвет.

Провинциальный город N с кремлевскою стеной.

Не ожидают перемен в прорехе временной.

Провинциальный город N, одно из жутких мест,

Где человеку бизнесмен, конечно, люпус эст.

Но тянет дымом и весной. Вблизи дорожных плит

Наличник светится резной, старуха семенит.

Я ворочусь издалека, неся благую весть,

Пускай лишь теплится слегка, но жизнь за МКАДом есть!

В медвежьих брошенных углах меж пьяни и жулья

Из света в тень, из праха в прах течет сестра моя.

БОРОДИНСКАЯ ОСЕНЬ

Силь ву пленных не берем

Возле нашего квартала.

Отрезаем сентябрем

Все, что летом нарастало.

Заряжаем свой мушкет

Кто рябиной, кто лещиной.

И оранжевый букет

Расцветает над мужчиной.

А ля гер - ком а ля гер,

Повезет - вернешься целым.

Светится багрянцем сквер,

И шуршит листвою прелой.

Паровоз дает свисток,

Дезертируй с поля брани!

Даже воздуха глоток

Не пьянит, а ранит, ранит.

БАБА

От каменной бабы в степи начинается зной.

Глаза ее – ястреб, лодыжки ее – перегной.

Скудны ее груди, а в косах полова и сныть.

Обет ее труден: рожать, подымать, хоронить.

Ах, сколько вас бродит, и каждый могуч и горазд

У каменных бедер, вселяя вселенский оргазм.

Ах, сколько вас сгинет, батыров, народов, племен,

На плоской равнине. Ведь сердце ее – скорпион.

Не ведай, что будет, кровавых даров не жалей,

Скудны ее груди, дыханье ее суховей.

ЧАШКА

Виктории Кольцевой

Неужели, неужели,

Несмотря на тьму ночную,

Небеса, подобно гжели,

Бог расписывал вручную? –

Все на дне бездонной чашки

Невесомого фарфора:

Люди, звери и букашки,

Буераки, реки, горы?

Мир прошел суровый обжиг,

Бог сказал: «Да будет чудо!»

Содрогнулся мир и ожил –

Тонкостенная посуда.

Шкаф

Откроешь шкаф, а там повешенный,

Твой старый плащ, тобой отверженный,

Тобой не ношенный пиджак

И кофты старые лежат.

Вот пара туфель века прошлого,

Когда-то щеголяли ножками.

А нынче странные дела,

Какая ножка подвела?

Вот платья лета невесомые,

Сезанном будто нарисованы

Сто лет уже как не носимые,

Как будто гири неподъёмные.

Откроешь шкаф,

А там, галактики:

Перчатки, кружева, халатики,

Плывут костюмов корабли

В межгалактической пыли.

И с каждым годом шкаф коварнее:

С той стороны таится Нарния,

Там ход времен неумолим.

И моль плюёт на нафталин

МОСКВА-КАЛУГА

Москва

На вокзале в черном зале

Негде яблоку упасть.

На вокзале в черном зале,

Где перрона волчья пасть,

Свет неоновый не меркнет.

С багажом наперевес,

Точно черт из табакерки,

Прыгну в утренний экспресс.

Нара

Ах, боже мой, какая проза:

Опять прокуренный вагон.

Слепые пальцы виртуоза

За душу рвут аккордеон.

И тот нутром, видавшим виды,

Рычит, из кожи лезет вон,

Свинья не съест, господь не выдаст,

Играй, играй, аккордеон.

По лестнице потертых клавиш

Летит пассаж, пронзая грудь.

И если ты, господь, оставишь,

То мы и сами как-нибудь.

Балабаново

Салют, пионерское детство, салют!

За битого двух неумытых дают,

Наивных, сопливых до жути,

Их горн пионерский разбудит.

И вздрогнет, кривясь, балабановский лес,

И песня над строем взлетит до небес.

Конечно же, злиться не стоит

На тех, кто выходит из строя.

Салют, босоногое детство, салют!

По ком пионерскую зорьку поют?

Равненье направо и строем

Идем в измеренье шестое.

