Лада Миллер: «А что - Поэзия? Жива. Хоть в этом нас не обманули»

Сергей Алиханов

Лада Миллер родилась в Новгороде.

Детство прожила в Воркуте, юность - в Саратове. Окончила Саратовский государственный Медицинский университет. Стихи публиковались в журналах «Дальний Восток», «Этажи», «Литературный Иерусалим», «Мишпоха» (Израиль), «Эмигрантская лира» (Бельгия), «Новый Свет» (Канада), в газете «МК» на литературных порталах «Литеrrатура» «45-я параллель», «ЛитКульт» и др.

Автор поэтических сборников: «Голос твой», «В переводе с птичьего».

Лада по профессии врач-ревматолог, мать троих детей, живёт в Монреале, Канада.

Недавняя поездка Лады Миллер в Россию - спустя четверть века после её отъезда! - ознаменовалась замечательными творческими вечерами, прошедшими на поэтических площадках Москвы в течение одной недели. Вначале была встреча поэта с читателями в магазине «Библио-Глобус», лейтмотив которой звучал в переполненном зале: «Моя цель – рассказать о том, что наболело. О том, что поэты – это перелётные птицы, для которых границы становятся все более условными. Половина моего сердца всегда с вами...»

Потом был прекрасный вечер в «Музее Серебряного Века», затем выступление в учрежденном А.И. Солженицыным «Доме Русского Зарубежья» на Таганке - с лейтмотивом «пусть слова заменят пули и разят не смертью, а красотой». На следующий же день поэту рукоплескали в удивительной атмосфере «Булгаковского Дома».

Встреча в кафе «Китайский Лётчик Джао Да», где зал, натруженный голосами многих поэтов - и опять переполненный! - полтора часа слушал стихи, завершила московскую неделю Лады Миллер.

Сама Лада считает: «Рецепт долгой творческой жизни прост - проживать каждое её мгновение на полную катушку так, чтобы воспоминаний хватило и на правнуков...»

Вот замечательное чтение стихов Лады Миллер:

Когда-то Константин Кузьминский написал стихотворение «Поэты русского рассеяния 1920-1977гг.», в котором ритмизованно перечислил всех значимых поэтов, публиковавшихся в изгнании. Всего 285 имен и великих, и безвестных, и всех их объединяла общая трагическая судьба - связь с Россией была только через внутреннюю звуковую лирическую нить стиха. Когда память о России в душе закачивалась - писать становилось не о чем, а порой незачем становилось и жить...

А если стихи этих зарубежных поэтов каким-то образом доходили в те времена до советского читателя, то они рассматривались как «западный» андеграунд, то есть, чем-то подпольное, даже подземельное.

Слава богу, с течением времени эти нелепые запреты ослабели, а теперь исчезли вовсе. По этому, сразу же после отлета Лады Миллер, в Москве - на тех же площадках! - плюс ещё малый зал ЦДЛ и Музей-квартира Алексея Толстого прошла Международная Конференция «Эмигрантская лира». В 70-е же годы прошлого века подобные Конференции проходили только в Лондоне.

А теперь в Москве меня поразило обилие русских журналов, альманахов, и коллективных сборников, точнее томов, которые привезли с собой из многих стран мира поэты, издатели и владельцы магазинов русских книг.

В ЦДЛ на очередном заседании Конференции, увидев увесистые тома поэзии и русских поэтических журналов, я был в высшей степени удивлен. Эти, изданные в Германии огромные тома представлял Гершом Киприсчи - уроженец Санкт-Петербурга, а ныне Директор специальных проектов Европейского литературного издательства.

Несомненно, русская поэзия обладает такой необоримой силой любви и сближения, что теперь - в эпоху интернета - поэту все равно где жить, а творить можно везде.

Поэзия Лады Миллер, по словам Александра Карпеко: «прирастает и печалью, и тревогой, и страхом, и даже тоской – то есть тем, что изначально вообще не мыслилось как компонент человеческого счастья. Счастье, по Ладе Миллер – это состояние постоянной, длящейся беспрерывно влюблённости. Это гармония наслаждения друг другом». И лучшее подтверждение тому - её стихи:

В ПЕРЕВОДЕ С ПТИЧЬЕГО

Ещё чуть-чуть и сад остепенится,

Затеплится, заварится... Ещё –

Вернутся недоверчивые птицы,

Доверчивые сядут на плечо.

