Писатель Борис Васильев

– Борис Львович, Великая Отечественная война, кажется, за прошедшие 60 лет окончательно ушла в историю, превратилась в миф. Как вы думаете, сегодняшние школьники в состоянии понять ваших героев?

– Ну, это смотря кто преподает им литературу. Недавно меня пригласили выступить в Зеленограде, так меня два часа не отпускали дети. Так что интерес к той войне у молодежи есть.

– Прежней властью вы если не были обласканы, то во всяком случае в черных списках не состояли. Вас наградили практически всеми существовавшими советскими премиями. А в своих книгах вы все равно показывали фигу советской власти...

– Я всегда был противником соцреализма и не скрывал этого.

– Но при этом с удовольствием рассказываете, что Брежнев плакал, читая ваши «А зори здесь тихие».

– Брежнев просто был очень сентиментальным.

– Может, поэтому вас и не трогали?

– Да кто меня мог трогать? И за что? Но все мои книги были вызовом партийному стилю. Соцреалистические произведения заканчивались торжеством героя. Но такие герои – не жильцы в стране. Поэтому я и теперь продолжаю писать так, как писал. Я всю жизнь мечтал стать историком. Если бы не война, то я им бы и стал. Мы жили в Смоленске, и я не знал тогда, что есть такой в Москве Историко-архивный институт. Мои работы связаны с историей моего рода, особенно со стороны матери. Это был очень древний дворянский род. В Эрмитаже в галерее героев 1812 года есть портрет моего прапрадеда генерал-лейтенанта Ильи Ивановича Алексеева. Его сын Александр Алексеев был другом Пушкина. Именно ему Пушкин дал на хранение стихи Андре Шенье. Когда их нашли, то Александр четыре месяца провел в одиночной камере Петропавловской крепости. Бенкендорф лично допрашивал его и хотел, чтобы он признался, что стихи Шенье ему дал Пушкин. Но он не сознавался: «Какой такой Пушкин? Не знаю я никакого Пушкина. Этими стихами со мной расплатился какой-то офицер, я их никогда и не читал». Бенкендорф был вынужден отправить его на офицерский суд чести за хранение запрещенных стихов. Суд разжаловал его в солдаты, и он был отправлен на Кавказ. Через год вернулся в Петербург с Георгиевским крестом в звании поручика. Я написал четыре книги о моих предках.

– В прошлом находите для себя больше интересных личностей, чем в современности?

– Может быть. К тому же история отсеивает случайных выскочек. Впрочем, историей сейчас не все интересуются. Российская крестьянская психология историю вообще не воспринимает. История крестьян умирает в их прадедах – мало кто знает, где находятся могилы предков. Сейчас же доминирует психология победившего обывателя – ему нужен только сегодняшний день.

– Не могли бы пояснить?

– Вы посмотрите, что творится на телевидении. Сплошные песни и танцы. На мой взгляд, никакой серьезный человек смотреть этого не может, а нам показывают зал, умирающий от хохота. А отчего смеются? Оттого, что кто-то прошелся по сцене гусем? Это не смешно. Это противно. Ведь это дешевый базарный Петрушка. Представляете, до чего мы докатились?! Ленин сдержал слово – погубили Россию.

– Это ваш окончательный диагноз или предположение?

– Конечно, Россия не воспрянет, сил нет. Чем мы торгуем? Сырьем. То есть благополучием своих правнуков. Телевизоры японские, компьютеры американские, машины немецкие. У нас ничего своего практически нет.

– Вы много писали об офицерской чести. Вам не кажется, что сегодня для военных это понятие не всегда на первом месте?

– Честь с мундиром не выдается. Честь – это нравственная начинка. Раньше учили не врать, не воровать, не трусить, вести в бой за собою солдат. Сейчас трудно даже представить, какое отношение было к солдатам в русской армии. Начнем с того, что солдат никогда не служил 25 лет, все это выдумано при советской власти. Самый большой срок службы был во время наполеоновских войн. К тому же, как только солдат получал Георгиевский крест, у него тут же сокращался срок службы, и если в армию он уходил крепостным, то возвращался свободным.

– Правда, что вы учились писать, переписывая от руки Чехова?

– Правда. Мне никто не подсказывал этого, сам догадался. Я очень люблю Чехова и считаю, что так тщательно писать, как писал он, никто не может. У него нет ни одного лишнего слова. Я учился у него строить фразы. У меня же не было никакой подготовки – по образованию я – инженер-испытатель.

– А как же тогда курсы киносценаристов?

– В киношники я попал по следующей причине. Моя первая пьеса называлась «Офицер». Я хорошо знал мир армии, которая переживала очень серьезный конфликт: на место старых боевых офицеров стали приходить молодые, окончившие академии, которые не воевали и не имели боевых орденов. Они встречали отторжение, их пытались выпихнуть… Мою пьесу об этом конфликте поставили в театре Советской Армии, но уже после второго спектакля она была запрещена Главным политуправлением без объяснения причин. Тогда мне позвонил Николай Погодин, очень известный в то время драматург, он возглавлял журнал «Театр» и вел курсы киносценаристов. Он сказал мне: «Приходите, надо поговорить». Он рассказал, что хотел напечатать мою пьесу, но его заставили рассыпать набор. Погодин предложил прийти на его курсы и пообещал взять безо всяких экзаменов. Закончил я их за шесть месяцев, написав сценарий, и стал киносценаристом.

– Следите за тем, что пишут сегодня о войне?

– Редко. К сожалению, о войне пока не может быть серьезного романа. Каждый из нас видел войну из своего окопа. Почему роман «Война и мир» был написан спустя 50 лет после Отечественной войны 1812 года? Потому что отсеялось все ненужное, отсеялись вот эти окопы, и только тогда Толстой написал прекрасное полотно. Я не ожидаю, что при моей жизни появится что-то такое про последнюю войну.

– По-вашему, писательство – это профессия? Ведь многие литературные классики делали что-то еще, кроме писания стихов: Пушкин служил в министерстве, Гете был министром, Байрон сражался. Да и любимый вами Чехов был доктором.

– А разве писать – это мало? Это очень много! Я не считаю, что писатель обязан где-то кем-то служить. Писательство – труд, уважаемый в России.

– Бродский говорил, что только в России писатели живут за счет своих сочинений...

– Так вот поэтому мы и есть – Россия! Мы – совершенно особая страна, второй такой не существует. Знаете, в чем ее особенность? Россия никогда не имела колоний. Все присоединившиеся к ней государства входили в нее добровольно, и это было не только формально. В Тбилиси и Алма-Ате были генерал-губернаторы, но там же были и грузинский царь, и эмир. Но главная особенность России в том, что она – вечный пограничник. Вы никогда не думали об этом? У нас же пограничное сознание. Мы всю жизнь жили на границе между Востоком и Западом, между Севером и Югом, между исламом и христианством, мы встречали первые удары кочевников. У пограничника есть одно странное, заложенное в нем ощущение. Если обычный солдат ждет команды к действию, то пограничник всегда ищет врага. Этот поиск есть и у нас, мы же все время ищем вокруг себя врагов. Не случайно главный русский вопрос: кто виноват?