К Обнинску

Вот и начало светать

Ближе к Обнинску.

На деревьях ни листа

В нашей области.

Рельсы-шпалы, полотно –

мокрой скатертью.

На вагонное окно

Слезы катятся.

И летит, летит туман

В обе стороны,

И летят, летят дома,

Галки, вороны.

Болото

Зеленый дух болот калужских

С утра идет-бредет по лужам.

Кудлатый, точно пес-бродяга,

На поясе топор и фляга.

Дыша вчерашним перегаром,

Он сон лесов оберегает.

С другими спорить не берусь я

Что только здесь и пахнет Русью

Родной по самые трясины

Болотный дух невыносимый.

Сляднево

А я не нарочно со всеми не в ряд,

Российская белая птица.

Кому там камлает в Сибири бурят?

Мне б тоже сейчас помолиться.

И опыт, и чувство седьмое не врет:

Покуда пыхтим втихомолку

Нас жизнь прибирает и сидя, и влет

Из старой небесной двустволки.

В Зарайске ли, в Сляднево, прочей глуши

Завязнешь в своем огороде,

Хоть спейся, хоть глупые вирши пиши –

Двустволку она не отводит.

Тихонова пустынь

Выживал из ума до последнего…

П. Байков

Мимо Тихоновой пустыни

Паровоз летит без устали

Птичий тянется косяк,

Виснет туча на сносях.

А по горкам и по впадинам

Белый свет разлился краденый.

Там бродяги жгут костер

И туман границы стер.

Там трава клоками рыжими,

Там неясно, как я выживу

Из ума, чтоб быть как все

В среднерусской полосе.

Калуга (Циолковский)

Циолковский за целковый

В ближнем космосе прикован,

Притяженье претерпев,

Он ведет велосипед,

Он чугунный лоб морщинит,

Пожилой уже мужчина,

В летней шляпе и пенсне,

Как ошибка на письме.

Он приветствует Калугу,

Где дома летят по кругу,

Крутанет педали чуть –

И скорей за Млечный Путь.

Обратно

Экспресс, накручивая скорость,

Калужскую покинет волость.

А волость сгрудилась в тоске,

Как прицепной вагон к Москве.

Нам в прицепном вагоне плохо,

Куда везет экспресс-эпоха?

Трясет на стыках, берегись,

Такую маленькую жизнь.

МОТЫЛЬКИ

Мотыльки, прозрачные, как призраки,

В свете солнца кружатся над лужей.

Не гадай, кто званый, а кто призванный,

Те и эти с разумом не дружат.

Счастлив будь, и ни о чем не спрашивай,

Отдавайся танцу без оглядки.

Сколько мотыльков сгорает заживо

В равнодушном мировом порядке.

Но пока трепещут крылья в воздухе,

Где тепло осеннее повисло,

Не гадай, с какою целью созданы –

Может быть, без цели и без смысла.

***

Тане Некрасовой

Кудрявый Пушкин в Кишиневе

Плевался косточкой вишневой,

Пенял на дикость молдаван,

И дамам ручки целовал.

Гуляя по холмам покатым,

То почты ждал, то ждал прохлады,

Но всем завистникам назло

Вострил гусиное перо.

А мы себя мускатом тешим,

Гуляем, и холмы все те же,

Жара сражает наповал.

Вот, кто бы ручки целовал?

ЗАВОДНАЯ

Заводных лошадей не заводят в конюшне,

Заводным лошадям не поставят клейма,

Под бравурный мотив, ко всему равнодушна,

Не сойдешь с карусели, не спрыгнешь с ума.

Эй, мальчонка, бросай золотые поводья,

За мечтой уходящей меня не гони:

Заводных лошадей ничего не заводит,

Износился, видать, заводной механизм.

ЭКВИЛИБРИСТКА

Опять влюбленная и глупая –

Эквилибрист на тонкой ниточке,

Иду я к вам небесным куполом.

Вот-вот качнусь, и сердце выскочит.

С такою дьявольской сноровкою,

В трико блестящем, но подержанном.

И не шестом, и не страховкою,

Одним лишь воздухом поддержана.

А вот и вы, лишь руку вытяну.