Как облако из чайника, как вата

Из куклы, перекроенной сто крат,

Появится моё – Не виновата.

Распустится твоё – Не виноват.

Нахлынет май – то мять меня, то маять,

Укачивать под простенький мотив,

И прошлое останется на память,

А будущее выйдет, не простив.

Отчаянье разделится на гроздья,

Тоска влетит в незапертую грудь.

Придёшь домой – повесь меня на гвоздик,

Гулять пойдёшь – в прихожей не забудь.

Любить легко. Но тем сильнее жажда,

Чем ближе недоступная вода.

По-человечьи – ты меня однажды...

А я тебя по-птичьи – навсегда.

ВО ВСЁМ ТАКАЯ ПРОСТОТА

Светает нехотя. Свечей

Обкусанные губы пухнут.

Вот коврик у двери – ничей –

Ползёт на кухню.

Там, ломким пальчиком грозя,

Часы отряхивают время,

И маятник стучит – Нельзя.

И тень. И темень.

Из безрукавок сквозняков

Так тянет нежностью и мятой,

Что огорошена любовь –

Вы что, ребята?

Во всём такая простота,

Что вспоминать её и плакать.

Чем гуще проголодь листа,

Тем слаще мякоть.

Чем изумлённее ладонь,

Тем изумительнее тело,

И сердце падает в огонь.

Ну вот.

Cгорело.

ПОКА НЕ РАСТАЯЛА

Январь – это значит лежать на печи,

Уткнувшись в любимые плечи,

И пусть невысокое солнце скворчит,

А небо свистит и скворечит.

Как быстро темнеет, как звонко хрустит,

Как жарко от этих объятий.

Огонь говорлив, домовой домовит

И безостановочен дятел.

Умрёшь и родишься – птенец, черновик,

Заложник рождественской стужи,

А слово, что легче и звонче музЫк,

Взлетит и над домом закружит.

И холод, и хохот – нахохлись и грей,

Пока не растаяла – трогай.

И я нарожаю тебе январей –

На счастье и зарадибога.

ДО НАШЕЙ ЭРЫ

Смотришь в слепое окно, понимаешь – влип

В этот осенний сплин, в перехлёсты лип,

В то, что несётся по небу от и до,

И западаешь клавишей – нотой до.

До нашей эры деревья шагали врозь,

Это сейчас у каждого в сердце гвоздь.

Вот и сиди прикидывай, что больней?

Сколько бы ни было осени – всё о ней.

Сколько бы ни было истины – вся в вине.

Вечер рисует тыквенного Моне.

Пробкой размахивая, кланяется бутыль.

Смотришь на дно, уговариваешь – остынь.

До нашей эры и после – не та, не тот.

Что же внутри колоколит, глаголит, бьёт?

Это прощается дерево день за днём

С вырвавшимся гвоздём.

НА ДРУГОЙ СТОРОНЕ ЛЮБВИ

Полно, милая, не реви.

На другой стороне любви

Розы жалят и нежат осы.

Сад нездешний – что лист, что куст

Источают не грусть, но груз,

Не покой, но любимый голос.

Так случилось. Теперь пора.

Из-под нежного топора –

Брызги, дребезги, звёзды, щепки.

Счастья щепоть, глоток вина.

Между нами стена, стена –

Ток несильный. Замок некрепкий.

Несмертельно, небезопас...

За тобою мне – глаз да глаз.

Там – за глазом – темно и пусто.

Мы с тобою едва видны.

На другой стороне луны

Отпечаток моей вины

И твоё неземное чувство.

А СНЕГ ЛЕТЕЛ НАОБОРОТ

Слова пригнулись, взяв разбег

От губ. Дорог не различая,

По улицам пронёсся снег,

Как сок по жилам молочая.

Я штопала молчаньем рот,

Топтался шёпот у порога.

А снег летел наоборот

И осторожно небо трогал.

Окна покачивая гладь,

Сплетались нити белых кружев,

И было страшно – не терять,

А жить – потерь не обнаружив.

Снег был растаскан на клочки

Со временем, такое дело.

