Актриса Елена Шанина

– Не кажется ли вам, что планка сегодня как-то опустилась? Я имею в виду наше культурное пространство в целом…

– Планка опустилась еще в семидесятые годы и в кинематографе, и в театре. Слишком большим оказалось давление цинизма. В тридцатые–пятидесятые годы художников можно оправдать заблуждениями, но в семидесятые все уже всё знали и просто стали играть в разрешенные игры. Повсеместно пошли производственные спектакли, фильмы. Потихоньку старики начали уходить, а серость и комсомольские мальчики заняли позиции. Есть у меня свои претензии и к «шестидесятникам»: они так хотели европейской культуры, свободы, что немного увлеклись хорошей жизнью. Один питерский чиновник, когда ему стали жаловаться на известного режиссера, что тот, мол, распоясался, сказал: «Ребята, мы его уберем на раз!» – «Как?!» – «Мы ему все дадим». Понимаете, какой цинизм? Вот среди молодежи сейчас идет возрождение духовности. Я это вижу, общаясь с дочерью и ее друзьями. У них – протест против цинизма. Молодежь не смотрит телевизор, они общаются по Интернету, есть даже небольшая группа, которая старается общаться на хорошем русском языке.

– Что вы можете сказать о современном театре?

– Недавно мы с дочкой Таней попали в Англии на спектакль «Макбет». Черная сцена, черный задник, актеры одеты в костюмы времен Второй мировой войны, ведьмы в противогазах… Два часа мы с Таней боялись вздохнуть, чтобы ничего не пропустить. И это не самая любимая наша пьеса, но какая поразительная игра актеров, какая постановка! Потрясающий разбор по действию, никаких маханий руками. При всех современных достижениях техники тут просто черное пространство и актер. И все рыдают. Вот тут «ура» нашему делу. Любая идея, не подкрепленная хорошей игрой актеров, так и останется просто концепцией. В прошлом году меня пригласили быть членом жюри премии «Золотая маска». Я просмотрела множество спектаклей и была просто счастлива – по доброй воле не осилить такое количество. И знаете, все театроведы, критики отметили такую тенденцию: актеры становятся инсталляцией, простой режиссерской краской, личностей почти нет, их по пальцам можно пересчитать. Мы мучительно думали, кому давать приз за главную женскую роль. Есть театры, в которых огромное число актеров выходят на сцену, все танцуют, кувыркаются, а выделить некого. Видно, что режиссер пытался воплотить множество идей сразу, но зритель не может постоянно ходить только на режиссера.

– Но режиссерский театр, кажется, побеждает…

– Ну, придут на режиссера раз, придут два, а потом перестанут ходить. Режиссеры обычно любят послушных актеров, а должны любить непослушных. Только тогда режиссер может создать с ними что-то новое, чего сам еще не знает. И еще режиссер должен выбивать из актеров штампы, работать с подсознанием.

– Что для вас неприемлемо на театральной сцене?

– Есть очевидные вещи – я не люблю, когда партнер не в форме. В нашем театре это абсолютно исключено, у нас железная дисциплина и нет пьющих актеров. Кроме того, я считаю абсолютно проигрышным спектакль, в котором актер начинает тянуть одеяло на себя. В этом случае смещаются акценты, он не слышит партнера, не отвечает и нет живой реакции. Зритель может попасться на удочку, кричать ему «браво», но это дешевый успех. Не выношу пошлости в театре, низкопробности в угоду массовому зрителю. Марк Анатольевич Захаров часто в подобных случаях цитировал Валентина Плучека: «Смеются, но не уважают».

– А вы строгий зритель?

– Я хороший зритель, мне нравится абстрагироваться и упиваться тем, что происходит на сцене, я потом могу проанализировать увиденное. Мне в театре хорошо! Мне очень понравилась «Чайка» Юрия Бутусова: там столько интересных мыслей режиссера, его личных ассоциаций, при этом все на основе классического произведения. Последнее мое прекрасное впечатление – «Осенняя соната» в «Современнике». Я просто счастлива, что Марина Неелова стала еще более великой актрисой, она просто грандиозна! Конечно, очень хорошая работа режиссера и Алены Бабенко, но Неелова…

– В одном из интервью вы сказали, что будущее театра за открытыми площадками…

– Именно так сегодня и происходит. Олег Меньшиков уже заявил, что Театр Ермоловой будет открытой площадкой, МХТ давно уже стал открытой площадкой. Есть множество прекрасных режиссеров, не являющихся художественными руководителями театров, но свои талантливые спектакли им же надо где-то ставить.

– Давайте поговорим о славе. Мне кажется, вы знаете об этом как никто другой…

– Игорь Владимиров нас в свое время сразу предупредил: «Ребята, денег и славы не будет!» Я как-то раз ехала в «Ленком», и таксист меня спросил: «Вы там артисткой работаете?» Я ответила утвердительно. А он: «А чего это я вас не знаю?» Я ему: «Я вас тоже не знаю». У него своя работа, у меня – своя. Есть вопрос честолюбия – с честью сделать что-то в своей профессии, а есть тщеславие – просто тщетная слава, когда согласен на все. Я никого не осуждаю, каждый выбирает сам. Можно быть очень хорошим актером, всю жизнь служить в театре, играть эпизоды. Таких актеров по стране много. Они каждый день репетируют, потом выходят на сцену и в детских спектаклях, и в утренниках, но их лица массовому зрителю не знакомы. А кукольники – вообще святые люди! Они – служители искусства, светлейшие, добрейшие люди, а их вообще никто не видит и не знает. К сожалению, престиж профессии сильно упал: заморочили всем голову, что надо непременно быть «звездой». А музыканты в симфоническом оркестре, которые учатся всю жизнь, и с раннего детства ничего не видят, кроме своих инструментов? Кто их выделяет и лица запоминает? Так что творческие профессии – такие же профессии, как и все остальные. Да, мы не можем писать в стол, мы существуем здесь и сейчас, и наша слава – тот зритель, который пришел на конкретный спектакль. И спектакль хорош тогда, когда его делают все – и король, и народ.

– Вы когда-то сыграли роль журналистки. О чем важном вы бы спросили самое себя?

– Сложный вопрос. Хотя, если честно, я часто даю интервью самой себе. Не примите это за сумасшествие, просто эти вопросы никто не задает, а высказаться хочется… Я бы спросила себя: как я отношусь к современной театральной школе? Должна сказать, что школа пошла совершенно не в том направлении: часто преподают люди, ничего не понимающие в профессии, просто с именем или, наоборот, у которых ничего не сложилось, поэтому они и пошли в педагогику, что еще страшнее. Грустно, когда набирают на курс не «белые листы», светящиеся изнутри, не чистоту, не непосредственность, а уже натасканных кем-то, заштампованных какими-то представлениями ребят, которые сразу всё могут, а потом выясняется, что это и всё, что они могут. И конечно, удручает коммерциализация, вынужденность набирать платное отделение, чтобы как-то поправить положение институтов...