Как мы гуляли в небе, помните?

Смеялись, любовались видами.

Не просыпаясь в темной комнате.

По касательной

По касательной к тебе

дым сгущается в трубе.

По касательной ко мне

куст герани на окне –

Тихий быт непритязательный.

Разбегаясь по касательной,

Чувства движутся на звук.

Чашка падает из рук.

Что касательно судьбы –

С нами если да кабы.

Что касается вины –

Будешь шелковым, льняным.

Это все иносказательно,

Разливаясь по касательной,

Ускользнешь водой в песок,

Позабудешь адресок.

Что касательно любви

С нами будет селяви.

Что касательно надежд,

Тут винительный падеж.

Ты ко мне необязательный,

не надежный круг спасательный,

Но спасительный, как ложь,

По касательной прильнешь.

Тарабарщина

А за синими холмами

только синие холмы,

Что же было между нами?

Две деревни, три войны,

Были сны реальней яви

С журавлями в облаках,

Да ходил по речке ялик

на высоких каблуках.

Брал алтын за переправу

И красивые слова.

Я каталась на халяву

Не жива и не мертва.

Что же было между нами?

Все скажу, что не про нас

Тучи небо пеленали –

У младенца выбит глаз.

Что хранили, не имели,

Чем теряли, спасены.

Восемь пятниц на неделе,

Две поклевки, три блесны.

И гулял холодный ветер,

Тарабарский говорок,

Он ловил в густые сети

Черных галок и сорок.

Мы сидели, ножки свесив,

Примостившись на мосток.

Плыл на запад тонкий месяц,

Отраженье на восток.

Поломка

любовь не заслужишь ни делом, ни словом,

прощай человечек, твой двигатель сломан,

всегда не в себе, но сегодня притих:

на кнопочку жмешь, а моторчик – пых-пых.

ты вовсе не летчик, не Карлсон, поди же –

унылой фанерой паришь над Парижем,

то черта клянешь, то помянешь святых.

на кнопочку жмешь – а моторчик пых-пых.

любовь не заслужишь ни словом, ни делом,

любовь – это дар неспокойным и смелым,

прощай человечек, в починку иди,

чтоб било в груди, чтоб болело в груди,

чтоб рядом с тобой обдавало горячим

чтоб солнечный диск из-под ребер маячил.

* * *

Опрокинешь ковш Большой Медведицы —

Заструится ливень из ковша.

И гроза застонет и засветится,

Точно бесприютная душа.

Вот она взлетает в белом саване,

Потрясая молний кандалы.

И лежит деревня тихой сапою,

И деревьев мечутся стволы.

* * *

Вдыхаешь жар и выдыхаешь жар,

Как будто дышишь из последних жабр.

И чувствуешь гортанью воспалённой,

Как протекает воздух раскалённый.

Так, видно, рыбы чувствуют в аду,

Когда рыбак, приставленный к труду,

На берег свой выпрастывает сети:

Взлетаешь ввысь и умираешь в свете.

* * *

В этих лиственных лесах,

В этих смешанных,

Точно гирьки на часах

Мы подвешены.

В голове моей ку-ку,

Стрелки сложены.

Подойду к боровику

С острым ножиком.

Костяника по траве

Красной россыпью.

Стрекоза и муравей

Голы, босые.

Всё исполнено любви —

Место дикое,

Мне на мокрый дождевик

Время тикает.

* * *

Наш виноград созрел почти,

И на просвет прозрачны зёрна.

Он пахнет свежестью озёрной —

Ты по губам его прочти:

Его округлый сладок слог,

В нем зной, и горлинки камланье,

И виноградаря старанье —

Он все вобрал в себя, что смог.

* * *

А ты как девушка сенная

На память вяжешь узелки,

Платочек севера сминая

Над тополями у реки.

Ни резвостью усталых ножек,

Ни ловкостью не блещешь рук:

То невзначай уронишь ножик,

То чашку опрокинешь вдруг.

Но между делом в доме чисто.

А барыня вопит: уйди!

Стоишь, как яблоня ветвиста,

Качаешь птичку на груди.