А грусть проникла сквозь зрачки,

Помедлила...И улетела.

ТРОГАТЕЛЬНОЕ

Пусть холодно. Возьми меня и грей.

Я буду расцветать и удивляться,

Что вдруг зима становится добрей,

Хотя на ощупь добрых минус двадцать.

Мне зимний вечер горек и свинцов,

Но есть внутри мелодия простая:

Снег осторожно трогает лицо

И шепчет, и смешит, и обладает.

Так и стоим, обнявшись на ветру,

Забыв про хмурый быт и чувство долгa.

И кажется, что я вот-вот умру,

Но лишь от счастья. Тихо. Ненадолго.

БУДУ ЯБЛОКОМ

Там, где зрела радуга – только дым,

Самолёт да облако – всех небес,

Хочешь, буду яблоком наливным,

В красной шкурке бархатной или без?

Дождь идёт по городу не спеша,

Расцветают голуби на груди,

Под ладонью августа спит душа,

Как придёшь – нащупай и – разбуди.

В глубине опаловой – тишь да зной,

Спеет, спеет семечко, будешь рад.

Под моею бархатной кожурой

Целый сад расцвёл. Целый сад.

Вечереет. Плавится неба бок,

На тарелке облака – лунный блин...

Ты бы спрятал жизнь свою, если б смог,

Между этих яблочных половин –

Чтобы в каждом городе – вечный Рим,

Чтобы в каждой комнате – солнца брешь...

Хочешь, буду яблоком наливным?

Или так распробуешь, выпьешь, съешь?

СЕЗАНН

В размытых красках толка нет –

Сплошное крошево эмоций.

Весенний бред, неясный свет,

Но так пульсирует и бьётся,

Что подпеваешь. Вторь не вторь –

Теперь и ты заложник смуты,

А нерешительность и хворь

Испиты и сиюминутны.

Размякнешь от случайных слов,

И что-то ёкнет в сердцевине –

Так зарождается любовь

К непредсказуемости линий.

И вот – разруха и обман –

Весны разграбленная Троя.

А в облаках – Сезанн... Сезанн –

И обещание покоя.

НА ЗАКАТЕ

Вроде, плакать о прожитом рано…

Слишком остро осенней порой

Пахнет яблоком, мёдом, шафраном,

Увяданием и красотой.

Этой прелестью обезоружен,

Ты глядишь в обессиленный сад.

Сердце бьётся спокойнее, глуше

И вливается в хрупкую душу

Обжигающий листья закат.

Размышляя о жизни и смерти,

Вздрогнешь: значит, бессмертия нет?

Бог услышит, правдиво ответит,

Улыбнётся и выключит свет.

МЕНЯ ЗДЕСЬ БОЛЬШЕ НЕТ

Меня здесь больше нет. Нe больше и нe меньше

Песка на берегу, ракушек на песке.

Кричат со всех сторон покинутые вещи

По-птичьи – на простом, понятном языке.

Как море прячет свет, как голову роняет

Заплаканный закат – почти не разглядеть:

Посмотришь и пропал – от края и до рая –

Уже не то, что жизнь

(совсем не то, что смерть).

Меня здесь... Ни меня, ни возгласа, ни тени,

Ни тяжести слепых, нагретых солнцем плит,

Ни трепета в груди, ни книжки на коленях –

Вкус яблок на губах. И больше не болит.

Послушай

У белых ворот оглянусь...

Всё в прошлом, но машут упрямо

Сердитой панамкою грусть,

Надежда весёлой панамой.

Деревья слетаются в сад,

Большие цветущие птицы,

А я ни вперед, ни назад,

Нe выплакать, не возвратиться.

В твоём удивительном здесь

Остаться немею и трушу.

Пусть выжжен и выскоблен весь,

Но ёкает сердце - послушай.

так-то лучше

Сколько в меня ни смотри - всё мало,

То, что не я - поглядел и мимо.

Я бы дождём тебя обнимала,

Только зачем нам с тобой дождливый

День? Улыбнись - подобреют тучи,

Станет на хмурой улице праздник

В бубен стучать. А счастливый случай

Насмерть замучает и задразнит

Нас, обомлевших от глупой страсти.

