Posted 11 декабря 2013,, 20:00

Published 11 декабря 2013,, 20:00

Modified 8 марта, 04:42

Updated 8 марта, 04:42

Своя игра

Своя игра

11 декабря 2013, 20:00
В Санкт-Петербурге выступлением Национального балета Норвегии завершился фестиваль «Дягилев PS», а открытая в его рамках выставка «Стиль на сцене. Искусство элегантности» пробудет в Шереметьевском дворце до 20 января и, возможно, еще переедет в Москву.

На норвежский балет культурный мир смотрит так же, как рыночный на норвежскую нефть: вроде бы есть, а погоды не делает. Между тем пригласивший норвежцев фестиваль «Дягилев PS» ничем не рисковал: в достойного уровня труппе танцуют артисты со всего света, в оригинальном репертуаре есть современная классика и вкусные эксклюзивы. Два из трех показанных одноактных балета авторства Иржи Килиана автоматически вводят труппу в клуб коллег, среди которых есть и московский МАМТ, только что представивший свои «Восковые крылья». Норвежцы здесь не удивляли техническим уровнем, но по части музыкальности и естественности исполнения могли бы дать фору московским коллегам: все-таки текучесть и знаменитая славянская кантилена «всемирного чеха» Килиана даются не сразу, нужны знания разных языков тела, и у норвежцев эти знания есть.

Но настоящим открытием стал другой опус того же автора – «Солдатская месса» на музыку Богуслава Мартину, написанная в память об убитом в Первой мировой войне батальоне молодых чешских ребят. Российский зритель уже удивлялся тому, как по-разному толкуют военную тему российские и нероссийские хореографы благодаря «Глории» Кеннета Макмиллана на последних гастролях Королевского балета «Ковент-Гарден» в Москве. Вместо героики и надрыва – скорбь от бессмысленности жертв. Выразить эту мысль в танце Килиану удалось лучше Макмиллана. В рисунке танца – естественная несимметричность жизни и постоянное «выпадение» героев из линий. В лексике – низкие прыжки как невозможность оторваться от земли, скрюченные позы, потеря вертикалей. В музыке – спетый по-чешски церковный хорал. Мальчики-солдаты не геройствуют, лишь пытаются выжить, не струсив, а впечатляет это обреченное выживание сильнее пафосных многоактных картин.

Но впечатление о Норвежском балете было бы неполным без «Сюиты» Йо Стромгрена. Умница-интеллектуал, пришедший в танец из спорта, когда-то он отдал «Дань танца искусству футбола» и показал «Мужчин в ожидании» с авторской труппой Jo Stromgren Kompani, обаяв незашоренным взглядом и чувством юмора. Сейчас Стромгрен под барочные завитушки музыки Жана Филиппа Рамо раскланялся с искусством балета, его обитателями и главнокомандующим – роялем. Увиденные на репетиции четыре пары выясняют отношения друг с другом, роялем и прочими обстоятельствами, источая добрый и изобретательный, без нажима и гэгов стромгреновский юмор. Юмор помогает увидеть нежность Стромгрена к узникам балетного класса – обыкновенным, как выясняется, людям, способным на человеческие чувства, и эта эксклюзивная постановка добавляет красок Норвежскому национальному балету.

Все еще открытая в Шереметьевском дворце выставка «Стиль на сцене. Искусство элегантности» потрясает сразу: в ней в самых разных срезах представлены отношения высокой моды и музыкального театра. Почва этой затеи итальянская, в этой стране и к высокой моде, и к музыкальному театру отношение трепетное. Выставку курировал историк искусства и моды Массимилиано Капелла, и она уже прошла с фурором в Риме в 2010 году и в Лос-Анджелесе в 2012-м. В анфиладах «домашнего» дворца поселились 216 экспонатов от десятка известнейших итальянских модных домов, включая Валентино, Версаче, Армани, Миссони, Прада, Фенди, Ферретти, Капуччи. Запечатленное на выставке время – последняя четверть прошлого и начало нынешнего века.

В этих шедеврах портновского искусства выходили на сцену оперные и балетные артисты, и, глядя на их них, ловишь себя на неправильной для критика мысли: в таком костюме можно уже не петь и не танцевать – просто выйти на сцену. На этом эффекте, собственно, и стоит театральная условность модного дефиле. Но взаимопроникновение оперных и модных домов гораздо плотнее и тоньше. Костюмы Лауры Бьяджотти для Карлы Фраччи: кажется, что миниатюрная балерина смотрелась в них ростом с модель, но облака невесомых тканей оставляют ауру нежности. Цикл тюлевых пачек Валентино Гаравани для NewYork City Ballet – невесомость и легкая агрессия шика одновременно. От Ренато Балестра – изысканный итальянский Восток для «Турандот» Пуччини. Шедевры Капуччи – платье для оперной примадонны Раины Кабаиновски: 9 тонов красного – от оранжевого до цвета темной гвоздики, и 9 тонов желтого – от почти бежевого до золотого. Так выглядел золотой век оперы. Впрочем, золотой век не был пышно застывшим. Дом Фенди одевал «Кармен», и опера Бизе в темной джинсе с помпонами крашеного кроличьего меха отдает поп-артом, шутит мотивами Вудстока. А «Мадам Баттерфляй» для Римской оперы от Маурицио Галанте с ее кимоно из закрученного в спирали фетра выглядит современной отсылкой к знаку как емкому символу.

Но все-таки главное счастье – Джанни Версаче. Костюм Иродиады для «Саломеи» Рихарда Штрауса в постановке Роберта Уилсона в Ла Скала: черно-белый шедевр лаконичной формы, будто и не Версаче вовсе. Его избыточность нашла в театре идеальный формат и даже созвучие с чем-то русским. Показавшиеся в спектакле несуразными костюмы русских матрешек (балет «Воспоминания о Ленинграде» Мориса Бежара 1987 года) вблизи – грандиозные скульптуры из ткани.

Смотрительницы, к счастью, не лютовали, а добрый куратор Массимилиано Капелла вместе с директором петербургского музея театрального и музыкального искусства Натальей Метелицей не замуровали костюмы в стеклянные мавзолеи. Так что древесно-розовые махины изнутри оказывались обработаны изысканным коллажем, сложной вышивкой, орнаментом с «живыми» объемными розами. Кто их увидит там, с изнанки? Тот, кто понимает разницу между искусством и не искусством. Версаче ухватил русскую широту, щедрость и … несуразность во всех ее проявлениях. Тут же рядом другой ракурс с хрупкими ностальгическими пачками из сурового льна в духе Анны Павловой и Ольги Спесивцевой: кристаллы как осколки русской зимы, вышивка как петербургские кованые решетки; все – для тех же «Воспоминаний…» Бежара на музыку Чайковского.

Абсолютное большинство мэтров высокой моды пришли в театр уже состоявшимися профессионалами с громкими именами. Вряд ли это случайность: видимо, достигнув вершин, высокая мода тянется с подиума на сцену по логике своего развития. И вся эта красивая история приводит к идее, что союз высокой моды и театра – один из самых счастливых браков ХХ века.

"