Posted 11 января 2006,, 21:00

Published 11 января 2006,, 21:00

Modified 8 марта, 09:26

Updated 8 марта, 09:26

Свобода быть собой

Свобода быть собой

11 января 2006, 21:00
О готовящемся в «Ленкоме» спектакле по роману Кена Кизи «Над кукушкиным гнездом» с Александром Абдуловым в главной роли говорили давно. На постановку обещали позвать самого Милоша Формана, снявшего по роману культовый фильм. Но в результате был приглашен болгарский режиссер Александр Морфов. И на сцене «Ленкома» появил

Классика отвечает на те вопросы, которые мы задаем. Появившийся в начале 60-х годов роман Кена Кизи воспринимался в духе манифестов поколения хиппи: свобода, любовь, марихуана. В романе рыжеволосый Макмэрфи был естественным человеком, радующимся этой жизни вопреки обстоятельствам. Бежавший в США из социалистической Чехословакии Милош Форман снял свой фильм в середине 70-х о борьбе человека и тоталитарного общества. Джек Николсон сыграл в нем бунтаря-одиночку с чуть уловимым уголовным оттенком, бешеного парня, готового крушить все, что ему не по нраву. В ленкомовском же спектакле «Затмение» постановщик Александр Морфов, художник Давид Боровский, режиссер и исполнитель главной роли Александр Абдулов рассказали абсолютно другую историю. Историю о человеке, который пытался остаться человеком в любой ситуации.

Давид Боровский выстроил на сцене осуществленную мечту сестры Рэчид: прекрасный стерильный мир белоснежного кафеля, хромированных труб, стекла, пластика, сверкающего линолеума, поблескивающих телеэкранов и белоснежных халатов врачей и пациентов. «Как у вас тут чисто. Мне нравится», – протянет Макмэрфи-Абдулов, озираясь по сторонам и, кажется, не очень понимая, насколько его мятые вельветки, грязноватая джинсовая куртка и серый рюкзак не вяжутся с ослепительной стерильностью пространства. Серый мешок он вытряхнет прямо на отдраенный пол, и мы сможем рассмотреть все накопленное этим седеющим плейбоем за жизнь. Пара порножурналов, свитер, коллекция женских трусиков (одни поднесет к носу: «Кэнди!»), колода карт с сомнительными рисунками, пачка сигарет. Накоплено немного, но все приобретения владельцу дороги и его радуют. В отличие от яростно ненавидящего любой порядок и любую систему Макмэрфи-Николсона Александр Абдулов наделяет своего героя готовностью расслабиться, порадоваться, передохнуть. Он готов вписаться в этот стерильный мирок. Только куда ему, с его веселой речью с матерком (театр заново перевел Кизи)! Он искренне хочет подружиться со всеми: и с хрониками, и с острыми, и с доктором Спиви (Александр Карнаушкин), и с въедливой сестрой Рэчид (с блеском сыгранной Анной Якуниной). Только раздражают какие-то странные обычаи этого места. Почему надо идти в душ, когда недавно мылся? Почему нельзя одновременно играть в карты и курить? Это все не проблемы, можно пошутить с санитаром на клоунский манер: пойдем, шалун, заодно и помоемся… Можно передвинуть стол с картами в часть, отведенную для курения… Но вот как реагировать на терапевтические собеседования, когда с самыми лучшими намерениями потрошат душу ближнего?

Макмэрфи втягивается в противостояние с больничными прядками как бы случайно, нехотя, не по убеждению, а потому, что иначе не выходит. Нормальный, здоровый, сильный мужик не может промолчать, когда при нем кого-то унижают, не может не смеяться, когда смешно, не может подчиняться чему-то бессмысленному только потому, что здесь такие порядки.

Режиссер Александр Морфов строит спектакль на очень легкой интонации, без надрыва и пафоса. События разворачиваются почти как смена анекдотов-зарисовок. Вот больные дурики режутся в карты, и здоровенный детина Чезвик (Андрей Леонов) все время норовит одну стащить. А вот Макмэрфи учит танцевать мальчика Билли (Сергей Фролов играет его с редкой свободой и артистичностью). И все присоединяются к их танцу. А вот Макмэрфи сидит у выключенного телевизора и начинает комментировать невидимый матч, и все больные, даже хроники, включаются в игру.

Слом наступает, когда Макмэрфи первый раз пугается, узнав, что его могут здесь держать бессрочно. Он начинает суетиться, угождать, что-то вытирать на полу, как-то ступать по полу не на всю ногу, а на цыпочки… И Абдулов очень точно играет момент, когда его герою самому становится тошно от своей покладистости, от своего молчания, от своей трусости. И вот, бросив все благоразумие к черту, он кидается на санитара, который грубо обращается со стариком-хроником... В эту минуту вдруг странное чувство возникает у зрителей: в этом картежнике, матерщиннике, бабнике, зэке живет то чувство собственного достоинства, которому можно завидовать и надо учиться.

В роли Макмэрфи Александр Абдулов демонстрирует тот актерский пилотаж, когда самый крутой штопор роли кажется оправданным и позволенным. Он небрежно делится с Макмэрфи и собственным, фирменным «абдуловским» обаянием, и тем куражом актера в его звездный час, который явно переживает и сам актер, и его герой.

Макмэрфи «опаздывает» уйти, потому что ему не хочется отсюда уходить, расставаться с этими людьми, с которыми он был так хорош. Расставаться с местом, где – он знает – пережил свой человеческий взлет. Он долго-долго обнимается, прощается и попадает в облаву. И, собственно, спектакль заканчивается в минуту, когда его уводят санитары, потом идет скомканное доигрывание романного сюжета, когда сценический сюжет уже окончен.

В Москве сейчас не так много театров, которые имеют свою личную систему ОТК. «Ленком», безусловно, один из этих немногих. «Затмение» достойно вписалось в афишу театра и, несомненно, украсило столичный сезон.

"