Где уж спасите - пропали души,

Ходит по снегу босое счастье

Что, улыбнулся? — Вот так-то лучше.

Потому что

Почему-то, только без обид,

Мне тебя как маленького жалко.

Колокольчик плачет и звенит

В глубине. Так холодно и жарко,

Что невыносимо хорошо.

Так невыносимо, что не надо

Говорить. Случился и прошёл -

Будто дождь по вздрогнувшему саду.

Потому что - брежу или сплю -

Сад расцвёл и пчёлы наготове.

Я б сказала долгое «люблю»

Только что тебе в коротком слове.

Привычки

У меня несносные привычки -

Если вдруг настали декабри,

Заключать в объятья, как в кавычки,

Замирaть, молчать, боготворить,

Быть ненастья проще и суровей.

Обопрись, вот правда, вот плечо.

От моей горчайшей из любовей

За окном, как в печке, горячо.

Болтовни расхожей не приемлю,

Но, тобою болен и богат,

Слушаю тоскующую землю,

Небу опрокинутому рад.

На моё безмолвие не сетуй,

Просто знай - едины, просто верь,

Если кто и выпестует лето

И уложит солнце в колыбель -

Это мы. Так слушай сквозь гуденье

И озноб голодного огня,

Как зима, не справившись с волненьем,

Декабрём проходит сквозь меня.

Первые слова

«Во всем мне хочется дойти

До самой сути»

Б.Пастернак

Ах, как мечталось заболеть поэзией. Дойти до сути,

Пока улыбчивая смерть играет шариками ртути

Ещё не высказанных слов. Пока накатывает жажда,

Которая всегда - любовь, а всё, что не любовь - не важно.

И были первые слова - тугие, гладкие оливы,

И мы с тобой - как дважды два - не скучны, противоречивы...

Хоть нам уже немало лет, чтобы чему-то удивиться,

Но оказалось - сути нет. Изголодавшаяся птица

С ума веселого свела, сжила с наскучившего света.

Все неотложные дела - отпущены и недопеты,

Все в грудь вошедшие слова - неразорвавшиеся пули.

А что - Поэзия? Жива. Хоть в этом нас не обманули.

Голод сердца

Воздух полон пасмурною ленью

И непроливаемой слезой.

Не ищи сегодня вдохновенья,

Посиди с улыбчивой со мной.

Счастье длится - без года неделя,

Да куда там - без недели час.

Тянет нитку шелковое время,

Будто беспокоится за нас.

Ну и зря - расплачиваться нечем,

Так уйдём, приняв на посошок -

Голод сердца - ухнувшyю вечность,

Го-ло-во-кружительный прыжок.

Чтобы запомнить

Казалось бы, ну что тебе закат?

Всё август переспелый виноват -

Дурачится по молодости, дразнит.

Такой неповторимый и живой,

Что неба окровавленный подбой -

Чуть вечер - разворачивает праздник.

Ты забываешь числа и слова,

Тебя несет высокая трава

Туда, где сосны с круглыми плечами,

Как будто в детстве сумрачном твоём,

Шумят разлукой, голодом, углем

И, заикаясь, вечность обещают.

Закат кипит и пенится, как суп,

И кажется - ты снова юн и глуп,

А сердцевина - есть и не иззябла.

Так и живешь, растягивая миг,

Чтобы запомнить неба черновик,

Прекрасный облик, ненасытный блик

И лица удивляющихся яблок.

Однажды

Дождь пробежится и - молчок -

Весь вечер ни гу-гу,

Заснет намаявшись сверчок

В протопленном углу.

Свеча закроет желтый глаз,

Часы пропустят вдох,

Но в тишине на этот раз

Почудится подвох:

Сломав сургучную печать,

Затренькает уют,

Босые пятки прозвучат,

Тарелки запоют,

Слова, созвучия, цвета

Наполнят робкий дом,

И, наконец-то, пустота

Распустится цветком.

И мы уйдем плечо к плечу

В нелепые края,

Оставив мудрому сверчку

Познанье бытия.

Давай, улыбнись

День полон Шагалом и хрупкой листвой,

Дрожащей от смеха и ветра,

И мы вдруг становимся сами собой -

Безудержно и беззаветно.

