Posted 11 апреля 2012,, 20:00
Published 11 апреля 2012,, 20:00
Modified 8 марта, 05:43
Updated 8 марта, 05:43
Не ходите, дети, в Африку гулять
Серия Питера Хьюго «Гиены и другие люди» потрясает своими монументальными, картинными размерами. Это портреты укротителей диких животных, уличных циркачей, путешествующих по Африке в компании гиен, питонов и обезьян. Стоит заметить, гиены здесь совсем не те жалкие твари, которые обычно представляются при чтении «Маугли». Это мощные, бронебойные псины, высотой с хорошего дога и с такими зубами (эти зубы нам демонстрируют специально), которые готовы перекусить не то что кости, но железную арматуру.
Как отмечает сам фотограф, сначала он пытался снимать именно уличные представления (хотелось бы увидеть, что можно делать с гиенами для увеселения публики), но потом понял, что они не передают всей полноты ощущений. Вот тогда он начал создавать постановочные портреты: просил дрессировщика сняться с питомцем в походных условиях. Эффект был достигнут ошеломляющий: дикий зверь и человек оказались в зоне взаимного притяжения, слились в едином образе. Шаманские одежды укротителей (они же – заклинатели, маги, опаивающие зверей специальными травами, гипнотизирующие удавов и на равных разговаривающие с обезьянами) и их лица устрашают не меньше оскала гиен.
В таком ракурсе кадры Хьюго вступали в перекличку со всей европейской картинной традицией со странствующими циркачами-маргиналами, живущими по законам природы. Понятно, почему его особенно оценили во Франции: там сюжеты с комедиантами и дрессировщиками кочевали четыре столетия – с XVI до ХХ века. Впрочем, и у нас фотокартины африканца есть с чем сравнить. Его снимки, где помимо брутального дрессировщика и страшной гиены изображена еще и маленькая девочка, взгромоздившаяся на круп зверя, немедленно вызывают в памяти «Девочку на шаре» Пикассо. Только в ХХ веке градус контрастов – хрупкость на фоне силы – возрос в разы.
Еще меньше романтики в фотоповести Микаэля Суботски. Он тоже создает портрет – но только не отдельного человека, а городка Бофорт-Уэст (находится между Кейптауном и Йоханнесбургом). С первого же кадра становится понятно, что ничего хорошего от этого места ждать не приходится: снятый с высоты птичьего полета город обнаруживает свою главную достопримечательность – огромную тюрьму в центре, которую обтекает федеральная автодорога. Дальше идут несколько снимков из полицейских приемников с задержанными, обрызганными кровью, с жестокими побоями, испитыми и обкуренными в хлам (на сотню тысяч жителей здесь приходится 60 убийств в год). Затем художник переходит к частной хронике одной семьи. И если перефразировать Толстого, это семейство, живущее в полубараке, страшно похоже на все другие семьи, обитающие в затхлой провинции, – будь то в безысходных селах России или в африканском далеко. Мать и отец в алкоголических парах, дочь-шлюха, общая обреченность, к которой еще примешана какая-то языческая кровожадность. Так, рядом с кроватью лежит препарированный труп козы – жертвоприношение на один из праздников. Кажется, и люди здесь приносят себя в жертву неведомому тюремному божеству. На этом фоне с запредельной иронией воспринимается фотография с «Вице-мисс Бофорт-Уэста на конкурсе красоты среди подростков» – девочка, ярко накрашенная и стоящая в позе топ-модели. Вот уж где подобная красота будет оценена по достоинству.