Posted 11 мая 2008,, 20:00

Published 11 мая 2008,, 20:00

Modified 8 марта, 08:03

Updated 8 марта, 08:03

Батый милее Папы Римского

Батый милее Папы Римского

11 мая 2008, 20:00
Фильм Игоря Каленова «Александр. Невская битва» заменил антинемецкую направленность картины Эйзенштейна «Александр Невский» на антиевропейскую и добавил к ней проазиатский настрой. Ордынский посланник в отличие от агентов Ватикана выглядит в нем безвредным и симпатичным: ему нужна только дань, а им – господство и духов

Представленное в картине геополитическое положение Новгорода примерно соответствует тому, что пишут историки: немецко-шведские крестоносцы грозят ему с северо-запада, монголо-татары – с юго-востока, и Александр Ярославич вынужден крутиться меж двух огней. Перед началом работы над картиной продюсеры Рустам Ибрагимбеков и Игорь Каленов не раз говорили, что хотят показать молодого князя не столько полководцем, сколько дипломатом. Боевых сцен в картине и впрямь немного – нападение разбойников на двух рыцарей в начале и бой новгородского ополчения под руководством Александра с рыцарским воинством в конце. Сравнение с эйзенштейновской лентой обнаруживает, что с тех пор увеличилась зрелищность единоборств, но соответственно уменьшилась зрелищность массовых сражений. Нечто подобное случилось и с главным героем – Антон Пампушный настолько же резвее Николая Черкасова в той же роли, насколько уступает ему в величавости.

Что же касается политики, то она оказалась сведена к интригам. Карикатурные новгородские бояре и подлый претендент на престол вступают в предательский сговор с рыцарями против законного правителя города и передают им лоцманскую карту Невы (которая в действительности была бы им нужна как рыбе зонтик). Сама схема «реакционные бояре против прогрессивного царя» позаимствована из сталинского кино, которое выстраивало свою «вертикаль власти» – разница лишь в том, что на советском экране Ивана Грозного и Петра Первого поддерживал народ, тогда как в «Невской битве» народа не видать. О мотивах, которые движут внутренними противниками Александра, говорится так же скупо, как в советских фильмах о мотивах разного рода «вредителей». Все, что сообщается зрителям – что они хотели торговать с Западом и «жить на западный манер». Но от желания поддерживать торговые связи и заимствовать элементы быта до сговора с захватчиками – пропасть. Может, в XIII веке между Русью и Западом пролегала Берлинская стена, древнерусские пограничники стреляли в перебежчиков, а за хранение и распространение скандинавских саг православных бояр отправляли на каторжные работы? Молчит фильм, не дает ответа. Показано лишь, что изменников поймали с поличным и тут же с ними разобрались, а их столь же окарикатуренные приспешники набрались неслыханной наглости и потребовали от Александра доказательств вины убитых.

Интересно, что режиссерская тактика Каленова та же самая, что у Михалкова в «12». Оба режиссера освещают ситуацию только с одной стороны и тем самым тенденциозно ограничивают кругозор зрителей. В «12» им показывают, что чеченский мальчик не убивал своего приемного отца, в «Александре» – что бояре совершили предательство. В нелепое положение ставятся те, кто настаивает на самой судебной процедуре. Такими простейшими средствами компрометируется правовое мышление и само право.

Все это не случайно, поскольку с правом связаны и те отношения между князем и городом, которые в картине старательно обходятся. Новгородский князь не царь-самодержец и не помазанник божий, властный над жизнью и смертью своих подданных. Это слуга, нанятый вольным городом для управления и защиты от врагов. Захотели горожане – позвали княжить, расхотели – расстались с защитником. Так, если верить преданиям, славяне когда-то призвали варягов, которые принесли с собой само слово «Русь». Вообще говоря, могли призвать и рыцарей. Александр княжил в Новгороде не раз – уходил и возвращался. Монархизация княжения, как считает ряд историков, произошла под воздействием Орды. Татары требовали дани и взимать ее обязывали князя, который таким образом становился баскаком. Горожане бунтовали против татарского оброка, и Александр подавлял восстания, карая недовольных новгородцев – не так зверски, как Иван IV, и не так методично, как это делали монголы, усмиряя непокорные народы, но тоже жестко – и носы приказывал рубить, и глаза выкалывать. А это уже иной тип властных отношений – ближе к позднейшему московскому, нежели к староновгородскому. Не будем обсуждать, какой из них лучше – сложилось так, как сложилось, но не стоило это скрывать, чередуя фигуру умолчания с фигурой упрощения. Нынешние зрители хоть и простодушны, но не до такой степени, как их предки конца 30-х годов прошлого века.

"