Ах, как удивляются сквер и вокзал,

И все бесполезные вещи -

Над улицей люди (Шагал, так Шагал) -

Цветными шарами трепещут.

По парам и врозь. Улыбаясь и нет.

Промокшие, легкие люди

Проносятся, трогая щеки планет

И млечные, звездные груди.

Сегодня, любимый, наш первый полет,

Пусть ты опечален и болен,

И пусть за туманом окрестных болот

Не видно плечей колоколен,

Давай, улыбнись. Изумится народ,

Трамвай, громыхающий взвизгнет,

А небо подхватит тебя и спасет

От всепоглощающей жизни.

***

Не говори про море, просто купи билет.

Море шепчет «аморе» у моря другого нет

Дела - с огнем играет вечности на краю,

Море еще не знает, как я его люблю -

Шелковую объятность, бешенство, крик, амок,

Кисти, полотна, пятна, чаячный говорок,

Лодки блестящих лилий, парусников прибой

И, сквозь ресницы, синий, плещущийся, живой

Цвет. Говоря о цвете, произнесешь «любовь»

Море, смеясь, ответит тысячью голосов,

Линия новой жизни вычертит горизонт,

Море, прощаясь, брызнет солнцем и пропадет.

Нарисую человечка

Я не буду про вселенскую грусть -

У меня по воскресеньям любовь.

Нарисую человечка, и пусть

Человечек будет жив и здоров.

Сядем вместе в безбилетный трамвай,

Понесёмся по небесной реке,

Человечек понимает слова,

Отвечает на своём языке.

Побеседуем о дивных годах,

Промелькнувших, как по проводу ток.

С человечком разбивается страх

О нечаянные радость и толк.

Для него я - то ромашка, то мак -

Распускаюсь, загораюсь, лечу.

С человечком и ненастье - пустяк,

И раскатистая жизнь по плечу.

Уж теперь-то ни слезы, ни тоски,

Знаю точно - не предашь, не продашь.

...Облетают (ну и пусть) лепестки,

Выцветает (нам не страшно) гуашь.

Воробушек

Гляди, - весна! - (Cогреться бы,

Да солнца на сто грамм) -

Сожмет случайно сердце и

Сломает пополам.

Ни гонора, ни грации -

Оборвыш, худоба.

Но теплятся под панцирем

Подснежные слова -

В них аромат анисовый,

Сумбур и бесшабаш.

Теперь сиди, записывай,

Мусоля карандаш.

Так и набухнешь пением,

И вздрогнет, наконец,

В охапке средостения

Разбуженный птенец.

Пичуга (люди добрые!) -

Уместится в горсти.

...А что, давай, попробуем

Воробушка спасти.

Когда человек смеется

Очнёмся - темно и рано - откроем на небе свет,

Поставим на стол стаканы - да силы на радость нет.

Когда человек... Непросто - решиться: Теперь - пора.

Покатимся, как напёрстки, в шершавый пролом двора,

Из сумрачного «всё в прошлом» - в ошибку и кутeрьму ,

Где осень мешает ложкой распаренную хурму,

Где листья глотают ямы, где ветер летит в плаще,

Где дворник еще не пьяный, а праздничный и вообще.

Когда человек смеется... Ты знаешь, я даже рад,

Что все холоднее солнце (зато беззаботней взгляд).

Из окон - то брань, то Шнитке, (то ругань, то контрабас).

Оглянемся на пожитки, взлетим и ...помилуй нас!

Будет

Вечер фарфоровый бьётся

И разлетается вдрызг.

Нет ни нахального солнца,

Ни ослепительных брызг.

Кончилось, словно эпоха,

Лето. Безумье прошло.

Спряталось острое «плохо»

В бархатном «хорошо»!.

Некуда торопиться -

Птица покинула грудь.

Плюнув на палец, страницу

Перелистни и забудь.

Выдумай способ укрыться

И переждать холода,

Будет и песня, и птица,

Вешняя будет вода.

Только не вырони чудо:

Память - тяжелый сосуд.

(Я-то тебя не забуду,

Выпестую, спасу).

Сбудемся. Небо светлеет -

Глянь, как раззвездилась высь.

Жить - неплохая идея,

Только не торопись.

***

Что ты знаешь про всплески надежды?