***

Пехота движется вперёд.

Пехота пленных не берет.

И геометрию похода

Ногами меряет пехота.

А если ляжет путь к реке,

То сварят кашу в котелке.

Поскольку спать и есть охота:

Всегда голодная пехота.

И точно полевая мышь,

Ты под открытым небом спишь,

Припав к земле, терзаем страхом,

Что скоро сам ты станешь прахом,

Травою, иволгой в кустах,

Походной песней на устах.

Мох нам в помощь, и хвощ, и ромашка,

Где возникла поломка, промашка,

А когда настигает беда,

То спасут зверобой, череда.

Лопухи милосердно склонятся,

Чтобы мог опереться, подняться,

Опериться, взлететь над строкой,

Над березой, рябиной, ольхой.

* * *

Вечереет. Роняют подсолнухи головы,

Будто в них темноты наливается олово.

Или золото. Не разберу.

Но подсолнечник будто кого-то сторонится,

Из-под шляпы своей никому не поклонится,

Не колыхнется на ветру.

А к нему подлетают

Варвары и Сенечки

Воровато полузгать незрелые семечки,

Покачаться в закатных лучах.

И пока не сомкнулся туман над пенатами,

Здесь пирует незваная банда пернатая,

У подсолнухов лица луща.

* * *

Холодно папе к восьмидесяти трем годам.

Раньше-то было жарко.

Теплую шкуру свою отдам —

Мне для него не жалко

Шкуры. А может, и целых двух,

Чтобы он мог согреться.

Папа легонький стал, как пух.

И золотой, как детство.

* * *

Когда я бабочкой была,

Легка, крылата и мила,

Невзгоды и печали

Меня не замечали.

Они летают тяжелей,

Они как вязкое желе.

Но ласковы к летунье

Ромашки и петуньи.

И жизнь была длиною в миг.

А ты, двуногий мой двойник,

Ждешь смерти как поблажки.

И где, скажи, ромашки?

* * *

Зависнешь на обшарпанном вокзале,

Где женщины с горящими глазами

С авоськами, с мужьями и т. п.,

Превратности дороги претерпев,

Ругаются у кассы, точно чайки.

Но царственный кассир не отвечает,

Не шевелит надменною губой,

Как будто бы он шарик голубой.

Похоже, не выходит он из транса

И зрит миры, куда не ходит транспорт,

Билетов нет, не надобен транзит.

И вечностью из форточки разит.

* * *

Трудно круглому быть квадратным.

Проще котиком, птичкой, заей.

Мама, как я хочу обратно!

Мама знает.

В силовое поле войду пшеницы,

Как во внеземное пространство,

Звуковой волной, корпускулою, зегзицей,

Катериной, Ольгой, Настасьей.

* * *

Лес прибрежный охрой тронут.

Облака в заливе тонут.

И по самые бока

Входит стадо в облака.

Вьются оводы и слепни.

Рябь воды блестит и слепит,

Все на свой инача лад.

И жара идет на спад.

Сны бабочки

Сны бабочки наполнены мельканием:

Стрекозами, жуками, мотыльками.

Она во сне порхает над цветами,

Где разнотравье запахи сплетает.

Там с жеребенком рыжая лошадка,

И горестно, и радостно, и сладко.

Там, (г)розового облака помимо,

Все трепетно, изменчиво, ранимо,

И на растеньях — капли перламутра.

Сны бабочки сбываются наутро,

Сливаются в единую картину,

Где смерти нет. И жизнь неотвратима.

Август

А то, что Август-дурачок

И пары слов не свяжет,

Зато целует горячо

Да нежится на пляже.

С котом затеет чехарду,

Вопя на всю округу.

Он знает: я его найду,

Поставлю в пятый угол.

Блаженный этот Августин

То плачет, то — напротив.

Вот потому и мы грустим

При каше и компоте,

При огородных чудесах,

При плачущем ребенке,

Покуда бронзовки в часах

Вращают шестеренки.

* * *

Обнимите каменного льва!

У него усталые глаза.

У него седая голова.

Он совсем не против и не за.