(Кинь же камень в горючий покой)

Сколько было случайных и нежных -

Ни один не сравнится с тобой.

Подойду незаметно и тихо,

Нелюбимая лишь до поры -

И невинная детская прихоть

Примет правила взрослой игры.

Но до этой злосчастной минуты

Есть мне выбор и сладкая жуть:

Повернуть беспечально и круто -

Отойти, осмеять, оттолкнуть.

Только я тебя - очень и очень...

Смейся, Бог, yлыбайся, дитя,

Пусть нахлынут бессонные ночи,

Забубённые дни налетят.

А пока - одиноко и пусто,

Чёрный снег заметает следы.

Что ты знаешь про странное чувство

Надвигающейся беды.

Невыразимое

Зима пришла и пригвоздила -

Ещё живёшь, но дышишь вспять.

Что боль? Крепка. Невыразима,

Хоть слов, как пчёл, не сосчитать.

Летит бездонное пространство

В окно разжёванным снежком.

Что жизнь? Bесна, непостоянство,

Надрывный кашель, в горле ком.

Усталый чай качает блюдце,

Как раковину. Жар и снедь.

Что смерть? Наутро не проснуться,

Нехитрый сон не досмотреть.

А после... Нет, не спорь, не злобствуй,

Прими на веру - легче гнёт -

На смену горькому сиротству

Любовь (ах, если бы) грядёт.

Прогулки

Прогулки - с лыжами и без,

Потерянные рукавицы.

Лес вырастает из небес,

Поскрипывает и искрится.

Как в незапямятные дни -

Одни. Ни облака, ни тени.

Слегка притоптывают пни

От холода и нетерпенья.

Край мира выбелен, умыт

И так непоправимо ясен...

Здесь каждый человек - пиит,

Чей голос чист и не напрасен.

И вот, пока слова звенят,

Как потревоженные ели,

Ты, раскрасневшись от огня

Сердечного - идёшь ко мне и...

О нас

Ни с голодом, ни с мором не знаком,

Ты говоришь небесным языком.

(Я тоже так когда-то говорила)

В словах пожар и ласковая сила,

А паузы протяжны и легки,

И Бог с тобой играет в поддавки

До времени.

Мне без тебя каюк -

Баюкаю, не покладая рук,

Молюсь - несовершенная, живая,

Чтоб не погасла рана ножевая.

Пока года возводят этажи,

Какие рифмы мучают, скажи,

И больно ль от сомнения, и часто ль

Плохие мысли бьются о лобастый,

Высокий и упрямый эшафот?

И счастлив ли, что истина вот-вот

Распустится? Что я люблю и слышу,

Как сад небес спускается на крышу.

Пропала

Чуть осень, чувствую, пропала -

Пусть ветер сух и небо ало,

И ночь расписана углём,

Но всё же, Господи, как мало

Огня в урочище твоём.

А эта осень - только повод...

На части белый свет расколот,

Лишь ты, как маковка, внутри,

Всё остальное - лёд и холод,

Хоть весь до ладанки сгори.

Но разве жаловаться смею?

(И счастья нет, и слёзы злее,

И тонет истина в вине)

Но там, в пугливой глубине,

Трепещет бабочка - Психея,

На время выданная мне.

и нет счастливее

Проснёмся - цветёт восток,

Спускается - ниже, ниже.

Прости мой щенячий восторг -

Иди же ко мне, иди же.

Пока немоту холста

Крадут голоса и пятна,

Побудь со мной - непроста,

Заманчива, непонятна.

Ещё ни разлук, ни ссор,

Ещё горячо и сладко,

Что ж я, как последний вор,

Гляжу на тебя украдкой -

Любуюсь. И весь твой свет

Небесный - мне мёд и млеко.

А сердце болит, и нет

Счастливее человека.

Было море

Было море - отступило безболезненно назад.

Запылённые оливы, измождённый виноград

Помнят вкус его и запах, слышат шёпот и прибой.

(Что мы знали о прибое? — это голод, это вой,

Это страсть) Теперь осталось - улыбаться, тихо петь.

(Черепки утащит море, обнажая грусть и твердь,

Камни выпадут, как рыбы, на безжизненное дно).

...Помнишь, пили на закате беспокойное вино,

Прижимали губы к солнцу, обжигались морем всласть.

Кто позволил этой бездне вытечь, высохнуть, пропасть,

Раствориться без остатка в отцветающей тиши?

Было море - стало горе.

Или, если хочешь, жизнь.

И прольётся мёд

Только очнулся - ещё и названья нет -

Дрожь лепестковая, крошечная ладонь.

Тело твоё - странный голод, тревожный свет.

Имя тебе - (раздышался!) - глубокий вдох.

В доме, где ждут, начинает шуметь прибой -

Щебет младенческий - музыка из музык.

Тут бы прижаться, но ты уже сам не свой -

Дерево сбросит - а к вечности ты привык.

Хватятся ль? - Семечко... Падать ему на дно,

Горькому, нежному. Будет голодный год -

Стебель потянется, корни пробьют ладонь -

Больно - а ты живи...

И прольётся мёд.

Мы будем жить с тобой на берегу

Оставшись, я уже не убегу.

Мы будем жить с тобой на берегу,

Делить еду и легкую работу,

Перебирать задумчиво песок,

Рожать детей, креститься на восток

И соблюдать, как водится, субботу.

В кувшине глина. В облаке вода.

Нехитрый быт... Прощать и обладать,

Чтоб не терять необходимый трепет -

Не в этом ли святая благодать?

(Когда в саду распустится беда -

Заголосим, но губы не разлепим)

Я не о том, любимый, не о том -

(Уносит море тело, память, дом,

Знакомые до обморока лица) -

Я о начале. Все-таки – уйду.

Остаться – это значит на беду,

Как и на счастье – взять и согласиться.

Всё остальное

Приходишь домой. Снимаешь пальто.

Садишься. Читаешь меня взахлёб.

A память сначала молчит, потом

Её колотит озноб.

За то ли, что я далеко, за то,

Что сам виноват? (Погоди, не трусь!) -

Приходит, садится бочком за стол

Твоя шершавая грусть.

Но кто – то – разбитым стеклом: «Не трожь

Её, эта роза суха!» и ты

В стакан наливаешь крутую ложь,

Зовёшь другие цветы.

О прошлом, о правильном, о простом

Хоть пой, хоть в запой – позабыть нельзя.

Моя пустота – за твоим столом,

А все остальное – зря.

***

Меня здесь больше нет. Ни больше и ни меньше

Песка на берегу, ракушек на песке.

Кричат со всех сторон покинутые вещи

По птичьи - на простом, понятном языке.

Как море прячет свет, как голову роняет

Заплаканный закат - почти не разглядеть:

Посмотришь и пропал - от края и до рая –

Уже не то, что жизнь (совсем не то, что смерть).

Меня здесь... Ни меня, ни возгласа, ни тени,

Ни тяжести слепых, нагретых солнцем плит,

Ни трепета в груди, ни книжки на коленях -

Вкус яблок на губах. И больше не болит.

***

День начинается с тебя, как жизнь с отчаянного вдоха.

Заря старается не зря, и небо выглядит неплохо.

Играет музыка без слов. Словам то весело, то страшно.

Теплее кров, быстрее кровь, и мир, как яблоко, раскрашен.

А воздух в легкие набит - он горло мучает и гложет,

И небо ласково твердит, что счастье зло и невозможно.

Ну что же ты, прости, прощай, люби меня пока не поздно.

Мой нежный сад выходит в рай, a в нем сияющие звезды,

Твой день и короток, и мил, мой вечер праздничен и сладок,

И нет ни времени, ни сил подобный выстрадать подарок.

И я, нисколько не любя, твержу заклятие простое:

День начинается с тебя. А значит жизнь чего - то стоит.

Так проснусь

Бывает проснешься – вспорхнёт синева,

Взлетят сквозняки над перронами комнат,

Вдохнешь эту зиму – и тут же напомнят

О счастье забытые в прошлом слова.

И снова потянутся губы к «люблю»

Но нет безнадежнее слова на свете -

Тебя попытаюсь обнять и согреть и -

Как встарь, неумело и жадно спалю.

И будет мне пепел, вокзальная грусть,

Скрип снега, озноб индевеющей спальни,

Твой запах, твой вкус горьковато-миндальный

И нежных ошибок бессмысленный груз.