Вот и ходят разных мест насельцы

В праздники и солнечные дни.

У него же каменное сердце —

Ничего не чует, извини.

* * *

Все, что раньше мне мешало,

Стало легким, точно шалость:

Умещается в горсти,

Уменьшается в «прости».

Будто вовсе и не бремя.

Будто август льнет и греет.

Лижет влажным языком,

Притворяется щенком.

Будто это только выбор —

Из колоды взять и выпасть

В пожелтевшую листву

Под хозяйскую метлу.

Неизбежное

Улиты тело нежное

В коробке костяной

Почует неизбежное

Спиральною спиной.

Тугие втянет усики,

Хоть взгляд беспечно пуст.

Ах, платьице, ах, бусики,

Ах, виноградный куст.

Присказка без сказки

Эдак, али иначе,

Разве кто-то выручит?

Так или иначе,

Разве кто заплачет?

Расскажи на беличьем

О своем, о девичьем.

Промычи на бычьем,

О своем, мужичьем.

Надоели присказки -

Сразу станем близкими.

Сразу станем милыми

(Запишите вилами.)

Ах, дружки постельные,

Вороги смертельные!

Не пили, моя пила,

Никому я не мила!

Не стучите, молоты -

Все орешки колоты.

Не руби, зубило,

Я ли не любила?

У Христа за пазухой

Про любовь не сказывай.

Как у нас в Подольске

Говорят по-польски.

Как у нас на Сходне

Мужички в исподнем.

Как намедни в Муроме

Ходят девки хмурыми.

Ходят девки голымя

Из огня да в полымя.

Смотрят девки искоса,

Хочут девки выспаться.

Как дойдут до лесу

Сразу к вам полезут.

Как по нашей, по глуши,

Только кайся да греши.

Как на Красной площади,

Все девчата-лошади,

Затяни подпругу,

Погони по кругу!

Ты плетись, моя канва,

Ах, уста мои - халва.

Ах, уста мои - рахат,

Пристает мужик пархат.

У Христа за пазухой

Позабавь проказою.

Ты плыви, плыви, пескарь,

Натаскай скорей песка.

Во глубоком во песку

Закопаю я тоску.

Ты лети, лети, глухарь,

Принеси скорей стихарь.

Клюв да крылья растопырь,

Подведи под монастырь.

Как у нашей хаты

Мужики брюхаты.

Не ложись, Прасковья,

Не делись любовью.

Эдак, али иначе,

Боль любую вынянчим,

Спеленаем туго,

Спи скорей, подруга.

Пассажир

От пункта «А» до пункта «Б»

Речь не равна самой себе.

От пункта «Б» до пункта «А»

Везут вагончики-слова.

А я, от поезда отстав,

Ищу-свищу, где мой состав,

Ищу-свищу, где мой настой

Из речи дикой и простой,

Поскольку надо два глотка,

Чтоб улететь за облака

Без всякой чертовой травы

На легких крылышках молвы.

У лунных кофеен

У лунных кофеен, у звездных кофеен,

Где дуют в усы по-гусарски бореи,

Где крутят планеты легко диск-жокеи,

И звездная пьет молодежь…

Продолжи мне сказку, мой друг, поскорее,

Прекрасную, сладкую ложь.

А я не в своей проживаю тарелке.

Приходят ко мне сердобольные белки.

Приносят орешки, примочки и грелки.

Но жизнь промелькнула на треть.

Я буду в восторге от чудной подделки,

Попробуй меня не жалеть.

Попробуй меня рассмешить, несмеяну,

Придумай героев, далекие страны,

Достань мне колечко со дна окияна,

Соври мне о мире ином!

Сияет луна через сумерек рваный

И пахнет кофейным зерном.

Скоро

Ах, скоро стану я холодной,

Подернусь ряскою болотной.

И буду спать под шум стрекоз,

Лучом пронизана насквозь.

Ах, скоро стану я свободной,

Развязной, ветреной, голодной.

Устав от скуки и вранья,

Уйду течением ручья.

К чему гадать, какой я стану?

Забуду все, как мак багряный,

И, сроки в памяти храня,

Настанет осень за меня.