Что после? В серебряном горле вино.

Пьянею и верю (по глупости, что ли?)

Как только вернешься - от счастья и боли

Вздохнет, потеплеет и брызнет окно -

Вот так и проснусь.

Пусть осень длится

Любовь - банальнейшее слово,

Что произносится навзрыд.

Не убивай меня по новой -

Я старым счастием убит.

Не расцветай надеждой алой

За леденеющим окном,

Пусть боль считается забавой,

А зло отъявленным добром,

Пусть осень длится, длится, длится

И обрывается в конце

Сгоревшей заживо страницей,

Рубцом печали на лице.

Ни ад, ни рай не обещая,

Прижмись покрепче и гляди,

Как бьётся птица заводная

В широкой цинковой груди.

про любовь

Проста моя осенняя тоска:

Вот жизнь - до беспредела коротка,

Вот нежность, что предшествует разлуке.

Всё остальное - выдумки, от скуки.

Здесь так бурлит небесное вино,

Что пьяный дождь бросается в окно

И ветер, плача, просится на руки.

Мой чужестранец, воин, пилигрим,

Мы никогда с тобой не говорим

О том, что происходит между нами.

И как, скажи, мне выразить словами,

Что Бог вот — вот окажется тобой,

Что белый свет летит над головой

Как бабочка, и падает как камень.

Но это всё озвучится потом.

Укрой меня заботливым крылом,

Шепчи о безмятежности астрала,

(Жить холодно, и солоно, и мало)

A я, забыв, что осень коротка,

Очнусь на дне засохшего цветка,

Как будто бы вовек не умирала.

Ты, что живёшь внутри

Тот, кто живет внутри меня,

Все время требует огня.

Беру покорную свечу,

Горячим голосом шепчу:

- В руках у времени игла,

Но ты не бойся - всё игра,

Стежки ложатся кое - как:

Сума, бубенчики, колпак...

Во рту у августа дуда.

Ах, мне с тобой одна беда,

Опять расхристанный, босой

Идёшь за дудочкой пустой.

Во лбу у вечера звезда.

Окно открыто в никуда

И, как вода вокруг плода,

Небесный свод

Упруг и синь.

В твоих задумчивых глазах

То страх, то стих, то крик, то птах,

То вечность с ветром на руках,

То жар, то лед.

То янь, то инь.

И эта нежность, вопреки

Шероховатости строки …

А сверху смотрит сам не свой

Колыбельная для сада

Отцветающих яблонь отрада,

Соловьиная медная дрожь,

Звонко лупит по доннице сада -

То ли смех, то ли плач, то ли дождь.

Крыша выцвела, высь истончала,

В щели сыпется звездная соль.

Так и жизнь - от конца до начала –

Нестерпимая радость и боль.

В топком омуте жалобы этой

Всё мне чудится ласковый взгляд -

Из-под черных нахмуренных веток

Светляки золотые горят.

Сад не райский. И кущи не гуще.

Все равно приходи, потревожь,

Пусть нам души как семечки лущит

Соловьиная медная дрожь.

***

Как чай в захватанном стакане

Крепчают сумерки. О чём

Кричать, пудовые печали

Взвалив на хрупкое плечо?

Кого любовью милосердной

Губить? Расплачиваться чем

За голос тихий, отблеск бледный

Звезды потерянной, ничьей?

С дождем уйдем. Вернемся с криком

И кровью. Утро, плеск - птенцы! -

…Кладбищенская земляника,

Рождественские бубенцы.

Всему нехитрому основа -

Чарующая эта связь

Времён. И вновь восходит слово,

Травой целебной обратясь.

* * *

Ты говоришь (на прочих непохож),

Что горя нет, что память - тлен и небыль,

Что горизонт не линия, а ковш,

Наполненный сухим горячим небом.

Ты придаешь особый вкус вещам

Обыденным. О, маленькое счастье:

Жалеть и безбоязненно прощать,

Желать и безболезненно прощаться.

Чтоб день и ночь – безудержная дрожь,

И голос твой, и голод мой, и - надо ж! –

Любви безоговорочная жалость -

Сквозь ребра пробирающийся нож.

Я с тобою

Ольге Ильницкой с любовью посвящаю